Вечером Рональд покидал Москву, с назначением пока в город Рыбинск, где формировалась его воинская часть. Сцена на Лубянской площади его тронула, особенно ободряющая, сочувственная сталинская улыбка... Перед тем, как запереть квартиру и отдать ключ дворнику, он присел к столу и написал от всей души сердечное письмо товарищу Сталину, со словами признательности за все, достигнутое Советским Союзом под сталинским управлением, в особенности же за длительный, многолетний мир, теперь так коварно нарушенный германским фюрером... Стараясь хорошенько вобрать в память все убранство своего дома, он последний раз обводил пристальным, запоминающим взором полки книг, японские драпировки, фарфор и любимую Катину ветку цветущей вишни из спектакля «47 ронинов» — эту бутафорскую вишневую ветку подарил ей режиссер и глава труппы «Кабуки», сенсей Итикава Садандзи...
Через час он уже ехал в поезде, поначалу до Ярославля, мимо затемненных пригородов с притихшими, нахмуренными домиками и слепыми окнами, оклеенными крест-накрест плотными бумажными полосками.
* * *
Попутчиком был морячок, тоже спешивший куда-то на Север, в свою часть. Ночью они вышли на станции Всполье близ Леонтьевского кладбища — Рональд помнил эти названия со времен Гражданской войны: ведь ему пришлось видеть тогда сгоревший, полуразрушенный Ярославль сразу после подавления перхуровского восстания.
Оказалось: пассажирский на Рыбинск будет лишь после полудня. Впереди целая ночь и утро.
— Может, водой доберемся? Пошли-ка в город!
Переулок сразу привел их к небольшой церкви Владимирской Богоматери. Как вершина темной лесной ели, уходил к небу, терялся в сумраке красный шатер ее колокольни, давно онемевшей, лишенной медногласных своих звонов. Рональда осенило: 21 июля 1918-го священнослужитель именно этого Владимирского храма на Всполье был расстрелян здесь, у кирпичной стены своей церкви якобы за вооруженное сопротивление красноармейцам, атаковавшим Всполье. Впоследствии много раз писалось о том, будто митрополит Агафангел благословил пастырей с оружием в руках сражаться с осквернителями храмов, за что и сам был приговорен к смертной казни. Поделиться ли с морячком этими воспоминаниями? Пожалуй, не стоит...
За церковью вскоре свернули на шоссе, зашагали мимо огородов. Углядели большую яму с раскиданной вокруг землей, еще сыроватой — недавнее попадание авиабомбы! Рональд в дни московских бомбежек успел привыкнуть к свежим язвам земли, морячок-попутчик, ехавший из глубокого тыла, впервые встретился с реальным, недавним следом войны. Значит, правду говорили соседи по вагону: мол, уже не раз немец по ночам кидал... Куда метил? Кто его знает! Может, думал станцию разрушить, а может, по леонтьевским... Покамест, слава Богу, только по огородам попадал...
Говорившего тут же сурово оборвали: «Не трепись! Хватит болтать!»
Рональд сообразил, что речь шла о леонтьевских воинских складах у кладбища! В 1918-м перхуровцы с ходу овладели складами, того боезапаса хватило им на две недели активной обороны с противником сперва втрое, а потом вшестеро превосходившим силы осажденных. Судя по намекам, склады и сейчас не пустуют. Кстати, лишний раз довелось практически убедиться, как много, и притом почти без риска, может извлечь вражеский лазутчик из простейшей обывательской болтовни — в вагоне, на улице, у прилавка...
На рассвете Рональд узнавал издавна памятные ему здания: волковский театр, гостиницу «Бристоль», давно, конечно, переименованную, торговые ряды, воротную башню. За красивой площадью с двухшатровой церковью Ильи Пророка темнел губернаторский сад, а позади... Там, в просветах между парковыми липами, распахивались синеющие волжские дали, начинался ритм арочных полукружий железнодорожного Вологодского моста, возникали силуэты храмов, звонниц, монастырских стен и башен Ярославля. И вся эта древняя краса и гордость волжского града, вся его застывшая в камне история, сотворенная великими безымянными мастерами, при взгляде близком поражала мерзостью полнейшего запустения. Исторические памятники красивейшего из городов на Волге вблизи гляделись так, будто давно находились во вражеских руках, под властью темных, невежественных чужаков, исполненных ненависти и презрения ко всей каменной летописи города.
С верхней набережной спустились к берегу и пристаням. Пароход вверх? Один только что прошел, другой будет вечером. Можно ли до Рыбинска катером? К ночи попадете. Не раньше! Поездом вернее.
Пришлось вернуться на вокзал с первым рейсом трамвая. Только вечером дотащились до места назначения. Здесь расстались: морячок пошел к коменданту станции Рыбинск, Рональд в темноте зашагал к указанному ему школьному зданию, где формировалась новая пехотная дивизия. Командир — полковник Тропинин, начальник штаба — полковник Евдокимов.
Он все пытался угадать, какие обязанности возложат на него в армии. Кем назначат? Куда пошлют? Вспоминая свои сборы в терчастях, тревожился, как бы не поручили ему, скажем, полковую связь. Ведь в радиотехнике он слабоват, хотя в послужном списке значится: командир полковой рации, а в характеристике указано: хорошо справлялся с обслуживанием части радиосвязью. Вот в языках он посильнее: немецкий, худо-бедно разбирается в скандинавских, с грехом пополам изъясняется по-французски, переводит с английского...
На курсах планировщиков при Моссовете неплохо изучил основы геодезии и топографии. Чтение карты — «отлично». Глазомерная съемка — «хорошо». Ориентирование на местности — «отлично»...