Содержание:
День первый - МЕТАМОРФОЗЫ 1
День второй - ШКОЛА 4
День третий - "ЗОЛОТОЙ УЛЕЙ" 5
День четвертый - КОМАНДИРОВКА 9
Михайличенко Елизавета & Несис Юрий
Большие безобразия маленького папы
Фантастическая история в четырех днях
Нашим детям - Мише и Арику
"Привет! Добрый день!
Я - так оборотень.
Неловко на днях обернулся.
Хотел превратиться в дырявый плетень,
Да вот на середке споткнулся".
В. Высоцкий
День первый
МЕТАМОРФОЗЫ
- Уезжаю в экспедицию, - деловито сказал Папа.
- А пропуск есть? - строго спросил Милиционер.
- Далеко ли? - небрежно поинтересовалась Принцесса.
- А!.. - сказал Папа. - В Занзибар для начала. Пригласили на Совет Старейшин.
Настоящий Папа прислушался и подошел к окну. Это не лезло ни в какие ворота. Не ролевой аутотренинг, но и не безобидная детская игра. Неприятно, когда собственный сын передразнивает тебя на потеху остальным соплякам. Очень неприятно.
- Брешешь! - резанул Милиционер.
- Я? - захлебнулся Папа. - Да будет тебе известно, что я ни разу в жизни не сказал неправды.
- Брешешь, - обронила Принцесса. - А в детстве что - никогда не врал?
- А вот никогда, - упрямо сказал Папа. - Я в детстве не делал ничего такого, что надо было бы скрывать.
- Был маменькин сынок и не дрался?
- Нет, - сказал Папа и опустил глаза. - Только когда защищал слабых, - добавил он после неловкого молчания.
"Да это вообще не игра! - возмутился Настоящий Папа. - Этот мерзавец меня почти дословно цитирует. Как он смеет надо мной открыто издеваться! Этот щенок превращает совершенно правильные слова в образчик кретинизма".
- А что едешь в Занзибар?! - торжествующе закричал Милиционер. - Наврал!
- Я наврал?! А командировочное удостоверение видел?
- Покажи!
- В моих руках читай!
- А ну… Сам ты Занзибар! Занзибаровка здесь написано.
- Деревня? - поджала губки Принцесса.
- Сама деревня! Там институт с Ученым Советом! И никто кроме меня не умеет делать кворум.
- Немедленно марш домой! - заорал Настоящий Папа, уже полчаса искавший командировочное удостоверение.
Сын явился не сразу и с полным пониманием щекотливости ситуации. Папа сел, заложив ногу за ногу, и побарабанил пальцами по столу. До автобуса оставалось около часа. Надо было использовать свободное время для воспитания сына.
- Во что это вы сейчас играли? - начал он издалека.
- В принцессу и милиционера, - дипломатично ответил Сын.
- Так ты был принцессой? - съязвил Папа.
- Принцессой всегда Наташка. Она больше никем быть не соглашается.
- А ты, значит, согласен на любые роли. Тебя заставили играть меня?
- Нет, - потупился Сын. - Я сам.
- Значит, ты сам, добровольно, выставляешь отца посмешищем перед всем двором?! Как ты мог? Не могу даже представить, чтобы я в детстве мог насмехаться над своим отцом!
Строптивая Папина память никак не хотела соглашаться с этим утверждением, и чтобы отвязаться от нее. Папа решил сменить тему:
- А кто разрешал тебе лезть ко мне в портфель?!
- Я не лез!
- Так заврался во дворе, что теперь врешь собственному отцу?
- Я не вру!
- Значит, ты нашел мое командировочное удостоверение на полу?
- Да.
От такой наглой лжи Папа схватился за голову:
- Как у человека, который, словно присягнувший, всю жизнь говорит одну только правду, мог родиться такой лгун?.. Дай сюда удостоверение!
- Нельзя! - заявил Сын, потупившись.
- Что?! Почему это нельзя?!
- Нельзя. И весь разговор.
Папа собирался быть спокойным и ироничным, но всему есть предел:
- Как ты смеешь так говорить?!
- Ты вчера так говорил.
- Запомни, так могу говорить только я! - строго сказал Папа и добавил, подумав: - Потому что я знаю что можно, а что нельзя… Ты соврал. Где ты мог взять удостоверение, как не в портфеле?
Сын молчал.
- Я знаю, что ты врешь, - сказал Папа. - Дай его сюда, или ты знаешь что будет. Знаешь?
Сын знал. Он уже совсем собрался зареветь, но окно во двор было открыто, а во дворе сидела Наташка. Оставалось сжать зубы и молчать.
- Так, - сказал Папа, схватив Сына в охапку. Через несколько секунд удостоверение вернулось к Папе. На обратной стороне документа чернильными каракулями было написано:
У тебя, Наташка, красивая мордашка,
Джинсы, как у Нонки из 7 "Б".
У меня, Наташка, лишь одна ромашка.
Я по ней гадаю о своей Судьбе.
