* * *
"Искатель славы" был точной копией любого другого тревеллера. Кораблестроители Дома Магеллан строили только три основных типа кораблей: толстые сухогрузы-хаулеры, более обычные с виду грузопассажирские тревеллеры и похожие на яхты вояджеры для богатых. Все корабли одного класса выглядели одинаково.
Жуть, которую увидел третий вахтмастер при инспекции пассажирских отсеков, была выдающейся. Тиммербах его предупредил, что на борту "Искателя славы" есть два чужака, севших на Атлантском Рубеже. И все же…
Это было похоже на свальный грех с участием гигантских гидр и морских звезд на куче выпотрошенных внутренностей. Какая-то разновидность колонии, симбиотического разума. Оно было метанодышащее, что объясняло, почему его не представили при инспекции пассажиров.
Омерзение.
Какое может быть оправдание, что подобная тварь свободно разгуливает? К чему катится Канон?
По контрасту, второй чужак был как сияющее золото и глядел из угла своей каюты почти естественно. Вахтмастер его не узнал. Впечатление было смутное. Но документы в порядке.
Что-то было в нем успокаивающее. Вахтмастер провел минуту в его присутствии, и его охватил покой, оставило любопытство. Он шагнул прочь, не задав ни одного вопроса.
* * *
Разведка и безопасность прошли по тревеллеру, не пропуская ни миллиметра. Все данные из всех банков были разобраны и проверены, и проверены снова. Ничего не обнаружилось. Шолотский тревеллер не был виновен ни в каких нарушениях. Разве что можно было придраться к невнимательности. Секреты если и были, то лишь в умах пассажиров и команды.
Их тоже, конечно, просмотрели, за исключением чужаков, для которых на станции не было нужных зондов. Ханела Шолота подвергли допросу три раза, и вахтмастер вежливо извинялся, объясняя такое пристрастие тем, что оборотень выбрал в качестве маски ребенка из Дома Шолот.
Ханел Шолот был настолько же глуп, насколько крекелен умен. Он полностью поверил маскировке.
На борту преступного умысла не обнаружилось. Вахтмастера это не удивило. Он и не ожидал найти ничего полезного.
Что-то, может быть, всплывет, когда "Джемина-7" переварит все данные.
8
Панцирь глянул на солдат, вздрогнул и глубоко вздохнул. Холодными пальцами давно забытых призраков прошел по всему его телу страх. Он тут же сам себя одернул – бояться было нечего. Документы подлинные. Страх остался с тех времен, когда приходилось рисковать по-другому.
Но очень много прошло времени с тех пор, как он последний раз встречался с презрением и подозрительностью солдат Канона – его нервы уже долго не подвергались испытанию. "Хватку теряешь", – сказал он себе мысленно и заставил себя двинуться вперед, пока его нерешительность не привлекла внимания.
Предупрежденные о его приходе часовые едва глянули на пропуск на эскалатор в Верхний Город. Возле лифта в Высший Город они были куда как бдительнее. Гарнизон не очень волновало, если террористы доберутся до Верхнего Города. Но священных особ Высшего следовало защищать всеми доступными силами.
Однако и часовые в лифте не могли найти повода его не пустить. В конце концов, у него был приказ от лорда Аскенасри.
Солдаты не оставляли места случайностям. Один поехал с ним, там ждали еще двое. Его посадили в бронированный транспортер – скорее тюрьму для сидящего внутри, чем защиту от нападения снаружи. Фантастических шпилей Высшего Города он не увидел – наполовину состоящая из силового поля конструкция переливалась радугами. Не увидел он и совершенных обитателей промытых небесными ветрами улиц. Он видел только металлические переборки и лицо солдата Канона, чей разговор состоял из фыркания и бурчания.
Машина взвыла и остановилась. Спутник Панциря не пошевелился. Панцирь тоже остался сидеть, пока не опустилась задняя панель и старуха, чей голос был смутно ему знаком, не предложила выходить. Он оказался на залитом солнцем заднем дворике. Вид на Высший Город загораживали высокие стены.
– Ты – Лона?
Давно он не был в Высшем Городе.
– Я Карла. Лона – это была моя мать.
И в самом деле давно. Он даже забыл, что владыки Канона – те, которые умеют опередить своих врагов, – омолаживают только себя, но не тех, кто им служит.
Когда он последний раз был в Высшем Городе Мерод Скене, этой женщины могло еще не быть на свете.
* * *
Худосочное тело лорда Аскенасри было похоже на искривленную сморщенную клюку, а кожа его так почернела, что отливала индигово-синим. Дышать ему помогали металлические пальцы машины. Возраст своего расцвета он миновал еще в прошлый раз, когда Панцирь здесь был, но тогда он был вполне здоров и силен и распоряжался собой и окружающими.
