Во время утренних занятий, оставив за старшего одного из учеников, мисс Роббинс тайком проскользнула к визифону. Она набрала код соединительной линии и тут же увидела красивое, но чем-то грозное лицо миссис Хэншо.
Мисс Роббинс вздрогнула, но отступать было поздно, и она робко представилась:
– Миссис Хэншо, я мисс Роббинс.
Фраза повисла на высокой ноте.
Миссис Хэншо озадаченно взглянула на нее и спросила:
– Вы учительница Ричарда?
Она тоже закончила фразу на высокой ноте. И мисс Роббинс решила пойти напролом.
– Да, вы правы. И я хочу вам сообщить, что Дик сегодня опоздал на урок.
– Он опоздал? Но этого не может быть. Я сама видела, как он уходил.
Мисс Роббинс казалась удивленной.
– Вы хотите сказать, что видели, как он входил в Дверь?
– О нет, – быстро поправилась миссис Хэншо. – Наша Дверь какое-то время была неисправна. Я отправила его к соседям, и он воспользовался их Дверью.
– Вы в этом уверены?
– Конечно, что за вопрос? Неужели я вам буду лгать?
– Нет-нет, миссис Хэншо. Я не это имела в виду. Мне хотелось узнать, вы уверены, что он заходил к соседям? Он же мог заблудиться и не найти их.
– Это невозможно. У нас есть проверенные карты, и я убеждена, что Ричард знает расположение каждого дома в районе А-3. – С достоинством человека, который знает себе цену, она гордо добавила: – Конечно, это ему никогда не понадобится. В наше время не понадобится, В наше время достаточно запомнить координаты.
Учительницу оскорбило самодовольство светской дамы. Сама она вышла из семьи, где в целях экономии редко пользовались Дверью (цена тогда была немалая), и ей приходилось бегать по поручениям пешком вплоть до совершеннолетия. Поэтому она вполне отчетливо сказала:
– Так вот, миссис Хэншо, боюсь, что Дик не воспользовался Дверью ваших соседей. Он опоздал в школу на целый час, а вид его флексов убеждает, что он шел пешком по пересеченной местности. Они были грязными.
– Грязными? – ужаснулась миссис Хэншо. – И что он вам сказал? Как оправдался?
К своему стыду, мисс Роббинс почувствовала маленькую радость, вызвав замешательство другой женщины.
– Он отказался от объяснений, – сказала она. – Но если честно, миссис Хэншо, мальчик выглядит больным. Вот почему я позвонила вам. Возможно, даже стоит отвести его к доктору.
– У него поднялась температура?
Голос матери стал пронзительным.
– О нет. Я имела в виду не физический недуг. Это касается его поведения. Видели бы вы его глаза! – Она нерешительно помолчала и, стараясь быть деликатной, добавила: – Я думаю, что обычная проверка с зондированием психики…
Она не закончила, потому что миссис Хэншо издала вежливое фырканье, какое ей позволяло ее воспитание, и визгливо произнесла:
– Вы полагаете, что Ричард неврастеник?
– О нет, миссис Хэншо, но…
– И все же прозвучало именно так. Впрочем, я знаю, что делать! Он всегда был абсолютно здоровым мальчиком. Я поговорю с ним, когда он вернется домой, И я уверена, что мне он даст вполне нормальное объяснение.
Разговор резко оборвался, и мисс Роббинс почувствовала себя немного задетой и поставленной в глупое положение. В конце концов она хотела, как лучше, и просто исполнила то, что считала своим долгом перед учениками.
Взглянув на металлическую поверхность настенных часов, она заторопилась обратно в класс. Урок подходил к концу, и следующим было сочинение по английскому языку.
Но ее мысли витали вдали от сочинений. Она автоматически вызывала учеников, и те зачитывали части своих литературных произведений. Иногда она перфорировала одну из этих частей и пропускала ее через небольшой вокализатор, демонстрируя ученикам, как следует говорить по-английски.
Механический голос вокализатора как всегда произносил слова с идеальным совершенством, но вновь, как всегда, терялась индивидуальность. Иногда она даже сомневалась, благоразумно ли учить детей речи, которая отделена от личности и связана лишь с введенными в массовое обращение произношением и интонацией.
Однако сегодня она не думала об этом. Она следила за Ричардом Хэншо. Мальчик тихо сидел на своем месте и был явно безразличен ко всему, что происходило вокруг. Он глубоко ушел в свои мысли и совершенно не походил на того подростка, которого она знала. Мисс Роббинс догадывалась, что этим утром мальчик пережил какое-то событие, и она поступила правильно, позвонив его матери, хотя, возможно, ей не следовало говорить о зондировании. Но это так модно в наше время. Все люди проходят зондирование. В нем нет ничего постыдного. Во всяком случае не должно быть.
В конце концов она вызвала Ричарда. Ей пришлось окликнуть его дважды, прежде чем он отреагировал на ее слова и поднялся.
