* * *
После суда всех осужденных на том же самом автозаке повезли на восток.
— Кажись все… на фронт почапали… — буркнул кто-то.
— А то… на фронте свежее пушечное мясо срочно требуется, — согласился еще один штрафник.
Вадим мысленно согласился. Видимо солдаты требовались крайне срочно. Иначе чем объяснить столь поспешное судилище, когда его можно было прессовать и прессовать, выбивая все новые и новые признания? Только тем что нужны солдаты. Китайцы продолжают рваться на запад и их можно остановить только большими жертвами. Вот они и есть те будущие жертвы, барашки на заклание богу войны.
Впрочем до фронта их не довезли. В Емельяново что в двадцати пяти километрах к западу от Красноярска штрафников высадили и загнали в натуральный загон обнесенного колючей проволокой и вышками по периметру.
В загоне уже топталось человек двести, а автозаки продолжали прибывать, выгружая все новых и новых штрафников. Большинство кучковалось возле костров. Партии штрафников под охраной рубили для этого неподалеку деревья.
— Оп-па! Знакомые все лица! — излишне радостно прозвучало над головой Куликова.
Вадим глянул вверх и действительно увидел смутно знакомую физиономию. Для более точной идентификации мешали синяки и отсутствие двух зубов в щербатой улыбке.
— Не узнаешь?
— Знакомо…
— Бурый!
— Верно, — кивнул Вадим.
Именно Бурый, мелкий бандит, чья-то не то левая, не то правая рука, за хорошую плату, по своим криминальным связям помог Вадиму перебраться в Казахстан.
— Я тебя тоже не сразу узнал, — присел Бурый рядом. — Тем более что вообще не ожидал здесь увидеть. Долго сомневался, ты это или не ты, ведь ты сейчас должен быть далеко отсюда. Что случилось-то? Если тебя поймали еще тогда, то что-то долго держали, прежде чем в дисбат отправить.
— Не поймали меня тогда, я сам вернулся…
— Чего так? Совесть замучила?
Вадим, чувствуя, что Бурый просто так не отцепится, скучно ему, захочет узнать все в подробностях, поведал свою историю, умолчав только о ядерной бомбе.
— Вот так дела, — покачал головой Бурый. — Вот и верь после этого попам, утверждающих, что добрые дела воздаются сторицей. Если в твоем случае это воздаяние, то у Бога паршивое чувство юмора. Ты не находишь?!
— Пожалуй…
— Ну а сейчас чего загремел? Все по той же статье?
— Да. Хотел по липовой справке отвертеться, да докторишка все в последний момент переиграл и сдал особистам.
— Вот сука! — возмутился Бурый. — Таких ублюдков на перо надо сажать!
Вадим кивнул.
— И меня прихватили, как видишь…
— За что? — спросил Куликов, хотя ему было все равно, за что прихватили бандюгана.
— Неисполнение приказа в боевой обстановке. Но тот приказ чистое самоубийство. Сам посуди, я должен был принести цинк патронов пулеметчику, но налет китайской авиации расхреначил все укрепления и до пулеметного гнезда ползти пришлось бы по насквозь простреливаемому пространству. Ползти ни много ни мало тридцать метров в самый разгар боя, когда плотность огня такая, что руку высуни из окопа и тебе ее тут же прострелят, причем раз десять. Укрыться совершенно негде, чтобы преодолеть все перебежками. В общем, поглядел я на все это дело и послал летеху к такой-то матери. Он сгоряча даже сам меня хотел кончить и даже пистолетик достал, да только китайцы в этот момент залепили по нам из всех стволов, что всех раскидало… Жаль только что и лейтенантик тоже выжил и после боя также сдал особистам.
Бурый замолчал, видимо ожидая каких-то комментариев, вопросов или даже сочувствия от Вадима, но Куликов промолчал.
В животе заурчало и Вадим почувствовал, что чертовски голоден, что неудивительно, ведь уже четыре часа, а он со вчерашнего вечера ничего не ел, только воды напился, хоть с этим здесь проблем не возникло.
— Давно тут сидишь? — спросил Вадим.
— В полдень привезли. Остальные тоже все сегодняшние. Видимо до вечера с нами успеют разобраться…
Бурый оказался прав. В пять часов к загону подкатило три крытых брезентом грузовика и всех штрафников погнали к нем.
— Получайте обновку! — крикнул ефрейтор-хозяйственник из первой машины. — Налетай-разбирай!
Из грузовика стали вылетать комплекты формы непривычного песчаного цвета: штаны, гимнастерка, зеленая майка и черные трусы, а также комплекты химзащиты, все стянуто солдатскими ремнями с латунными бляхами с серпасто-молоткастой звездой.
— Кому размеры не подошли, маленькие или большие, поменяетесь между собой…
Из второго грузовика полетели сапоги-кирзачи и вещмешки в которых что-то брякало, как позже выяснилось, это были наборы из котелка, кружки и фляжки с ложкой, а из третьего – зимняя верхняя одежда: бушлаты такого же песчаного цвета с синими воротами и синие же шапки-ушанки.
— Это что такое?! — возмутился один из штрафников, поймав первый комплект.
— А что тебе не нравится касатик? — с издевкой поинтересовался ефрейтор.
— Что это за рухлядь?!
— Вполне приличная по качеству форма. Новая, если можно так выразиться, по крайней мере неношеная ни разу. Как изготовили так сразу на склад и отправили.
— Ей сколько лет, хозяин горы?
— Это да, не свежеиспеченная. Еще советская, афганки.
"Пятьдесят лет, не меньше, — невольно подсчитал Вадим. — Как она еще не сгнила за такой срок и в труху не рассыпалась?! Но ведь не рассыпалась".
— Но вам какая собственна разница, в какой форме подыхать, в только что сшитой по последнему писку военной моды или полвека назад?