- Пассажирам предлагается надеть спасательные пояса, - прогремела команда.
- Боже мой! Боже мой, не оставь меня! - закричал Вильямс и, схватившись за голову, побежал.
Хургес не спеша двинулся к каюте, вынул из чемодана пластинку из тёмного металла с цепочкой и замком на ней, бутылку с герметической крышкой и пошёл на нос корабля.
- Дон Хургес, вы здесь? Я ищу вас по всему пароходу, - окликнул его Вильямс. На нём уже был спасательный пояс. - А почему вы без пояса? Разве это не входит в ваш план?
- Не входит, - ответил Хургес. - Мой друг, бывалый капитан, говорил мне, что он против спасательных поясов: они лишь удлиняют страдания тонущих… Впрочем, это касалось холодных морей. Что же всё-таки случилось с "Левиафаном"?
- Никто ничего не знает. Даже сам капитан, если только он не скрывает причин…
"Левиафан" был обречён, в этом не оставалось сомнений. Корму накрыла вода. Прозвучал приказ: спускать шлюпки. Началась паническая беготня. Возле шлюпок завязалась звериная битва за существование. Хургес оказался прав: шлюпок не хватало.
- Почему вы не спешите к шлюпкам? - спросил Хургес.
- Потому, что я успел наметить свой план и даже осуществить его, - ответил Вильямс. Усмешка мелькнула на его побледневшем лице. - Лишь бы только они не опоздали… О, золото царит над человеком, пока он жив. Я пообещал матросам бочонок… А может быть, всё обойдётся. Радист передал сигнал бедствия, и говорят, что к нам уже спешат на помощь два парохода… Вот они… Вот.
- Пароходы?
- Да нет.
Хургес увидал матросов, которые тащили бочонки, продираясь сквозь толпу к шлюпке, висевшей на носу.
- Садитесь быстрее в шлюпку! - крикнул Вильямс.
- Я ещё не выполнил свой план, - ответил Хургес. Он продел цепочку в звено якорной цепи, щёлкнул замком, прикрепил металлическую пластинку к цепи. Потом быстро написал записку, сунул её в бутылку, плотно приладил герметическую крышку. На удивлённые взгляды Вильямса он кратко ответил:
- Это мой багаж. Итог моей жизни.
Матросы отшвыривали пассажиров и грузили в шлюпку бочонки.
- Перегрузка, - покачал головой Хургес, глядя на тяжёлые бочонки.
- Не могу же я их оставить, - сказал Вильямс.
Шлюпку спустили на воду. Десять матросов, Хургес, Вильямс, бочонки с золотом, сухари, бочка воды… Шлюпка была перегружена и осела до бортов. А за борта цеплялись утопающие. Матросы безжалостно били их по рукам вёслами, ножами и кулаками.
- Успеть быстрее отъехать от тонущего парохода!.. - бормотал Вильямс трясущимися бескровными губами.
Шлюпка не успела отплыть и двадцати метров, как пароход, став носом кверху, пошёл ко дну. Над местом гибели вздыбился огромный столб воды, тяжело осел и хлынул бешеным валом. Вал ринулся на шлюпку.
- Конец! - взвизгнул Вильямс.
- Всякий конец может быть и началом, - спокойно ответил Хургес и швырнул бутылку в воду. Это были его последние слова.
Вода накрыла шлюпку, заглушила последние крики утопающих. Через два часа на место катастрофы прибыл первый пароход, принявший сигналы бедствия.
ЗА МОРСКИМ ОКУНЕМ
На длинном столе - чёрный шар диаметром в полтора метра. Один бок его срезан. Широкое окно выходит на Кольский залив. Там виднеются мачты и трубы траулеров рыбного треста. Однако в окно никто не смотрит. Взоры всех устремлены на чёрный шар. Двенадцать комсомольцев, членов кружка по изучению радиотехники, тесным кольцом обступили стол. Большинство - студенты морского техникума, часть - радисты с траулеров.
Мотя Гинзбург, конструктор, изобретатель и руководитель кружка, радист траулера "Серго Орджоникидзе", похлопывая ладонью по чёрной металлической поверхности шара, спросил с усмешкой на умном худощавом лице:
- Вы видите глазное яблоко…
Кружковцы засмеялись:
- Хорошенькое яблоко!
- Какой же должна быть орбита, чтобы вместить такое яблоко!
- Орбитой будет море. Довольно? - спросил Мотя. - Это радиоглаз, с помощью которого мы увидим, что творится в глубинах моря.
- Телевизор! - вскричал один из стоявших возле стола.
В сущности говоря, Мотя не изобрёл ничего или почти ничего. Ему случалось видеть фотографии американских и немецких телевизоров, приспособленных для наблюдений на морской глубине. Правда, это были фотографии. Но принцип работы телевизора известен. Оставалось самостоятельно продумать кое-какие конструктивные особенности подводного телевизора. И Мотя как будто бы удачно справился с этим: маленький опытный телевизор работал исправно. Почему бы не работать и этому, большому? Он почти готов. Вставить в круглое отверстие объектив, возле него - лампы прожекторов, и всё. Одним словом, часа два монтажных работ, и телевизор можно опускать в воду.
