Алакай ковырял в носу и выглядел оттого совсем дурачком. Но лётчик уже знал, что впечатление это обманчиво. Внук дядюшки Тарая всё схватывал на лету. В свои пять лет он читал книги, предназначенные для детей вдвое старше. И про Землю ему, конечно, давно было известно. Лётчик взялся объяснять вещи куда более занятные.
- Вокруг Земли обращаются восемь небесных сфер. Как стеклянные шарики, вложенные друг в друга.
- Ага. Но они не стеклянные, - умудрённо поправил его Алакай. - Ага?
- Не стеклянные. Они состоят из эфира. И всё пространство между ними заполнено эфиром. Только там, где сферы - он очень плотный. Понимаешь, как туман. Бывает туман плотный, а бывает - не очень.
Алакай подумал.
- Ага. А ещё бывает дождь грибной, а бывает ливень. Ага?
Лётчик поразмыслил, но не нашёл, что возразить, и только кивнул, дорисовывая на сугробе схему Земной системы.
- В каждой сфере, - продолжал он, - есть дорога. Она кольцевая, неразрывная, оборачивает Землю, как бусы шею. Она невидимая. Эта дорога называется - деферент. Запомнишь?
- Ага. Деферент.
- Ага. А теперь совсем сложно будет, - сказал лётчик и поддразнил: - Объяснять или подождать, пока вырастешь?
Лицо пятилетнего мальчишки стало смертельно серьёзным. Он поджал губы: ни дать ни взять маленький профессор.
- Объясните, пожалуйста, - сказал Алакай с достоинством, и лётчик улыбнулся.
- По деференту идёт воображаемая точка. Такое место, которое есть - но оно как бы невидимое. Как зенит. Ты знаешь, что такое зенит? Или…
- Ага, - быстро сказал Алакай и пожал плечами с видом лёгкого пренебрежения. - Или как середина пути. На середине пути от нас до Ацидалии - деревня Ярань. Когда мы её проезжаем, дедушка всегда говорит: вот, полдороги. Но она же не половина дороги, а деревня. Нигде не написано, что она половина. А если ехать в Маадим, она вообще не половина. Ага?
- Точно, - сказал лётчик. - Да ты голова, парень!
Алакай снова пожал плечами, слегка улыбнувшись, но тут же, по вредной своей привычке, взялся за ноздрю и утратил серьёзность. Лётчик шутливо прищурился и покачал головой.
Был Алакай крепкий полноватый парнишка, румяный как дед, с ясными серыми глазами. Оба глаза его несли на себе "марсианские печати" - тёмные пятна на радужке, из-за которых зрачок казался раздвоенным. Поначалу лётчику было неловко смотреть в эти глаза. Взгляд Алакая напоминал о войне: о враге, о боевых вылетах, о погибших товарищах, о взглядах военнопленных из-за колючей проволоки… Но война давно кончилась, мальчик родился уже в мирное время. Никто из его семьи не служил в войсках диктатора. Скоро лётчик перестал обращать внимание на то, что у внука дядюшки Тарая глаза "высокородного", словно у гвардейца диктатуры… В семье мальчик единственный уродился таким, никто из его родни не мог похвастаться даже одной "печатью".
- В общем, так, - сказал лётчик. - Идёт и идёт эта воображаемая точка по деференту вокруг Земли, а вокруг точки обращается планета. Путь, по которому она обращается, называется эпицикл.
- А почему она так обращается?
- Никто не знает. Может, ты разберёшься? Станешь астрономом, а?
Алакай подумал, дёргая себя за ноздрю.
- Нет, - сказал он. - Астрономом не хочу. Я самолёты люблю. Как вы.
Лётчик расцвёл.
С Алакаем он впервые повстречался в ангаре, куда дядя Тарай отбуксировал на специальной автотележке ворчащий, но всё равно счастливый и разнеженный триплан. В самом деле, до сих пор ни один авиатехник, даже сам лётчик не относился к Элису с таким вниманием и лаской. Лётчику оттого стало немного совестно. Ангар оказался прекрасно обустроенным, в нём было тепло и светло, дядюшка Тарай наматывал новый шнур, лётчик осматривал нервюры, и оба они заметили Алакая, только когда Элис со смехом ответил: "А кто же, по-твоему?"
Оказалось, мальчуган от смущения не нашёл лучшего, кроме как спросить: "А вы самолёт, ага?"
- Я вылетел с Земли, - сказал лётчик. - Сможешь перечислить, какие планеты я пролетел?
Алакай хмыкнул.
- Луну, - он стал загибать пальцы, - Меркурий, Венеру. И Солнце, но Солнце не планета.
- Ага, - подтвердил лётчик. - А куда я полечу дальше?
- А вы полетите дальше?
- Обязательно.
- Тогда - Юпитер и Сатурн. А потом будет небо звёзд.
- Верно. Когда Элису перетянут крылья, я полечу на Юпитер. Но он сейчас далеко, скорей всего, я сяду на его спутник… Я хочу долететь до неба неподвижных звёзд.
- А зачем?
Лётчик помолчал, потом улыбнулся. Сказал торжественно:
- Потому что ещё никто. Никогда. До него. Не долетал.
И глаза Алакая загорелись восторгом.
