* * * * *
Игорь Игоревич поджидал меня у дверей столовой. Неужели успел насытиться? Или аппетит пропал от моего недвусмысленного маневра?
– Знаете, Фил, я должен срочно отбыть. К счастью, все формальности закончены, и я со спокойным сердцем передам вас непосредственному начальнику. Думаю, вы не будете против того, что я заочно внес вас в штат взвода, которым командует сержант Саркис. Кажется, вы знакомы?
– Против? Конечно же, не буду! – обрадовался я. – Правда, меня еще приглашал сержант Боб…
– А, Боб, – отозвался Игорь Игоревич. – Не думаю, что вам будет интересно во взводе материально-технического снабжения.
Я согласно кивнул: Меня в обозные? Слуга покорный!
– Тогда идемте в спортивный зал. Самого Саркиса сейчас нет, но его заместитель, ефрейтор Бородач, должен быть там.
* * * * *
Спортзал выглядел на миллион долларов! Столько оборудования мог себе позволить разве что знаменитый калифорнийский GOLD'S GYM.
А простор!
А свет!
А воздух! М-м-мм!
– Ну что же, до свидания, Фил! – крепко пожал мне руку Игорь Игоревич. – Надеюсь, мы еще встретимся. Ни пуха, как говорится, ни пера!
– К черту-дьяволу! – отозвался я.
Он вздохнул, зачем-то одернул свой безукоризненный однобортный пиджак и ушел, раскуривая новую сигару. Мавр сделал свое дело…
Занимающихся в зале было негусто. Парочка взмыленных рукопашников, одинаковых с лица, неутомимо тузила друг друга в квадрате боксерского ринга, да несколько человек деловито нагружали платформу для жима ногами совершенно потрясающим количеством блинов. В дальнем углу прыгал на скакалочке жилистый паренек.
Среди качков своим ростом и габаритами выделялся один, заросший косматым волосом по самые глаза, гражданин. Его, вполне, по-моему, небезосновательно, я и принял за Бородача. Пока я пробирался через бурелом тренажеров, здоровяк успел пристроиться под гору железа, нагроможденного, видимо, специально для него. К моему изумлению, наверх вдобавок запрыгнул нехлипкий молодой человек, устроился поудобнее и скомандовал: Давай!
Бородатый гигант громогласно ухнул и выпрямил ноги. Платформа подпрыгнула! Потом еще и еще. Я насчитал двадцать повторений – и это с весом, никак не меньшим, чем четыреста килограммов! Стероиды, – подумал я, – и в страшных количествах. Как поживает твоя печеночка, дружок?
Человек-домкрат выполз из-под груза и заявил:
– Мало! Накинь еще полтинник!
Напарники бросились накидывать, а я бочком-бочком подошел к нему.
– Бог помощь!
– Пока сам справляюсь, – спокойно заверил он, искоса взглянув на меня.
Гляди, грыжу не заработай, – подумал я и осведомился:
– Ты, наверное, Бородач?
Он хохотнул:
– Еще один обознался! Нет, братишка, ошибочка вышла.
– Что, Паха, опять тебя за Бородача приняли? – поинтересовался один из грузчиков, тот, что гарцевал на платформе во время рекордных жимов.
– Ну, блин! И главное, блин, не пойму из-за чего? – Он ласково погладил свою взлохмаченную наличную растительность. – Бородач – вон! – Здоровяк показал на жилистого малого, обосновавшегося в дальнем углу.
Я кивнул и направился к нему.
Он был не так молод, как казалось издали. За тридцать, думаю, ему перевалило отнюдь не вчера. Абсолютно лысый, с чисто выбритым лицом и гитлеровскими усиками, с множеством цветных татуировок, густо обвивших обнаженные руки и торс, он расположился между двумя стульями – в глубочайшем продольном шпагате: задница его почти касалась пола. Татуировки отличались великолепным качеством исполнения и изображали исключительно геральдических хищных птиц – от родимой двухголовой до мотоциклетной харлам-давыдовской. Присутствовал даже нацистский орел, правда, подвергнутый некоторой цензуре – вместо свастики сжимал он своими когтистыми лапами ухмыляющийся череп в косо нахлобученной рогатой каске.
Глаза татуированного орнитофила были закрыты, лицо дышало умиротворенностью, а руки чертили в воздухе красивые фигуры замысловатых ката.
– Вы Бородач? – спросил я почтительно. Командир как-никак.
Один глаз лысого, опушенный длинными, девическими ресницами, приоткрылся и уставился на меня.
– Мы Бородач. – Глаз закрылся снова. – Но мы здесь один, можно без вы.
Ага, нос не задирает. Уже кое-что. Спросить бы, почему бороды нет, так ведь, наверное, об этом его любой и всякий при знакомстве спрашивает, а выступать в роли такого-же-как-все – признаюсь, не по мне.
– А я – новенький! Рядовой Капралов, – вздумалось мне перед ним похвалиться. – Сегодня утром зачислен в ваш взвод.
