Он вошел в операционную. Через стеклянный потолок с галереи для зрителей человек десять наблюдали за происходящим в операционной.
Тело Энцо лежало на операционном столе в центре помещения. Так было удобно наблюдать за подключенной к нему с помощью трубок аппаратурой: датчиком артериального давления, катетером, введенным в сердце для измерения кровенаполнения желудочка, аппаратом искусственного кровообращения. Молодая женщина явно азиатской наружности сидела на табуретке и внимательно следила за показаниями спирометра, датчика уровня углекислого газа и расходомера волюметрического перфузионного насоса.
До появления Питера эта женщина наблюдала также за электрокардиографом, укрепленным над головой Энцо. Питер сразу же занялся прибором: прежде всего подрегулировал контрастность и похолодел. Частота импульсов была в норме и не показывала признаков повреждения сердечной мышцы.
Парень юридически был признан мертвым, а его сердце работало как часы.
- Меня зовут Гуа, - приветливо сказала азиатка. - Вы здесь впервые?
Питер кивнул.
- Я уже присутствовал на нескольких операциях, но эта не идет ни в какое сравнение.
Хотя рот Гуа скрывала маска, по тонким лучикам морщинок, появившихся в уголках ее глаз, Питер заметил, что она улыбнулась.
- Ничего, со временем привыкнете. - Она старалась его успокоить.
На другом конце операционной светящаяся панель демонстрировала рентгеновский снимок грудной клетки Энцо. Легкие не съежились, поэтому большая часть снимка оставалась прозрачной. В центре четко вырисовывались очертания сердца - оно выглядело великолепно.
Вошел Мамиконян. Все сразу повернулись к нему - дирижеру их оркестра.
- Доброе утро! - Голос великого человека звучал вполне жизнерадостно. - Ну что, начнем? - Он подошел к операционному столу.
- Кровяное давление падает, - доложила Гуа.
- Кристаллоидную жидкость, пожалуйста. - Мамиконян мельком глянул на показания приборов. - И введите еще немного допамина.
Мамиконян стоял справа от тела Энцо, у его груди. Напротив операционная сестра держала в руке ретрактор брюшной стенки. Пять литровых бутылей ледяного раствора Рингера - солей молочной кислоты - выстроились на столике ровной шеренгой, чтобы их можно было быстро вылить в грудную полость. Сестра также держала наготове шесть упаковок консервированных эритроцитов. Питеру было не по себе. Он постарался встать в сторонке, у изголовья операционного стола.
Рядом с Питером расположился специалист по перфузии органов - сикх в большом зеленом колпаке поверх тюрбана. Он следил за показаниями сразу нескольких приборов. Их названия можно было прочитать на шкалах: "температурные датчики", "артериальный расход" и "сердечный сахар". Еще один техник внимательно следил, как вздымались и опадали черные мехи дыхательного аппарата. Энцо все еще дышал нормально.
- Приступим, - скомандовал Мамиконян. Сестра сделала какой-то укол в тело донора, затем объявила в микрофон, свисавший с потолка на тонком проводе:
- Миолок введен в 10.02 утра.
Доктор Мамиконян жестом попросил скальпель и сделал глубокий разрез от адамова яблока почти до середины грудной клетки. Скальпель легко рассек кожу, разрезал мышцы и жировую прослойку и наконец стукнулся о грудную кость.
Кривая кардиографа чуть дрогнула. Питер взглянул на один из мониторов Гуа: кровяное давление тоже начало подниматься.
- Сэр, - тревожно произнес Питер. - Пульс учащается.
Мамиконян покосился на экран электрокардиографа.
- Это нормально, - раздраженно буркнул он, недовольный, что его отвлекают по пустякам.
Мамиконян вернул сестре скальпель - скользкий и алый. Теперь наступила очередь грудинкой пилы. Ее жужжание заглушило тихие попискивания кардиографа Питера. Вращающийся зубчатый диск врезался в кость. Едкий запах поднялся из распила; это пахли костные опилки. Когда грудина была распилена, к телу подошли два техника с расширителем грудной клетки. Они поворачивали рычаг расширителя, пока в раскрытой грудной полости не показалось пульсирующее сердце.
Мамиконян поднял голову. На стене висел цифровой таймер для фиксации периода ишемии; его пустят, когда хирург вырежет сердце и прекратится поступление крови. Рядом с Мамиконяном стояла пластмассовая чаша с солевым раствором. В ней сердце промоют, чтобы удалить старую кровь, а затем поместят в изотермический контейнер со льдом и отправят самолетом в Садбери.
Мамиконян потребовал другой скальпель и склонился над телом, чтобы разрезать перикард. И в тот момент, когда лезвие скальпеля вошло в мембрану, окружающую сердце, грудь Энцо Банделло, юридически мертвого, мощно всколыхнулась.
Судорожный выдох вырвался из разреза, в который была вставлена дыхательная трубка.
Секунду спустя послышался еще один шумный выдох.
- Боже… - тихо вымолвил Питер дрожащими губами.
Мамиконян был крайне взвинчен. Он ткнул рукой, затянутой в перчатку, в сторону одной из сестер.
