Всю дорогу Костя без умолку болтал о том, как в различных фантастических романах прошлого представляли инопланетян: и вроде людей, и похожих на осьминогов, в виде жидкости и даже плесени на скалах…
Турбобиль подъехал к трехэтажному зданию обсерватории с колоннами, как в старинных помещичьих усадьбах на полотнах художников, и с чудесным парком, очень понравившимся Вилене.
Ученые и Видена не пошли по парадной лестнице, а сразу спустились вниз, войдя через боковой вход в "лабораторию тишины". Она была отгорожена звуконепроницаемыми перегородками от всего мира. Чувствительные приборы могли улавливать здесь звуки, недоступные им снаружи.
Профессор Шилов за напускной торжественностью скрывал волнение, чего-то стыдился, бросал ревнивые взгляды на Вилену с Арсением. Держа свою седую голову даже выше обычного, он подошел к шкафу, смотревшему на него глазами-циферблатами, как звездный житель из рассказов Кости, осторожно поместил внутрь катушку. Пригласил всех сесть.
Вилена опустилась на удобный диван, но, по привычке пианистки, не коснулась его спинки. Поэтому она выглядела настороженной, что совсем не вязалось с ее полузакрытыми глазами.
Она ждала музыки, хотя Шилов предупредил ее, что звуков в обычном понимании не будет.
- То, что вы услышите здесь, - сказал он ей негромко, - все-таки всего лишь условный прием изучения радиосигналов, замедленных до звуковых частот.
И тем не менее, когда шкаф зазвучал, для Вилены "лаборатория тишины" наполнилась именно звуками! Она не могла их иначе воспринимать.
Ей представилось, что звучит орган. Только звуки, в противовес обычным, как бы собирались отовсюду и обрывались в источнике звучания. Вилена не могла избавиться от ощущения потусторонности того, что слышит. Она покосилась на Арсения. Тот слышал эти звуки не в первый раз, но сидел, как и она, напряженно, не касаясь мягкой спинки, чуть наклонив массивную голову и уставившись взглядом в звуконепроницаемую панель бетонной стены.
Вилена зажмурилась, слушая одновременно и звуки и незвуки. Она чувствовала чье-то настроение, угадывала непонятную печаль, старалась проникнуть в причудливую вязь чуждой гармонии.
Необыкновенная "музыка" захватывала ее, подчиняла себе, внушала нечто чужое и далекое…
И вдруг с поразительной отчетливостью защелкал соловей. Вилена даже вздрогнула, открыла глаза: те же стены, тот же напряженный Арсений, рядом Костя, развалившийся в мягком кресле, Шилов со взглядом, устремленным в потолок из пористого материала, чем-то похожего на клубящиеся кучевые облака.
Соловью ответил другой, потом третий. И сразу целый хор несуществующих пичуг залился на разные голоса. Они то собирались вместе в могучем звучании, то рассыпались бисерными трелями. А орган, вбирающий в себя звуки, продолжал греметь.
Наконец, звуки, не бывшие звуками, смолкли. Запись кончилась.
- Все-таки ради чего сооружена в космосе глобальная радиоантенна, как не для этого! - патетически возвестил профессор Шилов.
- Звучная клинопись, - определил Костя.
- И все-таки надо пока воздержаться от выводов, - внушительно сказал Игнатий Семенович, выключая аппаратуру. - Не следует обольщать себя надеждой на разумность того, что мы услышали. Как известно, солнце тоже "поет". От него к Земле летят мириады частиц. В этой самой комнате наши приборы "щелканьем соловьев" не раз воспроизводили полет солнечных корпускул. Звуки в этих случаях вполне условны, как я и предупреждал нашу гостью. Все-таки я надеюсь, ей было интересно познакомиться с нашей будничной работой. - И он поклонился Вилене.
- Что вы! - воскликнула она. - Разве будни? Праздник!
Вилена, не желая мешать ученым, собралась уходить.
Арсений хотел проводить ее, но она воспротивилась. Даже Шилов остался с учениками, увлеченный их "добычей".
Лишь через несколько дней Арсений появился у Ланских. Его приветливо встретила бабушка Вилены, Софья Николаевна, бывшая актриса, очень гордившаяся, что в ее роду была знаменитая артистка Иловина. Как и она, Софья Николаевна не осталась на сцене играть старух, следила за собой; была подтянута и стройна, всякий раз радуясь, когда ее со спины принимали за молодую.
- Вот остаток твоего звездного богатыря, - объявила она Вилене, вводя к ней гостя.
- Останься, бабуля, - попросила Вилена. - Я сейчас позову всех.
- Аншлаг! - улыбнулась бабушка. - У нее для вас сюрприз.
Арсений поднял брови.
Вилена не ахала по поводу его изможденного вида и не объясняла своего замысла. Она вышла из комнаты.
- Что это вы так загримировались под голодающего тысячелетней давности? - продолжала шутить Софья Николаевна. - Или для полета ваш вес слишком велик?
- Признали так в свое время. Когда просился в космонавты. Как радиоастронома теперь терпят. Похудеть есть отчего.