Общей предложенной темой было следующее: "Если бы у тебя появилась возможность путешествовать на каком-нибудь древнем транспортном средстве, что именно ты выбрал бы и почему?" Мисс Роббинс пользовалась этой темой каждый семестр. Тема вызывала ощущение истории и этим была хороша. Она заставляла учеников размышлять об образе жизни людей прошлых поколений.
Мисс Роббинс прислушалась к тихому голосу Ричарда Хэншо.
– Если бы я мог выбрать древнее средство передфижения, – сказал он, произнося "ф" вместо "в", – я бы выбрал стратолайнер. Он летит медленный, как и все другие древние средства, но он чистый. К тому же из-за полетов в стратосфере, он должен быть весь закрыт, поэтому на нем невозможно подцепить какую-нибудь болезнь. А ночью с него можно смотреть на звезды так же хорошо, как и в планетарии. Взглянув вниз, вы бы увидели Землю, похожую на карту, и могли бы даже заметить облака…
Он зачитал еще несколько сотен слов.
После того как мальчик кончил читать, она поправила его:
– Ричард, это произносится пере-дви-жение. Никаких "ф". Ударение на первый слог, И не следует говорить "летит медленный", а вместо "смотреть хорошо", я бы написала "хорошо видно". Что скажет класс?
Выслушав несколько ответов, она перешла к главной теме урока.
– Все правильно. Но какая разница между прилагательным и наречием? Кто мне может сказать?
Занятия продолжались. Когда подошло время ленча, некоторые ученики остались в классе, другие отправились домой. Ричард остался. Мисс Роббинс отметила это, потому что прежде он никогда не оставался.
Послеобеденные занятия закончились, прозвенел последний звонок, и началась обычная суматоха, когда двадцать пять мальчиков и девочек, с грохотом роняя вещи, не спеша занимали свои места в очереди.
Мисс Роббинс захлопала в ладони.
– Быстрее, дети. Зелда займи свое место. Я уронила ленточный перфоратор, мисс Роббинс! – оправдываясь, воскликнула девочка.
– Хорошо, поднимай его, поднимай. А теперь, дети, живее, живее.
Она нажала на кнопку, и часть стены скользнула в специальную нишу, открывая серую пустоту большой Двери. В отличие от обычной Двери, через которую некоторые ученики уходили домой на переменах, эта была самой последней моделью и являлась предметом гордости их состоятельной частной школы.
Будучи вдвое шире обычной, она обладала большим и впечатляюще оснащенным "автоматом последовательного поиска", который мог настраивать Дверь на серию различных координат через заданные интервалы времени.
В начале каждого семестра мисс Роббинс всегда посвящала часть дня настройке этого прибора, вводя координаты домов своих новых учеников. Зато потом весь оставшийся срок он, слава богу, почти не требовал к себе внимания.
Класс выстроился по алфавиту – сначала девочки, потом мальчики. Дверь стала бархатисто-черной, и Эстер Адамс, помахав рукой, шагнула в пустоту.
– До за-а-ав…
Прощание оборвалось на середине, почти как всегда.
Дверь стала серой, затем снова почернела, и через нее прошла Тереза Кантроччи. Серая, черная – и ушла Зелда Карлович. Серая, черная – Патриция Кумбс. Серая, черная – Сара Мей Эванс.
Очередь становилась все короче. Дверь проглатывала девочек одну за другой, отправляя их по домам. Иногда некоторые мамы забывали настроить домашнюю Дверь на режим приема в положенное время, и тогда школьная Дверь оставалась серой. После минутного ожидания механизм автоматически переходил к следующей комбинации, а незадачливый ученик ждал, пока пройдут все остальные, после чего звонок из школы напоминал забывчивым родителям о правилах и долге. Подобная небрежность всегда плохо действовала на учеников, особенно впечатлительных, которых больно задевало доказательство того, что дома о них думают мало. Мисс Роббинс старалась объяснить это родителям, но каждый семестр такие случаи хотя бы раз, но повторялись.
Все девочки прошли через Дверь. Ушел Джон Абрамович, за ним – Эдвин Бирн…
Конечно, чаще возникала другая проблема – когда кто-нибудь из мальчиков или девочек занимал не свое место в очереди. Им это удавалось, несмотря на строгий присмотр учителей, особенно в начале учебного года, когда заведенный порядок еще не входил в привычку.
И если такое случалось, с полдюжины детей оказывались не в своих домах. Их присылали обратно, начиналась путаница, которая отнимала лишнее время и неизменно вызывала нарекания родителей.
Мисс Роббинс внезапно заметила, что очередь остановилась.
– Проходи, Самуэль! – она резко прикрикнула на мальчика в начале очереди. – Чего ты ждешь?
Но Самуэль Джонс взглянул на нее и самодовольно ответил:
– Это не моя комбинация, мисс Роббинс.
– А чья же?
Она нетерпеливо осмотрела пятерых оставшихся мальчишек.
– Кто встал не на свое место?
– Это код Дика Хэншо, мисс Роббинс.
– Где он?