— Мисс Пейтон, — поинтересовалась Лилиан, — как вы себе представляете идеального мужа?
— О, — с неуместной беспечностью отозвалась Аннабел, — любой аристократ подойдет.
— Любой? — скептически переспросила Лилиан. — Как насчет приятной внешности?
Аннабел пожала плечами:
— Неплохо, но не обязательно.
— А как насчет страсти? — не выдержала Дейзи.
— Определенно нежелательно.
— Ума? — подсказала Эванджелин.
— Как получится. Вполне допустимо.
— Обаяния? — допытывалась Лилиан.
— Опять же допустимо.
— Вижу, вам много не надо, — сухо бросила Лилиан. — Лично я добавила бы несколько условий. Мой аристократ должен быть красивым брюнетом… превосходным танцором… и никогда не спрашивать разрешения меня поцеловать.
— А я хочу выйти за человека, прочитавшего все сочинения Шекспира, — объявила Дейзи. — Спокойного, романтичного… а еще лучше очкарика. И он должен любить поэзию, природу и не иметь большого опыта по женской части.
Старшая сестра выразительно подняла глаза:
— Какое облегчение знать, что мы никогда не станем соперничать из-за одного и того же мужчины!
Аннабел обратилась к Эванджелин:
— А вы, мисс Дженнер? Какой муж подошел бы вам лучше всего?
— Эви, — пробормотала девушка, так отчаянно краснея, что лицо почти слилось с ярко-рыжими волосами. Она явно боролась с собой: болезненная робость и стремление к замкнутости никак не способствовали откровенности с почти незнакомыми людьми. — Полагаю… хотелось бы, чтобы он был д-д-добр и… — Она осеклась и с самоуничижительной улыбкой покачала головой: — Не з-знаю. Просто чтобы л-любил меня. По-настоящему.
Эта речь неожиданно тронула Аннабел и наполнила странной меланхолией. Для нее любовь была роскошью, на которую она никогда не позволяла себе надеяться. Слишком уж легкомысленно требовать какой-то любви, когда речь идет об элементарном выживании.
Однако она дружески коснулась затянутой в перчатку руки девушки.
— Желаю вам найти такого, — искренне шепнула она. — Может, и не придется долго ждать.
— Похоже, все мы нуждаемся в помощи в той или иной форме, — заметила Лилиан, доброжелательно, но оценивающе оглядывая Аннабел.
— Хмм… я не возражала бы попробовать на вас…
— Что именно? — вскинула брови Аннабел, не зная, смеяться или возмущаться.
— До конца сезона осталось всего несколько недель, — пояснила Лилиан. — А это, полагаю, ваш последний. То есть, говоря без обиняков, мечты выйти за человека вашего же круга испарятся в конце июня.
Аннабел настороженно кивнула.
— В таком случае предлагаю…
Лилиан вдруг замолчала.
Проследив за направлением ее взгляда, Аннабел тихо застонала при виде высокого темноволосого мужчины.
Джентльмен, так неожиданно помешавший интересной беседе, оказался Саймоном Хантом — человеком, с которым никто из четверых не желал иметь дела — и по вполне веским причинам.
— Прошу учесть, — пробормотала Аннабел, — что для меня идеал мужа должен быть полной противоположностью мистеру Ханту.
— Какой сюрприз, — съязвила Лилиан, поскольку все были совершенно согласны с вышесказанным.
Можно простить человека за стремление подняться повыше по социальной лестнице, если при этом он обладает манерами и лоском, достойными истинного члена общества. К несчастью, Саймон Хант не мог похвастаться такими качествами. Невозможно вести учтивый разговор с собеседником, который всегда говорит то, что думает, независимо от того, какими нелестными и даже оскорбительными бывали его высказывания.
Вероятно, мистера Ханта можно назвать красивым. Аннабел предполагала, что некоторые женщины находили его мужественное лицо и мускулистую фигуру достаточно привлекательными. Даже она была вынуждена признать, что есть нечто неотразимое во всей этой едва сдерживаемой мощи, заключенной в строгую черно-белую клетку официального вечернего костюма. Однако грубость и сварливость характера легко затмевали весьма спорные достоинства Саймона Ханта. Его натуре равно были чужды чувствительность, идеализм или тонкое восприятие элегантности и светской грации… сплошные фунты и пенсы, эгоистическая, хваткая расчетливость. Любой человек в его положении совестился бы столь вопиющих недостатков воспитания, но Хант, очевидно, задумал превратить порок в добродетель, поскольку обожал издеваться над обычаями, ритуалами и приличиями аристократов. Холодные черные глаза постоянно искрились весельем, словно он насмехался над всеми и каждым.