Вход в Гнездо Отважных был придуман с умом. Вошедший оказывался в тесной щели, которая через несколько шагов изгибалась крутым уступом и только потом выводила в зал. Один хладнокровный воин мог бы сдерживать здесь десятки врагов, а уж о Витязе даже говорить нечего – его бы и половины хватило на толпу нападающих.
Послушники этого, скорее всего, не знали, но соваться следом за опасными беглецами в неизвестность и темноту им очень не хотелось. Сперва они решили дождаться отставших, потом, сгрудившись напротив входа, принялись грозно и многословно требовать, чтобы умыслившие зло преступники покорились воле Бездонной Мглы и вышли обратно. Послушнические угрозы с каждым мигом делались все ужаснее, но проглотившая Гуфу и ее спутников темнота отвечала серым лишь отзвуками их собственных криков.
В конце концов лжебешеным надоело орать. Начальствовавший над ними суетливый верзила с ярким пятном на шлеме взмахнул рукой, и в темный проем полетели копья и камни. Только зря начальник серых воображал, будто это метание причинит какой-нибудь вред защитникам или хоть отгонит их подальше от входа – древние строители не зря выдумали резкий изгиб щели, ведущей в твердыню Отважных. Сперва о выступ стены с треском разбивались метательные камни и плющились железные острия копий, потом на негаданную преграду всей тяжестью своей бронированной туши налетел первый из ринувшихся в темноту послушников, об его спину с лязгом грянулся второй, и кто-то уже упал под напором спешащих сзади, кто-то заорал, в тщетной попытке удержать равновесие, схватившись за обнаженный клинок соратника… Одного этого крика оказалось достаточно, чтобы передовые послушники рванулись обратно, к свету и простору, – навстречу тем, кто все еще рвался внутрь. Даже слепой справился бы теперь с ошалевшими, давящими друг друга воинами Мглы.
И слепой справился.
За время, растраченное серыми на проклятия да угрозы, Гуфа успела осмотреть Нурдовы глаза и убедиться, что ожог сам по себе не опасен. А еще она успела зашептать льющую из Торковой щеки кровь; наскоро ощупать плечо Хона ("Не бойся, воин, не переломано – простым синяком отстрадаешься") и в нескольких словах растолковать Нурду происходящие беды (а то, что не уместилось в несколько слов, объяснили ему послушнические вопли).
Еще пара мгновений потребовалась Хону и Торку на осознание приключившегося с Витязем ужаса. Да, всего пара мгновений – дольше ужасаться было некогда, и первым догадался об этом именно Нурд. Отмахнувшись от сочувственных вздохов, он отобрал у Торка палицу и погнал охотника следить за послушниками через оконце. Хону и Гуфе Витязь велел принести панцирь и помочь облачиться, а после (если останется время) притушить весь огонь, какой остался в зале, – чтоб только в очаге чуть-чуть теплилось. Последний Нурдов приказ был напрасен: воткнутые в стены факелы со вчерашнего вечера выгорели сами собой, а очаг притушить было до того непросто, что и пробовать не хотелось – слишком уж много горючих камней нашвырял в него Витязь, собираясь добела раскалить железо. Ничего, жару они дают куда больше, нежели пламени, да и очаг-то в дальнем от входа углу – авось не подсветит серым дорожку. Хон, уж на что воин бывалый, и то лбом в камень воткнулся, а этим, слеповатым, подавно не уберечься.
Когда стену уже щербили летучие железные острия, Нурд сказал столяру:
– Подведи меня к выходу и отойди прочь.
Хон решился заспорить, но тут же осекся, потому что Торк крикнул сверху: "Сейчас станут кидаться!"
Отпрыгивая от Нурда, уже заполнившего собою мутное пятно входа, столяр наконец понял: даже такой, как теперь, Витязь справится лучше кого бы то ни было. Мельком вспомнились рассказы Нурда о том, как Амд завязывал своему ученику глаза и принуждал ловить брошенные камни, отбивать палочные удары, раскалывать копьем катящиеся по земле пращные гирьки…
Но не это главное.