…Отец Алакая, старший сын дядюшки Тарая Калан работал на почте. Северный Раннай обезлюдел после того, как в Южном отстроили аэропорт. Здесь всё ещё работали клуб парашютистов, любительская школа пилотов, несколько мастерских, но доходы местных, и так невеликие, становились всё меньше. Многим уже недоставало для пропитания. Семьи одна за другой перебирались поближе к Ацидалии. Там всякому находилось дело. Курортная столица с окончанием пляжного сезона становилась столицей игорной.
- Да дрянь город, - с сердцем говорил Калан, шлёпая марки на письмо лётчика тётушке Ньене. - Проходимцы да шлюхи да туристы расфуфыренные. Ходят, ходят, деньгами сорят, хвостами метут. Шесть лет прошло, как там всё разбомбили в прах. Думаешь, заметно? Ещё выше выстроились. Кровушку нашу пьют, как при диктаторе. Ничего не меняется!
Лётчик кивал и строил мрачную мину.
Шесть лет назад он был среди тех, кто бомбил Ацидалию, но разумно молчал об этом.
Марс требовал молчания. Как-то так оборачивались здесь все слова и дела, что молчать приходилось о многом. Элис спросил лётчика, почему Алакай - единственный в большой семье обладатель "марсианских печатей". Лётчик настрого велел триплану никого об этом больше не спрашивать. О матери Алакая здесь не говорили вслух. Даже сам Алакай ни разу не обмолвился о ней, точно её не существовало вовсе.
Тремя днями позже, когда лётчик с дядюшкой Тараем красили малиново-алой краской перетянутые крылья Элиса, старый техник оговорился - и так лётчик узнал, что сыновей у него было трое. Что случилось со средним сыном, навеки осталось тайной: Тарай мгновенно потемнел лицом, закусил ус и заговорил о погоде. Лётчик сделал вид, что ничего не заметил, и безусловно согласился, что по нынешним холодам прогревать мотор надо гораздо тщательнее.
"Как много скелетов в шкафу, - думал он. - Но для меня это даже к лучшему. Я не хочу здесь оставаться. Только Алакая жалко".
…Славная вышла бы сказка для пятилетнего ребёнка: о таинственных людях со звёздного неба, которые всюду бывают вольно, и о девушке по имени Элис, ради которой можно оставить всю прежнюю жизнь и отправиться в путь. Но мама Алакая тоже отправилась в какой-то путь, и лётчик не стал рассказывать ему об Элис.
- Меньше всего эфира на Земле, - рассказывал он ему вместо этого. - В Земной системе плотность эфира неравномерна… то есть она разная. По направлению от Земли к Солнцу эфира становится всё больше, Солнце состоит из чистого эфира. Но здесь, на Марсе, эфира почти так же мало, как на Земле.
- Ага, - кивал Алакай.
Только гадать оставалось, понимает парнишка, или ему просто нравится, что с ним говорят как с взрослым.
- Когда я полечу к звёздам, - говорил лётчик, - то эфира вокруг снова будет становиться всё больше. Небо неподвижных звёзд состоит из чистого эфира, чистого как слеза…
Мрачный Марс превратился в рыжий неяркий шар под кричаще-алым элисовым крылом. Планета походила на яблоко-паданец. Мотор давно заглушили, и триплан с удовольствием лёг на ветер. "Хорошее нынче солнышко!" - сказал он. Лётчик согласился. Ветер не вынуждал беспокоиться о потере направления, но позволял неплохо разогнаться.
День перед вылетом лётчик посвятил расчётам. Сейчас Элис уверенно шёл к Каллисто, а с неё им предстояло отправиться на Титан. Путь их пролегал мимо больших планет. Тамошние колонисты недолюбливали землян, а кроме того, недолюбливали друг друга. Даже сами юпитерианцы не знали, сколько в точности на Юпитере государств. Полбеды, что лётчик служил в армии Земли и только недавно вышел в отставку; угодить на планету в разгар конфликта между местными - вот это была бы беда.
По слухам, на спутниках жил народ поспокойней.
- Ну что, - поинтересовался лётчик, - будем истории рассказывать?
- Истории, истории… - благодушно протянул Элис. - Давай, чем же ещё заняться. Про свою Элис ты уже рассказывал. А что ты станешь делать, когда её найдёшь?
Вообще-то сейчас была элисова очередь рассказывать. Но спорить лётчик не стал, только улыбнулся:
- Обниму и поцелую.
- А потом? - фыркнул триплан.
- А потом сделаю предложение. Руки и сердца, крыла и винта. На любимых девушках, знаешь ли, женятся.
- Вот так просто? - спрашивал Элис. - Женишься на девушке с неба звёзд, которая состоит из эфира и перемещается из мира в мир усилием мысли?
- Почему бы и нет? - отвечал лётчик с улыбкой. - Она обещала меня дождаться, и я прилетел. То есть прилечу. Обязательно.
- И где вы будете жить? Ты же в чистом эфире все кишки выблюешь.
Лётчик скосоротился. Он знал, что некоторое время эфиром действительно придётся дышать, и что это будет самый чистый эфир и самый важный момент в его жизни. Для такого момента он планировал припасти кислородный баллон. Но что будет потом, когда кислород кончится… Он предпочитал не думать об этом заранее. Если случится неловкость, Элис его простит. Он же летел за ней с самой Земли, с Земли до звёзд на крохотном самолётике, только потому, что она его позвала.