Последнее время он часто ловил себя на том, что прямо-таки торопится заполучить долгожданного пациента. Была в этом примесь чего-то нехорошего, корыстного. Нет, он не хотел никому несчастья, но попавшему в беду он в состоянии помочь. Он уверен! Он почти уверен… А может, их усилия впустую, и то, что удачно на подопытных животных, не годится для человека? Порой проскальзывали тщеславные мысли о симпозиумах, конференциях, интервью, о работе в центре… Черт возьми, как блистательно может сложиться жизнь, стоит подвернуться Случаю! А поскольку удача балует его, почему бы не подыграть ей и в этот раз?
В коридоре чуть не налетел на Петелькова.
- В клинику, дружище, - подхватил тот под руку. - Все уже там.
Во дворе ждала санитарная "волга".
- Зря волнуешься, чует мое сердце, это еще не то, - осадил Некторов взбудораженного коллегу.
В клинике выяснилось, что действительно не то. Предполагаемый донор оказался оснащенным дюжиной серьезных болячек. Давать новую жизнь человеку, чтобы он в скором времени закончил ее в муках - не жестоко ли?
- Напрасно, братцы, спешили, - подошел Косовский. - Не пробил еще наш час. Как там красавица Клеопатра?
- Нормально, - соврал Некторов, не желая огорчать профессора - тот и так перенервничал.
Они вернулись в институт, и Некторов опять занялся Клеопатрой, которая упорно не желала наладить с ним контакт. Завтрак она, правда, съела, но по-прежнему отсиживалась в углу клетки. Температура у нее оказалась нормальной, анализ крови тоже.
Заехала Тоша, поздравила с днем рождения, а Клеопатре хотела преподнести погремушку и связку бананов, но он остановил:
- Погремушки припаси для нашего будущего сына.
- Вот еще! - смутилась она.
- А что? У нас обязательно будет сын. Клеопатру же такой игрушкой баловать нельзя. Она ее раскусит, наглотается пластмассовых горошков, и наш эксперимент полетит в тартарары.
- Как знаешь, - она слегка огорчилась и махнув: "До вечера!" - убежала.
Он с нежностью посмотрел ей вслед. Не верилось, что именно эта неяркая девчонка так нужна ему. В скольких сердцах он поселил надежду, у скольких, не задумываясь, отбирал ее, сколько сам обманывался, и вот оказалось, что судьба его - Тоща. Впрочем, при всей любви к ней, он не собирался менять некоторые привычки своей вольной жизни. Тоша - это тепло семейного очага, уют, выход в свет под ручку. Но как отказаться от роли дарителя мимолетного счастья? Нет, он вовсе не повесничал, он всего лишь давал себе разрядку в перерывах между напряженной работой.
- Ты оставляешь после себя унижение, - гневно бросила как-то одна из вчерашних его обожательниц, - и унижаешься сам, эксплуатируя свою внешность.
Он только недоуменно пожал плечами. Все эти мелочи портили настроение, но ненадолго.
После работы, как обычно, позвонил по телефону сразу в несколько мест и, слегка обнадежив девичьи сердца, заспешил домой.
К вечеру Настасья Ивановна приготовила жареную утку, фаршированную яблоками, испекла "наполеон" и едва успела протереть бокалы, как компания сына весело ворвалась в дом. Супруги Котельниковы, бывшие однокурсники Виталия, по обыкновению милые к предупредительные, еще у порога подхватили ее под руки и повели за стол. Манжуровы принесли в подарок имениннику диковинный газовый светильник, и минут десять гости разглядывали это чудо, под стеклом которого рождались и гибли планеты, возникали и таяли фантастические пейзажи, города.
Последней пришла Тоша с букетом ландышей, робко протянула их Настасье Ивановне. В другой руке у нее был небольшой сверток, который она не знала, куда и положить.
- Что же вы, Тошенька, - загустилась Настасья Ивановна. Развернула бумагу и улыбнулась: двухтомник Цветаевой и галстук.
Легкие туфельки, кремовое платье с цветными разводами по подолу, и вся она сегодня весенняя, обновленная, удовлетворенно отметил Некторов, целуя Тошу в лоб. Кто-то шутливо крикнул "горько!", и он не выдержал, признался, что возглас почти уместен.
- Неужели подели заявление? - охнула Настасья Ивановна. - И ничего не сказали?!
Он подскочил к ней, ткнулся носом в прохладную щеку.
- Я ведь хотел торжественно, чтобы потом не в одиночестве переживала, а, так сказать, при народе.
- Я не нравлюсь вам, - потупилась Тоша.
Настасья Ивановне молча обняла ее и прижала к себе.
Посыпались гост за тостом - за именинника, его мать, невесту, похвалы в адрес хозяйкиных блюд, шутки. Потом супруги Котельниковы сели на своего любимого конька: размечтались о поездке в Африку, о том, как будут лечить негритят, есть страусиные яйца и любоваться жирафами.
- Лисичкин-то, Лисичкин мой что отколол! - воскликнул разгоряченный рюмкой Манжуров. Ирина предупредительно толкнула его локтем в бок. Он замолчал и повернулся к жене; - Не толкайся, школа - учреждение, интересное для всех, даже для медиков. Я прав, Виталик?
