Медалями мог награждать командир полка, орденом Славы и Красной Звездой – командир дивизии, а другими орденами награждали командующие корпусами и армией. Поэтому предпочитали награды поскромнее – ими награждали быстрее. И обычная медаль "За отвагу" ценилась иногда выше ордена. Несколько раз "наградные терялись" где-то в штабах или кто-то там решал, что слишком много наград и вычеркивал из списка, и множество солдат, отличившихся в боях, остались не награжденными. Хотя, под конец войны давали намного щедрее.
В ноябре сорок четвертого года заменил раненого комбата и воевал в должности командира стрелкового батальона до конца февраля 1945 года. Пока судьба моя не сделала очередной резкий поворот.
В Венгрии это было. Заезжаем во двор усадьбы, а там полковник тащит из дома какие-то вещи. Женщина кричит и цепляется к нему. Полковник ее бьет со всего размаху. Ну, мой ротный, лейтенант Хаймович Даниил и говорит ему, что-то вроде "нельзя так поступать". А он с ненавистью орет:
– У, жиды проклятые! Не добили вас немцы!
Тогда я даже не успел подумать. Просто застрелил его. Потом повернулся и в дом пошел. Ни одной мысли в голове. Через час пришел особист полка Фима Гимельберг, из поколения Жаботинского. Это те три миллиона так называли, что уехали в тридцатые, после провозглашения независимости Израиля.
– Ты понимаешь, что за убийство старшего офицера, тебе трибунал положен? Слишком много чужих видели, не отмажешь.
– Конечно.
– И что делать будешь?
– Ждать, пока придут. Ты-то уже здесь.
– Ты думаешь, я тебя за то, что ты сделал, сдам?
– А куда денешься.
– Есть куда. Ты, по закону, гражданин Израиля и имеешь право на репатриацию. Я дам адрес, бумагу, что находишься в командировке, для патрулей и поедешь. А мы время потянем. Еще немного и война кончится. Будет амнистия – вернешься.
Но я больше не вернулся. Нет, не жалею. Прожил хорошую жизнь. Четверо детей, Девять внуков. Кем я себя ощущаю? Вот когда говорю с евреями – русским. А когда с другими – евреем. Нельзя жить в стране, воевать за нее и не принимать ее жизни. Так что я – не еврей и не русский. Я израильтянин.
* * *
Из документов военного трибунала "Капитан Григорий Петрович Томский, он же Цви Томски, состоя на военной службе в Советской армии на территории Венгрии, 11 февраля 1945 г убил старшего офицера, и дезертировал из части, после чего изменил Родине и бежал на жительство в Израиль…"
Заочно приговорен к расстрелу.
Часть 1. Чужая земля
Газета А-Арец
Патон захватил плацдарм на западном берегу Рейна. Берег реки очищен на сто пятьдесят километров в длину и на сорок в ширину.
Войска 1-го Белорусского фронта добивают группировку немецко-фашистских войск в городе Познань. Рейх доживает последние дни.
21 марта 1945 г.
* * *
Проснулся я как от толчка. Что-то явно изменилось вокруг. Постоянный шум голосов затих. Это у меня чисто военное, можно совершенно спокойно спать под постоянные разговоры или стрельбу, но как только что-то резко изменится, сразу просыпаешься. В трюме никого не было. Все толпились на палубе, напряженно вглядываясь в приближающийся берег. Сзади, почти у всех, ничего не осталось. Впереди ждала неизвестность.
Гремя здоровенными ботинками, пришел сопровождающий и сходу заорал что-то сначала на иврите, потом на идиш. На обоих языках я мог сказать простую фразу, но вот с пониманием, когда так быстро, были проблемы. Впрочем, догадаться не трудно, общий смысл до меня дошел. Пора собирать вещички и готовиться к выгрузке. Большинству, как и мне, собирать особо и нечего. Люди после лагеря. У меня хоть ордена, да вальтер, а у них кроме одежды вообще ничего. То еще сборище. Все больше женщины и дети, в каких-то страшных одежках. Вон, моя соседка – платье, сшитое, похоже из мешка, пиджак, под ним румынские офицерские штаны и совсем новые туфельки. Я, на их фоне, в почти новой форме, практически франт.
Ждать пришлось несколько часов. Так, что остались без обеда. Не сказать, что соскучился по этой корабельной бурде, но неизвестно, еще когда удастся поесть. Хотя деньги у меня и были, причем всякие – английские, советские, израильские, похоже, народ собирал мне в дорогу, что по карманам было, а тратить до сих пор не приходилось – с машины на машину, а потом на корабль. Никаких итальянских красот я так и не увидел, о чем особо и не жалел, не то у меня настроение было, на какие-нибудь древние развалины смотреть, но задача питания была первоочередной – попробуй, найди что-нибудь в неизвестном месте, по неведомым ценам. Тут, не родная часть, где тебе паек положен.