- Чтобы взглянуть, что делается на дне моря? - спросил первокурсник морского техникума.
- Именно. Взглянуть, как поживают морские крабы, - подхватил, снисходительно улыбаясь, его сосед, который считал себя человеком бывалым.
- Что ж, и это интересно, - серьёзно ответил Гинзбург.
- Будем ловить морских окуней?
- Да, да. Сегодня - первая проба. Траулер уходит в час ноль-ноль. К этому времени мы успеем закончить, - ответил Гинзбург и приказал: - А ну, хлопцы, за работу!
Слушатели ушли, а пять человек, во главе с Гинзбургом, остались и приступили к делу.
- А знаете, кто будет с нами на пробном лове? - спросил Мотя своих товарищей. - Бласко Азорес, испанский коммунист, корреспондент. Он недавно приехал к нам, чтобы осмотреть новый Мурманск.
Азорес вышел из гостиницы треста в полночь и направился по спуску к траловой базе. Испанец поёживался в своём осеннем пальто. Льдистый полуденный ветер бил в лицо. Падал мокрый снег.
"Удивительный край! - размышлял Азорес. - Здесь всё наоборот: "солнечные ночи", "ночные дни". В этих краях люди выбирают квартиры окнами не на юг, а на север, потому что северный ветер, пролетая над тёплым течением Гольфстрима, нагревается, а южный - охлаждается над ледяным горным плато тундры. Суровый край, тяжёлый климат. Но всего этого не ощущаешь, даже не замечаешь - так интересен здесь человек и его дело".
Внизу горели огни траловой базы. Высоко вздымались корпуса рыбообрабатывающих цехов. Гремели лебёдочные цепи. У пристани стояли траулеры. Одни разгружались, другие готовились к отплытию. Сновали транспортёры: к складам - с рыбой, от складов - с солью. Азорес быстро прошёл в конец пристани к большому траулеру. Был отлив, и борт траулера покачивался почти вровень с пристанью. Азорес взошёл на борт и поднялся в капитанскую рубку. Капитан Маковский приветствовал его и попросил пройти в свою каюту. Азорес вошёл.
Каюта капитана состояла из двух крохотных помещений: кабинета-спальни и гостиной. В первом стоял небольшой письменный столик, над ним - большая керосиновая лампа (на случай повреждения электрического освещения), и два кресла, прикреплённые к полу цепочками (на случай качки). Сейчас цепочки обвисали, и кресла можно было передвигать. В нише, за занавеской - койка, рядом - вход в ванную "комнату", в которой, видимо, с трудом можно было снять одежду. В "гостиной" - угловой диванчик и столик перед ним. На столике - чайный сервиз, печенье…
Красное лакированное дерево, сияющие медные части, тиснёная кожа, стекло, свет, тепло, калориферы, вентиляторы… Здесь было тихо и комфортабельно, как в купе пульмановских вагонов.
Капитан в рубке распоряжался. С берега отдали концы. Пароход медленно и осторожно начал поворачиваться. Азорес смотрел сквозь большое окно каюты на берег. Мелькали траулеры, освещённые окна засолочного цеха, высокий, поросший низкими берёзками противоположный берег Кольского залива… Скорость хода увеличивалась. Качки не было.
Капитан передал управление помощнику и пришёл в каюту. Оба - Азорес и капитан Маковский - неплохо владели английским. Как радушный хозяин, капитан налил чаю. Завязалась беседа. Азорес интересовался подводным телевизором.
- Вы видели морских окуней? - спросил капитан гостя.
- Конечно. Большая рыба с красными глазами, вылезающими из орбит, - ответил Азорес.
- А почему они красные и вылезают из орбит?
Азорес пожал плечами. Капитан усмехнулся и продолжал:
- Это потому, что морской окунь очень пугливая рыба; оказавшись в трале, он умирает от испуга, и от испуга же у него глаза вылезают из орбит… Подобные объяснения мне приходилось слышать не раз от старых рыбаков. Разумеется, это басня. Морской окунь живёт на глубине многих десятков метров. И попадаться-то в наши тралы он стал лишь недавно, когда мы научились спускать тралы на большую глубину. И вот, когда окунь попадается в сеть и его быстро вытаскивают на поверхность, где давление в несколько раз ниже того, к которому приспособлен окунь, глаза его наливаются кровью и выходят из орбит.
- Это очень интересно, - заметил Азорес, - но при чём тут телевизор?
- А вот при чём. Окунь - вкусная, полезная, жирная рыба, а найти её на большой глубине очень трудно! Мы плывём по морю, где-то под нами плавают громаднейшие косяки рыбы - сотни, тысячи тонн. Но мы не видим этой рыбы и после многих дней тяжёлого плавания часто возвращаемся домой с пустыми трюмами. Народ ждёт от нас рыбы, а у нас неудача за неудачей. Срыв плана, начальство рвёт и мечет, моряки нервничают…
- Но вы ведь часто опускаете трал и находите рыбу, - возразил Азорес. - Я сам видел, какой богатый улов тех же окуней попадает в ваши тралы.