- Прав, Шура. Только, пожалуйста, закусывай. - Некторов придвинул ему тарелку с салатом. - Быстро же ты повеселел, ясное море, - не обошелся он без любимого присловья, встретил взгляд матери (она не любила это выражение, считала его неинтеллигентным) и виновато улыбнулся.
- Так вот, - продолжал Манжуров. - Прихожу вчера в шестой "б". Что за чудо? Сидят все такие тихие, торжественные и вдруг рев джаз-банды. Вскакиваю - тишина. Сажусь - опять рев. "Кто балует с транзистором?" спрашиваю. А они, черти, со смеху покатываются. Сажусь - и снова рев. Оказывается, Лисичкин, шельмец, этакую штуковину под столом соорудил стоит сесть, как включается транзистор на шкафу, в другом конце класса. Но это еще что. У одной учительницы умудрились на уроке в футбол сыграть.
Настасья Ивановна посмеялась над детскими проказами и, продолжая обдумывать сообщение сына о женитьбе, рассеянно прислушивалась к новому разговору.
- Косовский обожает тебя, Виталий, - сказала Ирина Манжурова. - Однако мы, лаборантки, порой видим то, чего не замечаете вы, ученые.
- Что ты имеешь в виду?
- Как по-твоему, почему за этим столом нет нашего коллеги Петелькова?
- Он занят, - сухо ответил Некторов.
- Вот именно. А тебе не кажется, что Петельков своего рода твой дублер? И то, над чем ты работаешь с Косовским, может однажды состояться без твоего участия? Тогда все лавры…
- Ирина, - мягко перебил он, - в науке иные законы, чем в спорте. Где ты отхватила такую потрясающую брошь?
Ирина отвернулась и закурила.
- Как Клеопатра? - поинтересовалась Тоша. - Не температурит?
- Нет. - Виталий повеселел. - Представь, в ее поведении сегодня я узнал крошку Бебби. Это было так трогательно и грустно. После обеда она, как Бебби, меланхолично дергала себя за ухо и грызла ее любимые орешки, к которым раньше не притрагивалась.
Настасья Ивановна не любила разговоров о подопытных обезьянах. То, что делалось на кафедре профессора Косовского, пугало ее и настораживало. И сейчас, когда беседа свернула на рабочую колею, поспешила улизнуть к соседке - пусть молодежь развлекается тут сама. К тому же не терпелось доложить приятельнице о предстоящей свадьбе.
Котельников наладил магнитофон.
- Твой кислый вид, Антония, мне совсем не нравится, - шепнул Некторов Тоше, поднял ее со стула, и они пошли танцевать.
Когда на зимних каникулах Тоша ездила домой в свое шахтерское село, они с Виталием забомбардировали друг друга письмами, каждое из которых по его выдумке начиналось на древнегреческий лад: "Нектор - Антонии", "Антония Нектору". Это были веселые и нежные письма. Оба неожиданно узнали друг о друге больше, чем до разлуки. И ей было жаль того времени, о котором вспоминалось всякий раз, когда Некторов называл ее Антонией.
- Ты сегодня сонная тетеря, Антония, - щекотал он ей дыханием ухо. Учти, для будущей матери танцы - лучшая гимнастика.
Между тем компания развеселилась вовсю. Котельниковы уписывали за обе щеки "наполеон" и сожалели, что в Африке вряд ли угостят их подобной вкуснятиной.
- Зато вас ожидают жареные каракатицы с ростками бамбука, - сострил Виталий. Но Манжуров, как географ, усомнился в этом, сказал, что за подобной едой надо ехать в Китай. Так они шутили, каламбурили, танцевали, когда Виталий обнаружил, что у него кончились сигареты. Кто-то предложил свои, не он отмахнулся, кивнул Тоше "Я сейчас!" и выскочил из дому навстречу беде. В последнюю минуту, когда дверь за ним захлопнулась, Тоша успела подумать, что хорошо бы пройтись вместе. Но Виталии уже след простыл. Как она потом ругала себя за то, что не пошла с ним! Знала бы, что ожидает его, вцепилась бы руками, не отпустила бы ни на шаг.
- Не идите, милочка, в школу, идите в библиотеку или газету, - подсела к Тоше Манжурова. - Школа не любит робких и грустных.
- С детьми я вовсе не робкая, - возразила Тоша. - А школе нужны всякие.
- Ну-ну, не огорчайтесь, это я так, - Ирина дружески похлопала ее по плечу. - А за Некторовым глаз да глаз нужен. Всю жизнь придется быть настороже - институтские дамы от него без ума. Признаться, и я год назад попалась в ловушку его обаяния. Да, слава богу, быстро раскусила, что он не моего поля ягода.
Это сообщение Тоша приняла спокойно: Виталий посвятил ее в некоторые свои романы.
Затем Ирина пошла танцевать с Котельниковым, а к Тоша подошел Манжуров. Подслеповато щурясь, будто что-то высматривая в ней, сообщил:
- Каждый день для меня - сущий ад. Вам же, филологам, и вовсе не позавидуешь. Одни тетради чего стоят. Может, не будете торопиться?
- И вы? - Тоша вспыхнула. Коллективное уговаривание сменить профессию начинало раздражать. Ну, сел не в свои сани, зачем у других отбивать охоту? Да, трудно. Да, порой невыносимо. Но и прекрасно, и ни с чем не сравнимо! Ей ли, дочери учительницы, не знать об этом!