Неужто и гремучие змеи, удивился я. Нет, гремучие змеи - нет, уж в их-то реальности я не сомневался. Зато трицератопс, дом с окружавшими его постройками, машина возле поленницы, задней осью опертая на козлы, наконец, Снаффи Смит и его жена - может быть, они не были реальностью? Может, это и есть ответ, которого я доискивался? Неужели же все это было лишь маскарадом мысленной силы, и это она настолько одурачила меня, что заставила признать невероятное, понимая при этом его невозможность; неужто это она вместо дивана в гостиной уложила меня на каменный пол кишащей змеями пещеры?
А если так - то почему? Из-за того, что эта гипотетическая мысленная сила знала о манильском конверте, надписанном рукой Филипа и ожидавшем моего появления в магазине Джорджа Дункана?
Это безумие, твердил я себе. Но таким же безумием были и пропущенный поворот, и трицератопс, и дом, возникший там, где никакого дома не было, и, наконец, гремучие змеи. Нет, не змеи - змеи были реальны. Впрочем, что такое реальность? Как можно определить, реально что-то или нет? Если мой старый друг - был прав в тот давний день, то существует ли вообще что-нибудь реальное?"
Я был потрясен глубже, чем предполагал. Листки выпали у меня из рук, но я не сделал даже попытки собрать их, а просто сидел в кресле, упершись взглядом в противоположную стену. "Если все это так, - думал я, - значит, старый и надежный мир выбит у нас из-под ног, а гоблины и привидения перестали быть просто персонажами вечерних сказок, но существуют во плоти
- ну, может быть, не во плоти, но существуют; отныне они не иллюзии. Мы называли их продуктом воображения, даже не подозревая, насколько эти слова соответствуют истине. Опять-таки, если все это правда, значит, Природа в процессе эволюции совершила длинный-длинный скачок вперед: от живой материи - к разуму, от разума - к абстрактному мышлению, а от абстрактного мышления - к форме жизни одновременно призрачной и реальной, которая, возможно, обрела уже способность выбирать между призрачностью и реальностью."
Я попытался представить себе, какой может быть эта жизнь, каковы ее радости, печали и стремления; но воображение пасовало. Против этого восставали мои плоть и кровь. Ибо если эта иная форма жизни существует - пропасть между нами слишком велика. С таким же - если не меньшим - успехом трилобит мог тщиться вообразить жизнь динозавров. Если Природа в поисках ценных для выживания свойств продолжает свое отсеивание видов - она наконец нашла живое существо (если его можно назвать живым существом), обладающее фантастически высокой жизнеспособностью, ибо в физическом мире не существует ничего, абсолютно ничего, что могло бы ему повредить.
Я сидел, размышляя обо всем этом, и голова раскалывалась, словно под черепной коробкой перекатывался гром. Но я так ни до чего и не додумался - мысли даже не ходили кругами, а метались, как полоумный раскидай. С усилием я заставил себя оторваться от них - и тут же снова услышал журчание, смех и говорок реки, бегущей вниз во всем великолепии своего волшебства.
Нужно было перенести багаж из машины в номер и распаковать его; меня ждали рыбалка и каноэ у причала, а большой окунь таился где-то в тростниках или под плавающими на поверхности листьями водяных лилий. А потом, когда я немного обживусь, меня ждет книга, которую надо еще написать.
А кроме того, вспомнил я, вечером предстоят школьный праздник и благотворительная распродажа корзиночек. И я должен там быть.
7
Стоило мне шагнуть в школьную дверь, как меня сразу же заметила Линда Бейли; похожая на важничающую курицу, она суетливо засеменила мне навстречу. Линда принадлежала к числу тех, кого я помнил, - впрочем, забыть ее было невозможно. Вместе с мужем и целым выводком чумазых детей она жила на соседней ферме, и нескольких дней не могло пройти без того, чтобы она не притащилась к нам по ведущей через поля дороге - занять чашку сахара, кусочек масла или что-нибудь еще, чего у нее постоянно не оказывалось и что она впоследствии неизменно забывала вернуть. В этой крупной, костлявой женщине было что-то лошадиное, и если она и состарилась, то, на мой взгляд, совсем немного.
- Хорас Смит! - протрубила она. - Маленький Хорас Смит! Я узнала бы вас где угодно!
Она успела облапить меня и гулко шлепнула по спине, пока я ошеломленно пытался вспомнить, какие же узы дружбы между нашими семьями оправдывают столь пылкое приветствие.
- Вот вы и вернулись! - пролаяла она. - Вы не могли не вернуться! Если уж Пайлот-Ноб вошел вам в кровь, вы не можете не вернуться. После всех этих мест, где побывали. После всех этих языческих стран. Вы были в Риме, не так ли?
- Я действительно пожил в Риме. Но это не языческая страна.
- Пурпурный ирис, что растет у меня возле свинарника, - объявила она,
- из сада самого Папы. Но на вид он не слишком хорош. Я видывала ирисы и получше - куда получше. Я бы давно уже выкопала и вышвырнула свой ирис, но храню в память о том месте, откуда он ко мне попал. Не у всякого, скажу я вам, растет ирис из сада самого Папы. Не то чтобы я считалась с Папой и со всеми этими глупостями, но все-таки этот ирис - что-то вроде знака отличия, как по-вашему?
