Это была достаточно просторная комната, у каждой кровати стояли тумбочка, стул и небольшой столик. Середина комнаты удобно вместила красивые кресла и большой стол, на котором красовался со вкусом составленный букет цветов. Легкий аромат, разлитый в воздухе, и приглушенные звуки струнного квартета, доносившиеся откуда-то, создавали приятную атмосферу и настраивали на сентиментальный лад. На пяти кроватях уже отдыхали их монументальные владелицы. Две из сопровождавших меня санитарок поспешили к свободной кровати и быстро откинули розовое шелковое одеяло.
Пять голов повернулось в мою сторону, и пять пар глаз уставились на меня. Три из моих соседок приветливо улыбнулись мне, две остальных отнеслись сдержанно.
- Привет, Оркис! - дружески воскликнул кто-то из них, а затем обеспокоенно спросил: - Что с тобой? Было трудно?
Я посмотрела на говорившую. Ей было года двадцать три на вид, ее доброе пухленькое личико, обрамленное русыми кудряшками и не лишенное миловидности, высоко лежало на подушке. Ну а все остальное - увы! - гора, прикрытая одеялом из розового шелка. У меня уже не было сил, чтобы сказать ей что-нибудь хорошее, поэтому я только улыбнулась.
Мой конвой дружно остановился у свободной кровати. После небольшой суматохи и приготовлений общими усилиями меня наконец уложили в постель, под голову заботливо подложили высокую подушку.
Путешествие порядком утомило меня, и я с облегчением улеглась и расслабилась. Две санитарки поспешили оправить одеяло, еще одна вынула носовой платок и осторожными движениями вытерла слезы на моем лице.
- Вот и хорошо, милочка. Вы снова дома, все будет хорошо, как только отдохнете. Постарайтесь уснуть.
- Что это с ней? - спросила одна из моих новых соседок. - Не справилась?
Та из санитарок, у которой был розовый крестик на кармане, должно быть старшая, резко повернулась к ней.
- Подобный тон здесь неуместен, мамаша Хэйзел. Разумеется, мамаша Оркис великолепно справилась - родила четырех малюток. Не так ли, дорогая? - добавила она, обращаясь уже ко мне. - Поездка немного утомила ее, только и всего.
- Хм, - неопределенно хмыкнула спрашивавшая, но от дальнейших комментариев воздержалась.
Вокруг меня продолжалась суета, кто-то подал мне стакан с жидкостью, с виду похожей на воду, но, как оказалось, по вкусу отнюдь не вода. Я слегка поперхнулась от первого глотка, но, когда выпила все, тут же почувствовала себя лучше. Оправив еще раз одеяло и подушку, моя свита удалилась, оставив меня полусидящей, с заложенной за спину подушкой, так что я вполне могла хорошо видеть своих сопалатниц, которые, в свою очередь, тоже уставились на меня.
Воцарившееся неловкое молчание наконец было нарушено той из них, которая первая приветствовала меня.
- Куда они направили тебя в отпуск?
- Отпуск? - тупо переспросила я.
Это всех их немало удивило.
- Я не понимаю, о чем вы говорите, - сказала я.
Они продолжали недоумевающе смотреть на меня.
- Правда, не такой уж это отпуск, - наконец сказала одна из них, не меняя удивленного выражения лица. - Я не забуду свой последний. Они отправили меня к морю, даже дали небольшую машину, чтобы я могла поездить повсюду. Все были очень добры к нам - нас там было всего шесть мамаш. А тебя возили к морю или ты ездила в горы?
Они не собирались прекращать свои расспросы, и в конце концов мне пришлось бы что-нибудь им ответить. Поэтому я выбрала самый простой в таких случаях ответ.
- Не помню, - сказала я. - Ничего не помню. Я совсем потеряла память.
Мой ответ не вызвал сочувственной реакции.
- О, - сказала та, которую звали Хэйзел, с заметным удовлетворением. - Я так и знала, что тут не все ладно. Значит, ты также не помнишь, какой категории были твои малышки - первой или второй?
- Не дури, Хэйзел, - оборвала ее другая. Конечно, первой. Если бы не так, Оркис не вернулась бы сюда. Ее перевели бы во второй разряд и отправили в Уитуич. - Уже более мягким тоном спросила: - Когда это произошло, Оркис?
- Я… я не знаю, - пролепетала я. - Я ничего не помню, кроме того, что очутилась в больнице. Ничего.
- В больнице? - презрительно фыркнула Хэйзел.
- Она имела в виду Центр Материнства, - поправил меня кто-то из них. - Неужели ты хочешь сказать, Оркис, что совсем не помнишь нас?
- Не помню, - призналась я, мотнув головой. - Мне очень жаль, но я ничего не помню из того, что было до боль… до того, как я попала в Центр…
- Странно, - сказала Хэйзел неприятным голосом. - А они знают об этом?
Ни одна из них, похоже, не собиралась помочь мне.