Наше корыто спустило трап, только когда подъехали грузовики. Внизу стоял мордатый тип со списком и показывал – ты туда, ты сюда. Быстрее, быстрее. На вопросы не отвечал. Вы все узнаете на месте. Когда до меня дошла очередь, он оторвал взгляд от бумажек и с сомнением спросил:
– Томски Цви?
– Я.
Он повернулся в сторону машин и что-то заорал. Подошел еще один, такой же мордатый, руководивший посадкой в автобусы и они принялись кричать друг на друга. Я уловил, что за мной должны были прийти и теперь они не знают что делать. Плюнуть на меня и уехать нельзя, отчетность не сойдется. Взять с собой тоже. И тут, на наше общее счастье, появился встречающий. Выглядел он, как будто сошел с немецкой карикатуры. Выдающийся орлиный нос, курчавые волосы и английская, совершенно затертая, как бывает от многолетней носки полевая форма. В шортиках. Вырвав бумажку у первого мордатого, он поставил закорючку и, махнув мне рукой, понесся рысью в неизвестном направлении.
Догнал я его только возле джипа. Это была еще та машина. Выглядела она, ветераном всех войн, начиная с русско-японской. Наверное, янки здорово на ней покатались по Африке, прежде чем бросить. А нынешний хозяин подобрал и начал бережно эксплуатировать. Вон, зеркальце веревочкой привязано, левую дверцу пытались красить.
– Извини, – неожиданно сказал он по-русски, заводя двигатель. – У меня мало времени, надо быть на совещании в Иерусалиме. Я начштаба второй бригады НАХАЛ, полковник Меер Дейч. Меня просил старый товарищ из Легиона пристроить тебя. Так что кратенько поясню, что к чему, а дальше тебе решать. Мы, НАХАЛ, не регулярная армия. Занимаемся охраной границ, но чтобы обходиться дешевле, лично для нас, придумали оригинальный способ содержания. Базируемся в кибуцах и мошавах возле границы. Кибуцы – это вроде колхозов, там все общее, а мошавы – только вместе работают и продукцию продают. Они нас кормят, а мы половину времени работаем на них. Так, что сам понимаешь, как там с боевой подготовкой. К нам посылают служить лет в семнадцать до призыва, а потом едут в армию, в Европу или в оккупационные войска к арабам, в Сирию, Ливан и Ирак. Вообще, к нам все идет по остаточному принципу. Даже офицеры из инвалидов-ветеранов. Поэтому ты, боевой офицер, для нас находка. Но я так понимаю, что иврита ты толком не знаешь, поэтому для начала дам тебе взвод. Сможешь показать себя, пойдешь выше. Вопросы?
– Я пехота, а не пограничник.
– Зато опыт имеешь. Еще?
– Я русский.
– Вот это меня не волнует совершенно. У нас тут полно полунемцев, получехов и совершенно нееврейских жен и мужей. А те, что сейчас после лагеря едут вообще документов не имеют. Если человек называет себя евреем – значит он еврей. А про тебя мне дали самые хорошие отзывы, твои командиры.
– А отказаться я могу?
– Конечно. Просто ты еще не видел наших лагерей для беженцев. Оттуда посылают на работу по желанию начальника, куда Родине надо. Киркой махать или землю копать. Профессии ведь у тебя нет? Воевать пошел прямо из школы. Война кончается. Начнут возвращаться демобилизованные. С работой будут большие проблемы. За последние десять лет приехало больше трех миллионов. Ты вот представь, в твой город приехали эвакуированные. На каждого жителя – дополнительно еще шесть человек. И ведь надо накормить, поселить и найти работу. Хорошо тому, у кого специальность нужная…
Пока война была, мы были тыловой базой для англичан и американцев. Снабжали их всем, чего тащить из-за океана невыгодно было, от колючей проволоки до мин. Так что хоть работы хватало. А с сорок четвертого начали вновь ехать уцелевшие. Мужиков на местах сразу в армию гребут, нашу или русский Легион, а едут женщины и дети. Уже под двести тысяч прибыло. Мрак. Некоторые временные лагеря для беженцев уже давно превратились в постоянные.
– И что, все такие сионисты, мечтающие жить в Израиле?
– А, – сказал он с ехидцей, – ты, наверное, нагляделся на советских сослуживцев, желающих строить самое лучшее в мире государство или уехать в самое богатое. Многие, может, и уехали бы, но больше никуда визы не давали, после образования Израиля. Единственная возможность уехать от Гитлера. Как оказалось, лучше жить в бараке, чем угодить в концлагерь. Или, может, ты учиться хочешь?
– Я как-то даже не задумывался, чего хочу. Еще день прошел, а меня снова не убили.
– У тебя пол года. Не понравится, уйдешь. Поверь мне, сейчас, для тебя лучший вариант. А там осмотришься, язык подучишь, будешь думать.