Веки неожиданно начало жечь, я закрыла глаза и откинулась назад. Но через открытое окно Париж встречал меня, атаковал, бомбардировал. Запахи кофе, кошек, сырости, вина… Хриплые голоса: «France-Soir, Paris-Presse…» Кто-то продает лотерейные билеты. Полицейские свистки. Шум тормозов. Чего-то не хватало, что-то изменилось. Но только когда такси завертелось, как безумное, я открыла глаза, увидела, что мы пронеслись в дюйме от толпы велосипедистов, и поняла. Париж не гудел. Один его оттенок пропал. Я огляделась опять, как незнакомка впервые в новом городе, и глубоко внутри была этому рада.
Сознательным усилием я согнала мысли с линии наименьшего сопротивления и стала думать о будущем. Я вернулась во Францию, мечта с десятилетним стажем воплотилась в реальность. Какой бы прозаической и даже мрачной не оказалась новая работа, по крайней мере я вернулась в страну, которую упрямо считала своим домом. Хоть я и обманула мадам де Валми, но только под давлением насущной потребности. Вот и я. Это — Франция. Скользящие мимо освещенные пригороды — мой дом. Еще чуть-чуть и мы будем в сердце Парижа, проложим путь через суматоху Королевской улицы, вырвемся в огромный сверкающий космос площади Согласия, где окна «Крийон» смотрят на Сену через еще голые ветки каштана. Завтра мы углубимся во Францию, сквозь пастбища, виноградники, холмы и высокие Альпы до самого замка Валми на возвышенности над лесами у маленькой деревни Субиру в верхней Савойе… Я могла его запросто представить, сотни раз с начала путешествия я воображала сказочный замок из снов, далекий, романтичный и невозможный — вроде рекламы, изготовленной Уолтом Диснеем для зубной пасты Гиббса. Конечно, он таким не будет, но все равно…
Такси защелкало и остановилось за огромным автобусом. Я крепко сжала сумочку на коленях и наклонилась вперед, глазея в окно. Теперь, когда я оказалась здесь, даже эта маленькая задержка стала почти невыносимой. Автобус прополз ярд — другой и сдвинулся вправо. Такси пролетело в трех сантиметрах от него, бойко проскользнуло между двумя перепуганными пешеходами и рванулось вперед. Спеши…
Неожиданно в мозгах моих зазвучали стихи. «Кареты поданы, спеши, спеши, спеши…» Но послушайте, цитата отчаянно не подходит. А что это вообще? Я напряглась, вспоминая… Что-то о прелестях дворца, торжественности, легкости… Девять карет… «При факелах банкеты, музыка, игра…» Список удовольствий какого-то искусителя, сконструированный, чтобы привлечь одинокую девицу к роскошной гибели. Точно, именно так, чтобы заманить чистую и придурковатую особу в кровать графа. «Есть. Прямо к дьяволу…» Даже смешно. Определенно цитата не подходила. Данная девица стремилась ни к роскоши, ни к дьяволу, а к новым декорациям для той же старой работы, которую выполняла в Англии. Мисс Линда Мартин, воспитательница Филиппа, графа де Валми, девяти лет от роду.
Скоро я буду там. Серебряная и элегантная мадам де Валми умеет так сидеть на стуле, что, кажется, сквозняк может сдуть ее с места. Я очистила мысли от волшебных сказок, выловила в сумке зеркало и начала приводить в порядок волосы, заставляя себя вспомнить, как урок, все, что вызубрила о своих нанимателях.
Мадам де Валми, разговаривая со мной в Лондоне, сказала совсем немного о семье, но основные моменты довольно сложной истории я уловила. Старый граф, дедушка Филиппа, был неимоверно богат. Когда он умер, его собственность разделили между тремя сыновьями: новым графом Этьеном, Леоном и Ипполитом. Первый получил основную часть — замок Валми и дом в Париже. Второй, среди прочего, — красивое маленькое поместье в Провансе под названием Бельвинь. Третий — крупную собственность на краю озера Леман, несколькими километрами ниже поместья Валми. Ко времени смерти старого графа старший сын Этьен был не женат и очень обрадовался, когда его брат Леон предложил жить вместо него в Валми и управлять поместьем. Этьен предпочитал Париж, туда он и поехал, а Леон жил в Валми и вполне со всем справлялся, управляя своей собственностью на расстоянии. Младший брат Ипполит, который, как я поняла, был археологом, в промежутках между путешествиями и раскопками за границей тихо жил в своем доме в Тонон-ле-Бен.
Так оно и шло несколько лет. Потом, когда уже никто от него этого и не ожидал, Этьен женился, и через несколько лет родился Филипп. Семья жила в Париже. Когда Филиппу почти исполнилось девять, трагедия поразила его так же, как и меня. Его родители погибли в воздушной катастрофе по дороге домой из отпуска в Испании, и Филипп покинул Париж, чтобы жить со все еще неженатым дядей Ипполитом в Тононе. «Но, — сказала мне мадам Валми, поместившая свою серебряную элегантность у антикварного зеркала гостиной в „Клэридже“, — ребенок часто его видел и хорошо к нему относится. Ипполит не захотел даже и говорить о том, чтобы он переехал к нам в Валми, хотя официально Валми — дом Филиппа…» Потом она улыбнулась, ее отчужденная сладкая улыбка была не нежнее апрельской луны, и я подумала, что я его понимаю. Невозможно вообразить, как роскошная Элоиза возится и шалит с девятилетним мальчиком. Филиппу определенно лучше на вилле Мирей с дядей. Даже к археологу, надо полагать, легче приблизиться, чем к мадам де Валми. По крайней мере он разделяет страсть маленьких детей к копанию в грязи.
Но археологам положено периодически копать. Филипп пробыл на вилле Мирель совсем недолго, когда месье Ипполиту пришла пора отправиться на несколько месяцев в Грецию и малую Азию. Вилла Мирель была волей-неволей закрыта, и ребенок отправился в Валми к другим дяде и тете на время этого путешествия. Его произросшую в Париже нянюшку с терпением, почти истощенным маленьким городком Тойоном, сбила с ног перспектива возможно полугодового пребывания в отдаленной долине. Дама удалилась обратно в Париж со стенаниями и упреками…