Вот и Азазел – ярко-красный, двухсантиметровый, с крошечными рожками и длинным острым хвостом. Сегодня он выглядит необычно – к хвосту его привязана длинная голубая лента. На ней так много колечек и завитушек, что я не могу их все разглядеть.
– Что это, о Защитник Беззащитных? – спрашиваю я, ибо ему очень нравится этот бессмысленный титул.
– На банкете, – самодовольно произносит Азазел, – отметили мои заслуги перед народом. Разумеется, мне пришлось надеть зплатчник.
– Сплатчник?
– Нет. Зплатчник. Первая согласная звонкая. Ни один уважающий себя мужчина не позволит себе явиться на церемонию награждения без зплатчника.
– Ага, – понимающе кивнул я. – Официальная одежда.
– Конечно, официальная. На что еще это похоже?
На самом деле зплатчник походил на обыкновенную голубую ленточку, но я почувствовал, что говорить этого не стоило.
– Выглядит строго и со вкусом, – отметил я. – По странному совпадению именно о формальных тонкостях я и хотел сегодня побеседовать.
Я рассказал ему историю Уинтропа, и Азазел уронил несколько крошечных слезинок. Когда чьи-нибудь невзгоды напоминают его собственные, он становится чрезвычайно мягкосердечным.
– Да, – наконец произнес он, – формальности могут замучить кого угодно. Я не стал бы говорить об этом с первым встречным, но зплатчник причиняет мне массу неудобств. В частности, он затрудняет вращательные движения моего замечательного хвостового придатка. Но что делать? Появиться на официальной церемонии без зплатчника – значит вызвать настоящий скандал. Тебя вышвырнут на тротуар, да так, что ты еще и подскочишь.
– Можно ли как-нибудь помочь Уинтропу, о Надежда Скорбящих?
– Думаю, да, – неожиданно жизнерадостно произнес Азазел. Обычно, когда я обращаюсь к нему с мелкими просьбами, он пытается раздуть из них целое дело, долго описывает возникающие сложности и проблемы. – По правде говоря, в моем мире, как, очевидно, и на вашей ничтожной грязной планете, никому не нравятся формальности. Они являются отголоском садистского воспитания с раннего детства. Достаточно удалить крошечный участок мозга, известный в моем мире как нервный узел Зудко, и личность немедленно возвращается к природной лени и апатии.
– Можешь ли ты вылечить Уинтропа?
– Конечно, если ты нас познакомишь. Надо оценить его умственные способности, какими бы они ни оказались.
Устроить встречу оказалось совсем не сложно. Отправляясь на очередной обед с Уинтропом, я положил Азазела в карман куртки. Мы выбрали бар; весьма удачный выбор, поскольку посещающих бостонские бары пьяниц трудно смутить выглядывающей из кармана красной рожей с рожками. Эти выпивохи и в трезвом состоянии видали вещи пострашнее.
Уинтроп Азазела не заметил, ибо последний обладал способностью затуманивать сознание человека, чем всегда напоминал мне твою манеру писать, дружище.
Как бы то ни было, в определенный момент мне показалось, что Азазел приступил к работе, ибо глаза Уинтропа широко раскрылись. Очевидно, внутри его что-то происходило. Никаких звуков я не слышал, но глаза его выдавали.
Результаты не заставили себя долго ждать. Спустя неделю Уинтроп заглянул ко мне в гостиницу.
– Уинтроп, – сказал я, – ты выглядишь жутко расхлябанным.
И действительно, одна из пуговиц на воротничке была расстегнута.
Рука его непроизвольно потянулась к пуговице, но потом Уинтроп тихо проворчал:
– Ну и черт с ней. Мне все равно. – Затем, так же тихо, он добавил: – Я порвал с Гортензией.
– О боже! – воскликнул я. – Почему?
– Все произошло из-за пустяка. В понедельник я отправился к ней на чай в воскресных туфлях. Просто недосмотрел. Не заметил, и все. Кстати, многое стало ускользать от моего внимания. Это меня волнует, Джордж, но, к счастью, не сильно.
– Если я правильно понял, оплошность заметила Гортензия?
– В ту же секунду, ибо она столь же наблюдательна, как и я. Вернее, столь же наблюдательна, как я раньше. И вот она мне заявляет: "Уинтроп, вы обуты не надлежащим образом". Не знаю почему, но ее голос подействовал на меня раздражающе, и я ответил: "Я имею право обуваться так, как мне того хочется, а вы, если вам что-то не нравится, можете ехать в Нью-Хейвен".
– Нью-Хейвен? Почему в Нью-Хейвен?
– Отвратительное место. Насколько мне известно, там расположен какой-то паршивый общеобразовательный институт – не то Йельский, не то Джельский, точно не помню. Будучи до мозга костей радклифовской женщиной. Гортензия восприняла мое замечание как оскорбление только потому, что я намеревался ее оскорбить. Она поспешно вернула мне увядшую розу, которую и подарил ей еще в прошлом году, и объявила нашу помолвку расторгнутой. Кольцо, однако, она оставила себе, справедливо заметив, что оно обладает реальной стоимостью. Вот так.
– Мне жаль, Уинтроп.