- Еще какого, - согласился я.
- Ради всего святого, - она ухватила меня за руку, - пойдемте сядем. У нас найдется о чем поговорить. - Она подтащила меня к ряду стульев, и мы уселись. - Вы говорите, что Рим не языческая страна, но ведь вы и в языческих бывали. Как насчет русских? Вы провели много времени в России?
- Не знаю, - отозвался я. - Некоторые русские продолжают верить в Бога. Это правительство…
- Вот тебе и раз! - воскликнула она. - Вы говорите так, будто вам нравятся русские.
- Некоторые из них.
- Я слышала, что вы побывали в Лоунсэм-Холлоу, а по дороге оттуда проехали сегодня утром мимо фермы Уильямса. Что вас туда занесло?
"Существует ли хоть что-нибудь, чего она не знает, - подумал я, - такое, чего не знает весь Пайлот-Ноб? Любая новость, всякая сплетня, каждое предположение мгновенно облетало общину - куда там племенным барабанам или даже радио!"
- Случайно свернул с дороги, - ответил я, лишь чуть-чуть покривив душой. - Мальчишкой я осенью охотился там на белок.
Линда Бейли подозрительно посмотрела на меня, но не стала больше расспрашивать, почему я оказался в тех местах.
- Может, при свете дня там и все в порядке, - заявила она. - Но ни за какие деньги я не осталась бы там после заката. - Она доверительно наклонилась ко мне, и ее лающий голос перешел в хриплый шепот. - Там логово собачьей своры - если их можно назвать собаками. Они носятся по холмам, лают, воют, а когда они проносятся мимо, вместе с ними прилетает холодный ветер. Такой, что замораживает душу…
- Вы слышали этих собак? - поинтересовался я.
- Слышала их? Много ночей слушала я, как они воют на холмах, но никогда не была к ним так близко, чтобы почувствовать этот ветер. Нетти Кемпбелл рассказывала мне. Вы помните Нетти Кемпбелл?
Я покачал головой.
- Конечно, вы и не можете помнить. До того, как выйти замуж за Кемпбелла, она звалась Нетти Грэхем. Они жили возле Лоунсэм-Холлоу, в самом конце дороги. А теперь их дом пустует. Они бросили его и уехали. Их выжили собаки. Может, вы его видели - их дом, я имею в виду.
Я кивнул, хотя и не слишком уверенно, поскольку дома не видел, а только слышал о нем прошлой ночью от Ловизии Смит.
- Странные дела творятся в этих холмах, - продолжала тем временем Линда Бейли. - Нормальному человеку в такое в жизни не поверить. Все из-за того, сдается, что места там дикие. В других местах все сплошь заселено - ни деревца не осталось, одни поля. А там все еще дикие места. И думаю, всегда такими останутся.
Школьный зал начал понемногу заполняться людьми; я заметил пробиравшегося ко мне Джорджа Дункана и поднялся навстречу ему, протягивая руку.
- Слышал, вы уже устроились, - проговорил он. - Я так и знал, что вам там понравится. Я позвонил Стритеру и попросил позаботиться о вас. А он сказал, что вы отправились на рыбалку. Поймали что-нибудь?
- Несколько окуней. Сперва надо получше познакомиться с рекой, а вот тогда…
- По-моему, они сейчас начнут. Так что позже увидимся. Кстати, здесь немало тех, кто хотел бы поприветствовать вас.
И действительно, вскоре начался концерт. Дети пели песенки под аккомпанемент старой, разбитой и расстроенной фисгармонии, за которой сидела учительница, Кэти Адамс, декламировали стихи, а группа восьмиклассников даже разыграла маленькую пьеску - собственного, как гордо объявила мисс Адамс, сочинения.
Невзирая на неизбежные накладки, все это было очаровательно, и мне вспомнились годы, когда я ходил в школу - в это же самое старое здание - и принимал участие в точно таких же вечерах. Я попытался припомнить имена своих учителей, но лишь к концу программы вспомнил одну из них, мисс Стайн
- странную, угловатую, капризную женщину с пышными рыжими волосами, легко расстраивавшуюся из-за наших вечных проказ. Интересно, где она может быть сейчас и как обошлась с нею жизнь? Я от души надеялся, что лучше, чем обходились с нею в мое время многие ученики…
Линда Бейли потянула меня за руку и громко прошептала:
- Хорошие дети, правда?
Я кивнул.
- И мисс Адамс хорошая учительница, - все так же шепотом продолжала Линда Бейли. - Боюсь, она не задержится здесь надолго. Такая маленькая школа, как у нас, не может рассчитывать на хороших учителей.
Концерт подошел к концу, и Джордж Дункан протолкался ко мне, взял на буксир и потащил представлять. Кое-кого из тех, к кому он меня подводил, я помнил, других - нет, но все они, казалось, никогда меня не забывали, и я делал вид, что тоже.