- Еще миолока!
Та сделала второй укол. Голос Мамиконяна звучал саркастически:
- Давайте, ребята, поживее, а то как бы наш донор не сбежал с операционного стола.
Питер был потрясен. Мамиконян отбыл с вырезанным сердцем, ЭКГ стал не нужен, поэтому Питер поднялся на галерею. Оттуда спокойно и без помех можно было наблюдать окончание отбора трансплантатов. Когда выпотрошенный труп Энцо Банделло был зашит и отвезен на каталке в морг.
Питер, пошатываясь, спустился в "предбанник". Там он застал Гуа, снимающую перчатки.
- Что это было? - спросил Питер. Гуа выглядела уставшей.
- Вы имеете в виду эти выдохи? - Она пожала плечами. - Такое иногда случается.
- Но ведь Энц… но донор был мертв.
- Разумеется. Но не забывайте, при этом он находился на полном жизнеобеспечении. Порой наблюдаются подобные явления.
- И… и в чем там было дело с этим миолоком? Что это такое?
Гуа стала развязывать пояс своего хирургического халата.
- Это миорелаксант, обездвиживающий препарат. Если его не ввести, то колени донора иногда подтягиваются к груди, когда ее начинают вскрывать.
Питер поежился.
- В самом деле?
- Угу. - Гуа швырнула свой халат в корзину. - Это просто мышечная реакция. Теперь это стало обычной практикой - наркотизировать труп.
- Наркотизировать труп?.. - медленно повторил Питер.
- Ну да. - Усталость все больше давала о себе знать. - Конечно, Дайана сегодня явно оплошала. - Гуа помолчала. - У меня самой мурашки бегут по спине, когда они начинают так вот шевелиться, но вы же хотели посмотреть, что такое трансплантационная хирургия?
Питер всегда носил в бумажнике маленький листочек с расписанием занятий своей подружки, Кэти Черчилл. Он был аспирантом первого года, она - студенткой последнего курса химического факультета. Через двадцать минут у нее кончалась последняя в тот день лекция - по химии полимеров. Он вернулся в кампус и стал дожидаться ее в холле перед аудиторией.
Наконец занятия закончились, и появилась Кэти, оживленно болтающая со своей подружкой Джасмин, которая первой заметила Питера.
- Эй, - она, улыбаясь, подергала Кэти за рукав, - посмотри, кто тебя дожидается. Твой суженый.
Питер в ответ улыбнулся Джасмин, но видел только Кэти. У нее было изящное сердцевидное личико, черные волосы и огромные голубые глаза. Как всегда, они засияли ему навстречу. Несмотря на всю тяжесть утренних переживаний, он почувствовал, что вновь оживает. Так бывало всякий раз, когда они встречались - их непреодолимо влекло друг к другу. Джасмин и другие знакомые вечно подшучивали по этому поводу.
- Ну, голубки, не стану вам мешать, - сказала Джасмин, продолжая улыбаться.
Наскоро попрощавшись, Питер и Кэти тут же начали целоваться. И в тот миг, когда их губы соприкоснулись, Питер вновь ощутил, как прекрасна жизнь. Они встречались уже года три, но по-прежнему каждое прикосновение казалось ему чудом.
Когда они наконец разомкнули объятия, Питер спросил:
- Какие у тебя планы на сегодня?
- Я хотела зайти в художественную мастерскую, мне нужна свободная печь для обжига, но это не к спеху, - лукаво сказала Кэти. В коридоре в целях экономии горела лишь половина люминесцентных ламп, но Питеру одной улыбки Кэти хватало, чтобы осветить самые темные углы. - А что можешь предложить ты?
- Я приглашаю тебя в библиотеку.
Снова дивная улыбка.
- Для этого мы оба недостаточно спокойны, - пошутила Кэти. - Даже если удастся найти укромный уголок, где почти никого нет, - скажем, в отделе канадской литературы, - боюсь, шум все равно кому-нибудь помешает.
- Дорогая. - Он снова наклонился поцеловать ее. - Может быть, потом, - Питер попытался сдержать улыбку, - но сначала помоги мне там кое-что поискать.
Он взял ее за руку, и они дружно зашагали к библиотеке.
- Насчет чего?
- Насчет смерти, - ответил Питер.
- Это еще зачем? - удивилась Кэти.
- Я сегодня занимался своим практикумом - следил за показаниями кардиографа во время операции извлечения сердца для пересадки.
Ее глаза заискрились.
- Это захватывающе интересно.
- Да, но…
- Что но?
- Но мне показалось, что донор был еще жив, когда из него начали вырезать органы.
- Ну у тебя и шуточки! - Она на секунду вырвала свою ладонь из его руки и слегка шлепнула Питера по плечу.
- Я серьезно. Когда началась операция, у него подскочило кровяное давление и участился пульс. Это же классические симптомы стресса - и даже боли. И к тому же они наркотизировали его. Ты только подумай: они давали наркоз покойнику.
- В самом деле?
- Да. И когда хирург взрезал перикард, пациент резко выдохнул.