– Не жалей, Джордж. Гортензия плоская, как доска. У меня нет тому прямых доказательств, но визуально она кажется вогнутой. Не то что Черри.
– Что за Черри?
– Не что, а кто. Это великолепная женщина, мы познакомились совсем недавно. Вот где, должен тебе заметить, выпуклая особа. Полное ее имя Черри Ланг Ган. Она принадлежит к роду Лангов из Бенсонхойста.
– Бенсонхойста? Где это?
– Не знаю. Думаю, где-то на задворках нации. Черри говорит на причудливом диалекте, развившемся на основе английского языка. – Уинтроп глуповато улыбнулся. – Она называет меня бойчиком.
– Почему?
– Потому, что в Бенсонхойсте это слово означает "молодой человек". Я стараюсь как можно быстрее овладеть этим языком. Если ты, например, захочешь сказать: "Приветствую вас, сэр, рад вас видеть" – как, по-твоему, это будет звучать?
– Так и будет.
– В Бенсонхойсте ты бы сказал: "Привет, паря". Коротко и ясно, понял? Ну ладно, я хочу, чтобы ты ее увидел. Приглашаю тебя на обед завтра в Лок-Обер.
Мне было очень интересно повидать Черри, к тому же не в моих привычках пропускать обед в Лок-Обере. Так что на следующий вечер я прибыл на место задолго до назначенного срока.
Вскоре после меня в зал вошел Уинтроп в сопровождении весьма выпуклой молодой дамы, в которой я без труда узнал Черри Ланг Ган, принадлежащую к роду Лангов из Бенсонхойста. У нее была чрезвычайно узкая талия и роскошные бедра, которыми она покачивала как на ходу, так и стоя на месте. Если бы в тазу дамы находилась сметана, она бы давно превратила ее в масло.
У Черри были кудрявые волосы пугающего желтого цвета и пугающего красного цвета губы, бесконечно перекатывающие жвачку.
– Джордж, – произнес Уинтроп, – познакомься с моей невестой Черри. Черри, это Джордж.
– Ооччнпрятн, – сказала Черри. Слов я не разобрал, но по резкому носовому произношению понял, что она пришла в восторг от возможности со мной познакомиться.
В течение нескольких минут мое внимание было поглощено Черри. Кое-что в ней стоило рассмотреть поближе. Как бы то ни было, от меня не ускользнуло, что Уинтроп растрепан. Пиджак расстегнулся, галстука не было вовсе. Приглядевшись, я заметил, что на пиджаке не хватало пуговиц, а галстук все-таки был, но оказался заброшен за спину.
– Уинтроп, – пробормотал я и показал на галстук. Слов я не находил.
– Меня тягали за галстук в банке.
– Как это – тягали?
– Сегодня утром я решил не утруждать себя бритьем. Вечером я собирался на обед, и мне все равно пришлось бы бриться после работы. Вот я и рассудил, что с утра бриться незачем. Разве я не прав, Джордж?
– Абсолютно прав, – кивнул я.
– Короче, они заметили, что я не побрился, и после недолгого разбирательства в кабинете президента (нелепое и противозаконное судилище, если хочешь знать мое мнение) меня подвергли вот такому наказанию. Выгнали из банка и швырнули на жесткий бетон Тремонт-авеню. Я подпрыгнул два раза, – добавил он с едва заметной гордостью.
– Но это же означает, что ты лишился должности! – в ужасе воскликнул я. Мне частенько доводилось сидеть без работы, и я знал, что увольнение влечет за собой определенные трудности.
– Верно, – кивнул Уинтроп. – Теперь у меня ничего не осталось, кроме биржевых акций, ценных бумаг и земли, на территории которой возводится Центр Благоразумия… ну и, конечно, Черри.
– В натуре, – хихикнула Черри. – Я бы не стала дергаться, если бы не бабки. Считай, что я тебя заарканила, Уинтроп.
– Заарканила? – переспросил я.
– Полагаю, она имела в виду таинство брака, – пояснил Уинтроп.
Вскоре после этого Черри отправилась в туалет, а я заметил:
– Уинтроп, это прекрасная женщина, наделенная замечательными формами, но, если ты на ней женишься, от тебя отвернется вся Новая Англия. С тобой не станут разговаривать даже в Нью-Хейвене.
– И не надо. – Он поглядел по сторонам, потом наклонился и прошептал: – Черри учит меня сексу.
– Я думал, ты это уже прошел, Уинтроп.
– И я так думал. Оказалось, что существуют специальные курсы, причем такой глубины и интенсивности, о которых я вообще не подозревал.
– Где же она сама этому научилась? – поинтересовался я.
– Представь, меня это тоже взволновало. И я спросил Черри напрямую. Не стану скрывать, у меня закралась мыслишка, что у нее был опыт общения с другими мужчинами, хотя это почти исключено, учитывая ее утонченное воспитание и невинность.
– Что же она тебе ответила?
– Что в Бенсонхойсте женщины знают о сексе с рождения.
– До чего же удобно!
– Да. Мне было двадцать четыре, когда я… Ладно, забыли.
Как бы то ни было, вечер получился весьма поучительным.