Папа представил лицо секретарши, отмечающей это удостоверение, потом компанию девиц из бухгалтерии и пошлые шуточки насчет пьяного почерка, пробудившегося поэтического дара и, наконец, оживленную дискуссию о том, которая именно из многочисленных институтских Наташ этот дар пробудила. Когда он поднял лицо, оно было страшным. Где-то на периферии Папиного сознания мелькнула мысль: "Раз исписал, значит действительно нашел на полу и принял за выброшенную", но лава ярости вытеснила все мысли и изверглась:
- Откуда ты взялся на мою голову! Боже! Что за наказание! У всех дети, как дети, а тут сплошное вранье! Мой сын лгун! Воришка! В семь лет пишет любовные письма! Потешается над родным отцом вместе со всем двором! Но почему именно у меня? Разве я был таким? Мои родители ходили в школу как на именины! Я ничего от них не скрывал! И чтоб я залез в портфель к отцу?!
- И-й-а-а-а н-н-не ла-а-азил, - выдавил Сын между рыданиями.
- И я не перебивал старших! - Папа перевел дух и потребовал: - Не реви! Я в детстве никогда не ревел.
- Бр-е-е-е-шешь! - размазывая слезы, зло заявил Сын.
- И не ругался, - спокойно продолжил Папа. - И не дерзил старшим, особенно отцу. Учился только на "отлично", не обижал младших. Как бы я хотел снова стать семилетним мальчиком, чтобы показать тебе, как надо себя вести! Я бы тебе показал, как надо помогать маме, ходить в магазин, учить уроки, уважать родителей, есть все, что дают. И главное, никогда не говорить неправду. Ни-ког-да! Понял? Я до сих пор не могу говорить неправду, даже если бы захотел. Мне кажется, что если я хоть раз совру, произойдет что-то ужасное.
За "ужасным" дело не стало…
- Ой, папочка! - испуганно завизжал Сын. - Папочка, перестань, не надо! Я больше не буду!
Было очень страшно: родной папа прямо на глазах становился все менее родным. Папины залысины стали зарастать густыми кудрявыми волосами, усы превратились в пушок и исчезли.
- В чем дело? - сказал Папа ломающимся баском и, заметив в зеркале свою вдруг ставшую нескладной и угловатой фигуру, застыл.
Тем временем с Папы быстренько свалились брюки. Подхватить их не удалось - руки запутались в рукавах пиджака. Грозный ремень растерянно извивался на полу, а потом исчез под цветастыми сатиновыми трусами.
- Ой, - сказал Папа, стыдливо прикрываясь.
Пытаясь удержать соскальзывающий с плеч пиджак, Папа резко взмахнул руками, и часы, вслед за обручальным кольцом, сверкая на солнце, вылетели в форточку. Папа шагнул вперед, оставив за собой носки, и тут же упал, запутавшись в рубашке, ставшей смирительной. Он встал, хотел что-то сказать, но рот его искривился, набранный в легкие воздух никак не выдыхался, а бился внутри него и, наконец, маленький Папа заревел, размазывая кулачками слезы.
Папа в огромной рубашке, с болтающимся вокруг шеи, почти достающим до пола галстуком, да еще плачущий тоненьким девчоночьим голоском был так смешон, что Сын сначала неуверенно улыбнулся, а потом обидно захохотал, показывая пальцем. От смеха у Сына тоже выступили слезы, и теперь они оба стояли друг против друга и терли кулачками глаза. Первым заговорил Папа:
- Дурак! - сказал он.
Тут Сын всерьез задумался. Полагалось ответить "Сам дурак!" Но называть Папу дураком никак нельзя. Но был ли это Папа? На всякий случай Сын независимо сунул руки в карманы и, сплюнув, сказал:
- Если я дурак, то ты… ты… голый командировочник! Как ты теперь в свою Занзибаровку поедешь? Как?
- Не знаю… - потерянно сказал Папа.
- И поедешь ли вообще… - задумчиво продолжил Сын.
От ответа зависело все. Надо было решать, как вести себя с этим мальчишкой. Папа не мог не поехать в командировку - это Сын знал твердо. Если мальчишка в командировку не поедет, то с ним можно не церемониться.
Маленький Папа вспомнил, наконец, о мужском достоинстве и взял себя в руки. Разрубить узел свалившихся на него проблем было нереально, поэтому приходилось думать, как его распутать. Неприятнее всего была мысль о том, как сложатся отношения с женой. А через неделю надо было отчитываться по командировке. Происшедшее выглядело совершенно необъяснимым, но все равно, надо было что-то предпринимать. Прежде всего требовалось восстановить отцовский авторитет.
- Вне всякого сомнения в командировку я поеду, - веско, с расстановкой сказал Папа. - Я не могу пренебрегать своими должностными обязанностями. Но не сейчас… Несколько позже. Возможно, я даже возьму с собой вас с мамой.
Сын стоял, независимо раскачиваясь, но молчал.
- А теперь, - продолжил Папа, - отвернись, я займусь своим туалетом.