- Конечно, знают, - наконец сказал кто-то. - И прекрасно понимают, что память не имеет никакого отношения к тому, какой ты категории: первой или второй. Да и какое это имеет значение? Послушай, Оркис…
- Дайте ей отдохнуть, - вмешалась другая. - Видимо, ей досталось в этом Центре, да еще дорога и возвращение домой. Меня тоже это порядком выбивает из колеи. Не обращай на них внимания, Оркис. Попытайся уснуть. Проснешься, и все покажется другим, вот увидишь.
Я с благодарностью приняла это предложение. События развивались настолько стремительно и обескураживающе, что сейчас я не в силах была разобраться в них. Я была опустошена. Поблагодарив свою спасительницу, я откинулась на подушки и сделала то, что делают в тех случаях, когда хотят сделать вид, что спят, - я закрыла глаза. Если в бреду или при галлюцинациях сон возможен, то именно это произошло со мной - я уснула…
За мгновение до того, как я окончательно проснулась и открыла глаза, я почувствовала, что надежда вдруг снова вернулась ко мне: сейчас я открою глаза и увижу, что все прошло, что ничего этого не было. Но, к моему отчаянию, это было не так. Кто-то осторожно тронул меня за плечо, и первое, что я увидела, открыв глаза, было лицо малютки-санитарки с крестиком на кармане.
- Ну вот, мамаша, после сна вы чувствуете себя совсем иначе, не так ли? - сказала она привычным тоном больничной сиделки.
За нею я увидела еще двух санитарок, державших поднос. Они тут же водрузили его мне на кровать, чтобы мне удобно было до него дотянуться. Я с ужасом уставилась на гору еды на подносе. Никогда еще мне не доводилось видеть такого обилия и разнообразия блюд. Первый взгляд на них вызвал у меня тошноту. Но вслед за этим я тут же ощутила в себе как бы странную раздвоенность - мое физическое естество отнюдь не отвергало этой обильной пищи, даже скорее наоборот! Мое же духовное, психическое "я", как-то странно вдруг абстрагировавшись, с удивлением наблюдало, как я принялась поглощать одно блюдо за другим - две, а то и все три порции рыбы, целого цыпленка, пару кусков говядины, гору овощей, фрукты, едва различимые под шапкой взбитых сливок, пинту молока - и все это без всякого ощущения того, что я уже насытилась. Бросив взгляд на соседок, я убедилась, что они ни в чем не уступают мне.
Я перехватила два или три любопытных взгляда, но они были слишком поглощены едой, чтобы снова начать свои дурацкие расспросы. Я стала думать о том, как мне отвязаться от них, и мне пришла в голову хорошая мысль: если бы мне удалось достать какой-нибудь журнал или книгу, я смогла бы сделать вид, что погружена в чтение и ничего не слышу. Не очень, может быть, вежливый прием, но зато эффективный.
Поэтому когда вновь появились санитарки, я попросила старшую принести мне что-нибудь почитать. Эффект от моих слов был самый неожиданный. Санитарки, убиравшие мой поднос, чуть не уронили его на пол, стоявшая у моего изголовья старшая так и застыла с открытым ртом. Затем, собравшись с духом и окинув меня подозрительным взглядом, она озабоченно спросила:
- Вы все еще неважно себя чувствуете, дорогая?
- Совсем наоборот, - с вызовом воскликнула я. - Я чувствую себя хорошо.
Выражение озабоченности по-прежнему не сходило с ее лица.
- На вашем месте я бы постаралась снова уснуть, - посоветовала она.
- Я не хочу спать! Я бы немножко почитала, никому не мешая, - возразила я.
Она несколько неуверенно потрепала меня по плечу.
- Боюсь, вы устали, мамаша. Ну ничего, это пройдет.
Я начала терять терпение.
- Что плохого в том, что я хочу читать? - требовательно спросила я.
Она улыбнулась мне заученной улыбкой.
- Успокойтесь, дорогая. Постарайтесь отдохнуть. Зачем таким, как вы, читать, мамаша? Зачем думать об этом?
С этими словами она оправила на мне одеяло и поспешила из комнаты, оставив меня один на один с моими соседками, которые так и впились в меня недоумевающими взглядами. Хэйзел не преминула издать звук, недвусмысленно означающий ее полное презрение ко мне. В комнате воцарилось молчание по крайней мере на несколько минут.
В своих галлюцинациях я уже, видимо, достигла того предела, когда чувство моей отстраненности от происходящего стало заметно ослабевать. Еще немного, и я уже начну верить, что все это реальность, а не бред. Мне совсем не нравилась разумная последовательность, с какой развивались события. Абсурдность и невероятность сновидений были куда понятней, да они и не требовали объяснений. Меня же пугала достоверность и логичность того, что происходило, закономерность причин и следствий. Появилось неприятное чувство, что, если копнуть глубже, можно обнаружить вполне объяснимые причины, породившие ту невероятную ситуацию, в которой я оказалась.
Целостность картины была столь убедительной, что почти не оставляла места для успокоительных сомнений. Например, тот факт, что я съела свой обед не во сне, а наяву, и съела его с удовольствием! Или то, что он вопреки всему пошел мне на пользу, ибо я почувствовала себя значительно лучше. В этом была пугающая достоверность…