Главное вот в чем: как бы ни было темно, любой, даже самый опытный воин обязательно ослабит себя невольными попытками хоть что-нибудь разглядеть. Любой – только не теперешний Нурд.
Гуфа так и не смогла толком рассказать, как это было. Даже Хон и Торк не смогли, а может, не захотели. Столяр обмолвился только, что в жизни не слыхал ничего страшнее тогдашних воплей, перемешанных с лязгом железа, вминаемого в людскую плоть. А старуха говорит, будто даже бывалых родителей Ларды и Лефа крепко мутило, когда они вышвыривали наружу забитых Нурдом послушников. Витязь недаром вооружился палицей – в подобном бою она надежнее меча, способного увязнуть в железе или недорубленной кости. Торково оружие на славу порезвилось в его руках. Ведущая в Гнездо Отважных щель узка, но достаточно высока для сокрушительных отвесных ударов, а Нурд умеет с одинаковой силой бить и сверху вниз, и снизу вверх, так что каждый его взмах обрывался в тот день чьим-то увечьем или погибелью.
Торк видел, как толкавшиеся у входа серые кинулись прочь, как жуткой силы удар вышвырнул наружу еще одного их собрата, и тот, с лязгом прокатившись по земле, остался лежать мертвой грудой искореженного железа. А потом из темного проема с оглушительным ревом выдвинулся заляпанный кровью панцирный гигант.
На какой-то миг он замер, словно бы привыкая к дневному свету, и вдруг тяжко шагнул вперед, вскидывая над головой обтекающую алыми сгустками палицу.
Уцелевшие послушники сбились в плотную кучку вокруг начальствовавшего над ними верзилы – так жмутся к пастуху заслышавшие недальний рык круглороги. Возможно, через пару мгновений серые опомнились бы, осмелели, заметив, что ужасный гигант как-то нелепо переставляет ноги, словно идет не по твердой земле, а по готовой стронуться осыпи. Во всяком случае, старший брат, похоже, успел заметить эту странную неуклюжесть. Так или иначе, но после его визгливого выкрика, подкрепленного резким взмахом рук, лжебешеные перестали пятиться, и кое-кто из них вспомнил о металках. Но как раз к этому времени Торк таки ухитрился сделать то, что было по силам только ему, да еще, может, Ларде. Кроме охотника из Галечной Долины и его дочери, в Мире, наверное, не было пращников, способных приловчиться к узости наблюдательного оконца.
Первая из Торковых гирек безвредно прогудела над послушническими головами (сказалась шаткость настила и нелепая форма окна), зато вторая разбилась в пыль о меченный красным налобник старшего брата – шлемное железо выдержало удар, но то, на что оно было напялено, так и брызнуло сквозь смотровую щель. Начальник лжебешеных испустил дух мгновенно и тихо, но послушник, плечо которого выискала следующая гирька, заорал так, что, верно, по всей Долине было слыхать. Этот-то истошный вопль и лишил послушников остатков мужества, страха перед Истовыми, или что там еще могло удержать их от бегства.
Нурд, конечно же, слышал крики и топот пустившихся наутек лжебешеных – слышал, но все-таки боялся пошевелиться. Последний из серых вскарабкался на четвереньках по склизким от снега камням и скрылся за руинами древней стены, а Витязь все стоял, будто неживое изваяние, и только руки его уже заметно подрагивали от усталости. Лишь после негромкого Хонова окрика Нурд бессильно уронил задранную к небесам палицу, сорвал с головы шлем и, пошатываясь, двинулся обратно. Будущее наверняка сложилось бы совсем по-другому, если б кому-нибудь из послушников удалось хоть краешком глаза увидеть, как Витязь суетливо ощупывает вытянутыми руками воздух перед собой; как выскочивший навстречу Хон бережно помогает беспомощному другу отыскать вход в собственное жилище…