ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГОДЫ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ПОТРЯСЕНИЙ
1917—1921
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПЕРВЫЕ ДНИ РЕВОЛЮЦИИ
Последние дни февраля 1917 года в Петрограде были очень тревожны, так как начались забастовки на разных заводах, изготовляющих военное снаряжение. 22-го февраля военный министр Беляев созвал совещание из начальников Главных Управлений; он пригласил также и меня, как председателя Химического Комитета. Цель этого заседания была совершенно непонятна, — разве только для сообщения нам, что мы находимся накануне больших беспорядков, которые могут привести к развалу всего государства. В своей речи Беляев выявил себя вполне растерянным человеком, совершенно не знающим, что предпринять ему самому, и что мы должны делать при развивающихся непредусмотренных событиях. Насколько он был растерян можно было заключить из того, что он предложил развести мосты, чтобы воспрепятствовать проникновению рабочих из Выборгского района и Петербургской стороны в центр города; ему тотчас-же заметили, что реки скованы льдом и эта мера не имеет никакого смысла.
В воскресенье, 25-го февраля, я возвращался домой вечером около 11 часов от академика архитектуры Григория Ивановича Зотова, который жил в доме музея барона Штиглица. На улицах была полнейшая тишина, и, кажется, ничто не предвещало событий, которые на другой день разыгрались на улицах Петрограда. Утром в понедельник, 26-го февраля, я был вызван по телефону дежурным писарем моего Химического Комитета, находившегося на Песках, рядом с казармами Волынского и Егерского и др. полков. Он мне передал, что в гвардейских полках началось восстание, и что находящийся на службе Химического Комитета полк. Шнегас, который шел на работу, остановлен солдатами и избит, а возможно, что и убит. Писаря Химического Комитета предлагали мне не приезжать на службу и остаться дома. Я приказал шоферу поставить автомобиль в гараж, а сам решил пойти пешком в Главное Артиллерийское Управление, которое находилось на другой стороне Невы. Я совершенно спокойно прошел через Литейный мост, на котором народа не было больше, чем в обыкновенное время, и, придя в Управление, прошел прямо к начальнику А. А. Маниковскому для выяснения создавшейся обстановки. Занятия в Управлении шли своим чередом, и в зале заседаний, напротив кабинета начальника, шло очередное заседание II отдела Комитета под председательством генер. Якимовича.
А. А. Маниковский сам не знал, что происходит в городе, и его телефонные звонки не помогли ему выяснить картину происходящих беспорядков. Но по мере того, как стали прибывать в Управление различные служащие, стало выясняться, что уже многие воинские части вышли из повиновения, а некоторые офицеры убиты. В Управление пришел английский военный аташе полк. Нокс, который тоже подтвердил о начавшихся больших беспорядках в городе. Через некоторое время начали доноситься звуки выстрелов, все учащавшиеся, и сильный гул приближающейся толпы.
Когда из окон второго этажа Управления стала видна двигающаяся толпа, я вместе с полк. Ноксом спустились в вестибюль узнать, что происходит на улице. В это время солдаты с выстрелами ворвались в вестибюль и начали отбирать холодное оружие офицеров Управления. Так как я, как генерал, имел шпагу, не имеющую никакого боевого употребления, то солдаты ее не взяли. Произведенными выстрелами в приемной комнате был случайно убит один штатский японец, который пришел в Управление по военным заказам; я и Нокс увидали первую жертву революции, он лежал на полу обливаясь кровью. В тот момент я совсем не думал, что другая шальная пуля легко могла отправить меня по той же дороге, куда ушел и японец. Мы вышли из главного под’езда Управления на Литейный проспект и увидали, что он весь был запружен толпой. К нам подошли солдаты и несколько рабочих. Судя по хорошей одежде и по разговору их нужно было считать высоко квалифицированными рабочими одного из больших петербургских заводов. Я не могу припомнить всего разговора, который имел место, но помню, что Нокс спросил их, что они думают делать дальше, на что получил очень неопределенный ответ.
Я вспоминаю тоже, что я на их запрос указал, где находится дом министра внутренних дел Протопопова, и они решили направиться по этому направлению. Мой разговор с рабочими и солдатами произвел на них такое впечатление, что они пришли к заключению, что я могу быть им очень полезен для организации дальнейших революционных действий. Один из рабочих, как сейчас помню его красивое симпатичное лицо, прямо настаивал: «возьмем генерала с собой». Легко понять мое изумление и даже ужас, когда я услыхал такое предложение; конечно, я поспешил незаметно ускользнуть назад, в здание Управления, пользуясь случаем, что их внимание в это время было приковано к разговору с полк. Нокс.
Я должен здесь снова напомнить, что в то время сильнейшее недовольство захватило все слои русского общества не только в тылу, но и на фронте. Как я уже сообщал ранее, при моем разговоре в Пскове, в штабе Северо-Западного Фронта, с ген. Болдыревым, последний мне прямо заявил, что «в случае революции мы, офицеры и солдаты, будем на ее стороне». Я чувствовал тогда, что так далее продолжаться не может, что атмосфера была накалена до последней степени. Все были особенно возмущены царицей Александрой Федоровной, — ее вызывающим поведением в отношении назначения самых бездарных и недостойных лиц на должности министров. Все знали, что Государь был безвольным человеком и что его супруга делала с ним, что хотела. Достаточно было даже небольших стачек рабочих или бунта в одном из запасных батальонов, чтобы волнения мгновенно распространились на все слои населения.