- Да уж знаю. Вилена проболталась.
- Секрета нет. Напротив. Чтобы разгадать смысл звучания, его всем надо знать.
Вошла Вилена с отцом, матерью и Авеноль.
Юлий Сергеевич Ланской, профессор математики и руководитель Кибернетического центра, брил голову, ростом был ниже Вилены, мелкими чертами лица удивительно походил на дочь.
Мать Вилены, Анна Андреевна, казалась большой и рыхлой. Но головка у нее была словно от другой, прелестной женщины. Младшая дочь, Авеноль, голова у которой была, как у матери, казалась по сравнению с ней тростинкой.
Девочка обрадовалась Арсению.
Вилена усадила всех и села за рояль.
Арсений подумал, что будет показано что-нибудь, подготовленное к музыкальному конкурсу.
Вилена заиграла.
Арсению трудно было даже представить себе, каких титанических трудов и вдохновения стоила Вилене ее фантазия на "музыку небесных сфер", которую он принял на глобальной антенне и теперь узнал.
Конечно, на рояле было невозможно воспроизвести услышанное в "лаборатории тишины", но Вилена стремилась лишь передать свое настроение, вызванное чуждыми людям звуками. И это удалось ей.
Арсений удивленно смотрел на Вилену, словно видел ее с какой-то новой стороны.
- Ты играла просто чудесно, - вытирая платочком глаза, сказала Анна Андреевна.
- Не знаю, - глядя в пол, сказал Арсений. - Лингвисты, кибернетические машины, уловят ли они в чужой музыке то, что передано на земном инструменте?
Восторженная Авеноль расцеловала сестру.
- Во всяком случае, это любопытно, - сказал профессор Ланской. - Ко мне уже обращался профессор Шилов с просьбой подумать о методах перевода. - И пошутил: - Признаться, я не предвидел, что мне придется расшифровывать игру собственной дочери.
- Не совсем так, - не понял его Арсений. - Игра - восприятие эмоциональное. Требуется - логическое. Порывался прийти к вам в Кибернетический центр. Неудобно заставлять вас еще и дома…
Юлий Сергеевич рассмеялся:
- Можно подумать, что вы о делах вспоминаете только на работе!
- Не знаю, не знаю, - вмешалась бабушка. - В наше время, конечно, тоже спорили о чужепланетных мирах, но… я только "баба" и всю жизнь играла "баб", показывала их любовь, ненависть, горе. Ваших "соловьистых разумян" сыграть не берусь.
- Бабушка, а если бы надо было показать на сцене, как кружат голову разумному головоногому осьминогу? - озорно спросила Авеноль.
- Молчи ты, стрекозунья! - отмахнулась бабушка. - В древности до шестнадцати лет рассуждать не полагалось.
- А я слушала Вилену и представляла себе любовные песни осьминогов.
Уходя, Ратов шепнул Вилене:
- Спасибо… - и добавил, смущаясь: - родная.
Вилена, удивленно вскинув брови, проницательно взглянула на него, а потом долго, не прикрывая входную дверь, смотрела ему вслед. Она не подозревала, что у Арсения это слово было самым ласковым.
На следующий день Арсения в Кибернетическом центре профессор Ланской познакомил с лингвистом Каспаряном, которому поручалось исследование записи.
Это был маленький, поразительно черный человек с синими после бритья щеками и тонкими подбритыми усиками.
Вместе с Ланским они внимательно прослушали запись, посмотрели ее на осциллограмме, наблюдая, как световой зайчик выписывал загадочные ломаные кривые. Потом снова слушали, качали головами и опять переходили на осциллограф.
- Сомневаюсь, - резюмировал первое впечатление Каспарян.
- Почему? - спросил Арсений.
- Почему, почему! - сверкнул Каспарян жгучими глазами. - Да потому, что не оказалось здесь ничего, что ждали в инопланетных сигналах: ни простого ряда чисел, ни теоремы Пифагора.
- Не считают нас за дураков, - усмехнулся Арсений.
Каспарян пронизывающе уставился на него из-под сросшихся бровей:
- Недурной вывод. А еще?
- Рассчитывали, что сигнал примут только на приемных устройствах, вынесенных в космос.
Каспарян наклонил набок черную лохматую голову:
- Избирательный адрес? Так, скажешь?
Арсений кивнул.
- Это уже в некоторой степени определяет подход к расшифровке.
- Удастся? - спросил Арсений.
Ответил Ланской:
- В принципе здесь ничего невозможного нет. Познакомьтесь поближе с Генрихом. Это - сомнение во всем… и цифры.
Каспарян, неторопливо идя впереди, повел Арсения к себе в маленькую комнатку:
- Я знаю пятьдесят восемь земных языков. Даже с нашей точки зрения передача информации с помощью интонаций не нова. Есть языки, где понижение и повышение голоса имеет смысловое значение.
Арсений указал на принесенную запись:
- Целая симфония.
- Согласен. Лингвистическая симфония. Тем ценнее. Но и тем сомнительнее.