В комнате больного был еще один человек. Он стоял в сторонке, черты его лица скрывал капюшон просторной рясы, кисти сложенных на груди рук прятались в рукава. Врач из Дома Троквей, один из безымянных, в той же мере священник, что и врач, столь же предвестник неизбежного, сколь и носитель надежды. Под его бесстрастным взглядом Панцирю стало неуютно.
Этот врач, о котором Панцирь думал в мужском роде, мог с тем же успехом быть и женщиной или не быть человеком вообще. На глаз это было не увидать.
Комнату пропитывала атмосфера увядания. Здесь терпеливо ожидал, отдыхая, величайший убийца – время, и присутствие его было неотвратимо. Мириады чародеев Дома Троквей сдерживали его так долго, как и представить себе не могут торопливые дети Нижнего Города, но постепенно тянулись его щупальца сквозь щели непроницаемых стен, и неотвратимо вгрызались клыки в стареющую плоть. Даже богатым и сильным не избежать неизбежного.
Панцирь вспомнил Аскенасри веселым юнцом, шляющимся в трущобах Нижнего Города с шалопаями-сверстниками, накапливающего долг, с которым сейчас ему давалась возможность расплатиться. Всех его приятелей давно уже нет. Из своей породы он остался один – как и Панцирь.
Веки старца разлепились щелочками. Глаза смотрели на Панциря без видимого чувства или интереса.
– Я пришел.
Ответ Аскенасри донесся из машины-усилителя горлового шепота:
– Ты выбрал время.
Слова его вырывались шелестом и треском, перебиваемые тихим кашлем:
– Я приходил раньше.
– По моему настоянию. И отказался от платы за службу. Это был старый спор, и Панцирь не клюнул на приманку. Пусть человек уйдет во тьму, не поняв, что он не мог никому отказать в помощи в ту далекую ночь. Древнему не нужен лязг схлестнувшихся философских сабель.
– Я пришел теперь.
– Чтобы получить? Наконец?
– Да.
– Что это? Пропуск? Кредит? Документы?
– Нет. Я хочу, чтобы ты спас молодых и горячих дураков от последствий их собственной глупости. Как я спас других молодых дураков когда-то.
Аскенасри смотрел тем серо-стальным взглядом, который когда-то так пугал людей.
– В Мерод Скене прибыл крекелен. Он принес старый слух о бунте. Нашлись уши, чтобы его услышать. И сейчас есть руки, готовые заварить революцию.
– Крекеленов истребили, когда я был еще щенком.
– Крекелен прибыл. Я его видел.
Аскенасри не стал спорить.
– Где сейчас этот пресловутый монстр?
– На борту шолотского тревеллера "Искатель славы", идущего к П. Джексонике-3. В Шолот Варагону.
Из старых серых глаз ушла последняя тень сомнения.
– Чего ты хочешь?
– На этот раз они зовутся Конкордом. У них обычный план – захватить Высший Город, а карательное приземление предупредить, захватив арсенал гарнизона. Доводам разума они недоступны. В корабли-Стражи не верят. Я хочу, чтобы ты шепнул нужные слова в нужные уши. Их нужно опередить, пока не пришел Страж.
– Какой Страж?
– Тот, что придет, когда крекелен попытается высадиться на П. Джексонике. Шолот Варагона под Запретом.
– Это все, чего ты требуешь?
– Этого достаточно. Жизни за жизни.
– У меня теперь уже нет власти.
– Когда ты говоришь, лорд, люди все еще слушают.
– Тебя удивила бы их глухота.
– Вряд ли. Глухота вашей расы к разуму перестала удивлять меня куда раньше, чем ты был рожден. Пусть гарнизон проведет демонстрацию силы. Пусть окружат известных подстрекателей. Пусть опустят тяжелый сапог. Пусть поднимется вой. Лишь бы прекратилось безумие. Тогда, когда Страж уйдет, Мерод Скене по-прежнему будет существовать.
Старик не отвечал. Глаза его закрылись. Панцирь побоялся, что все было зря. Он кинул призывный взгляд на Троквея…
Врач не шевельнулся. Панцирь успокоился. Убийца еще не приблизился – иначе маг уже был бы в работе. В борьбе со смертью Дом Троквей не знал полумер.
Глаза лорда открылись. Улыбнувшись, он с трудом выговорил:
– Что могу – сделаю. Чтобы расплатиться с тобой, поскольку мне плевать, что будет с Нижним Городом.
– Это я знал раньше, чем пришел сюда. Твои побуждения не играют роли, если ты сделаешь дело.
Панцирь слегка поклонился, добавил просительный жест скрещенных пальцев, которого ожидал Троквей, и вышел, пятясь, из комнаты.
Врач приблизился, будто плывя, и заглянул в глаза пациента.
Карла отвела Панциря к транспортеру. Солдаты усадили его в машину. На обратном пути он тоже не увидел Высшего Города.