– Ясно, – сказал он, не открывая на этот раз даже одного глаза. – Добро пожаловать, рядовой Капралов! – Бородач перестал размахивать руками и, наклонившись вперед, уперся ими в пол. Затем громко выдохнул и одним махом выбросил тело вертикально вверх. Легко прошел на руках несколько метров, обогнув стоящего столбом рядового Капралова, и опустился на ноги где-то за его спиной.
Я обернулся. Бородач как раз закладывал одну из ног себе за шею. Глаза его были по-прежнему закрыты.
– Готовишься к гастролям? – полюбопытствовал я.
– Готовлюсь, – с готовностью согласился он. – Гуттаперчевый мальчик, слыхал небось? – Он снова приоткрыл рабочий глаз.
– Bay! Возьмешь меня коверным? – загорелся я.
– Сперва посмотреть надобно, что ты умеешь. Ну-ка, упади смешно, – скомандовал он, меняя заплечную ногу.
Падать не хотелось. Тем паче, падать смешно. Бородач оценил заминку по-своему:
– Не умеешь. Посмотрим тогда, что умеешь…
Не успел я и глазом моргнуть, как он оказался рядом и нанес три быстрых удара – прямиком в жизненно важные точки моего любимого организма. Два я отбил, а третий так и вовсе попытался перехватить с переводом на болевой. Не скажу, правда, что это мне удалось: Бородач скользнул змеей и оказался у меня за спиной, в не очень удобной для меня позиции – с рукой, заломленной до самого затылка. Заломленная рука была, увы, моей. Я громко охнул. Продолжение схватки грозило вылиться в позорный для меня спектакль с ползанием по полу и слезными мольбами о пощаде.
Пора было менять экспозицию.
Я предельным усилием воли дистанцировался от болевых ощущений, сосредоточив для этого внутренний взор на пупке, и врезал пяткой по подъему его стопы.
На мне были новенькие ботинки, а он, бедняга, был босиком.
Рука моя ощутила прежнюю свободу, а слух утешил звук громкого вскрика, знаменующего точность и силу попадания. Жаль, продолжение было не столь приятным: правое мое ухо приласкал тяжелый удар, от которого я покатился кувырком. Откатившись на достаточное расстояние, я живо вскочил. И вовремя! Бородач был тут как тут и свирепо топтал участок капронового татами, на котором я только что валялся.
Начала собираться публика. Надери ему задницу, Бородач! – крикнул кто-то азартным и довольно тонким голосом. Я на всякий случай голос запомнил. Пригодится.
Бородач хищно крался вокруг меня, выбирая момент, чтобы сделать мне что-нибудь плохое. Задницу надрать, например. Я держался настороже. Он вдруг остановился.
– Ладно, хватит! Вижу, ты парень не дурак, так что за коверного сойдешь. Беру! – И он протянул руку для дружеского пожатия.
С такими ловкачами мы знакомы, – подумал я и осторожно подал свою. Предчувствия его не обманули! – Бородач крепко схватил меня за кисть и дернул к себе – лицом на выброшенный локоть. Если бы я этого не ожидал, нос мой стал бы в тот же миг гораздо менее красивым, чем прежде. А так я лишь еще сильнее ускорился и врезался крепкими костями лба в район его ключицы. Очень славно врезался! Что-то где-то хрустнуло.
Бородач от удара грохнулся навзничь, увлекая меня за собой.
Мы лежали на теплом деревянном полу, как два брата-близнеца в люльке – бок о бок, и улыбались. Нечасто в наше время встретишь парня, который так здорово умеет врезать по уху, – подумал я. Да уж! – подумал Бородач, наверное, и спросил:
– Как звать-то тебя по-человечески, рядовой Капралов?
– Иные, – затянул я свою излюбленную песенку, – зовут меня…
– Филька! Капрал, так твою растак, ты ли это?! – взревели оглушительно, сотрясая мироздание до самых основ, армянско-иерихонские трубы.
С полигона вернулся Генка Саркисян.
ГЛАВА 5
Что это были за люди? Только не члены общества трезвости. Конечно, среди них есть поджигатели, грабители и убийцы, – да разве нужно что-нибудь лучшее для войны? Не подлежит сомнению, что эти люди хорошо знают свое ремесло.
Ганс Гейнц Эверс
Легко и весело основной пелетон участников марш-броска скрылся вдали. Надо же, как резво бегают, архаровцы наемные, неприятно поразился Филипп. Семипудовый Мелкий, и тот обогнал его сразу, да так припустил, что скоро совершенно пропал из виду.
Стероиды, – еще раз напомнил Капралов себе. – Пусть он и здоровяк, зато потенциальный инвалид и наверняка абсолютный импотент. Увы, легче от огульного очернения сослуживца не стало: эго, блин! Привычка к перманентному существованию в роли самого-самого – скверная, оказывается, штука. Особливо в случае, когда обычный статус, связанный с повседневным, казалось бы, триумфальным венком и сознанием собственной исключительности, катастрофически изменяется на противоположный. Когда нежданно обнаруживаешь, что тащишься в арьергарде, что вынужден глотать пыль прошедшей колонны, пачкать ноги конскими яблоками и что женщины, бросавшие на плечи героев цветы, а к ногам – свою честь, давно уже разошлись по домам. Этак недолго и до нервического срыва.