– Максимально - сто двадцать пять лет.
– Но ведь в ежемесячном бюллетене Института хроноскопии указываются события, относящиеся почти исключительно к древней истории! - Профессор хрипло засмеялся. - Значит, вы ошибаетесь. Правительство располагает сведениями, восходящими к трехтысячному году до нашей эры.
– С каких это пор вы стали верить сообщениям правительства? презрительно спросил Фостер. - Не вы ли доказывали, что правительство лжет и еще ни один историк не пользовался хроноскопом? Так неужели вы теперь не понимаете, в чем здесь причина? Хроноскоп мог бы пригодиться только ученому, занимающемуся новейшей историей. Ни один хроноскоп ни при каких условиях не в состоянии заглянуть дальше 1920 года.
– Вы ошибаетесь. Вы не можете знать всего, - упрямо твердил Поттерли.
– Однако истина не станет приспосабливаться к вашим желаниям! Взгляните правде в глаза: правительство стремится только к одному - продолжить обман.
– Но зачем?
– Этого я не знаю.
Курносый нос Поттерли дернулся, глаза налились кровью. Он сказал умоляюще:
– Это же только теория, доктор Фостер. Попробуйте построить хроноскоп. Постройте и испытайте его.
Неожиданно Фостер злобно схватил Поттерли за плечи.
– А вы думаете, что я его не построил? Вы думаете, что я сказал бы вам подобную вещь, не проверив своего вывода всеми возможными способами? Я построил хроноскоп! Он вокруг вас. Глядите!
Фостер бросился к выключателям и по очереди включил их. Он сдвинул ручку реостата, нажал какие-то кнопки и погасил свет.
– Погодите, дайте ему прогреться.
В центре одной из стен засветилось небольшое пятно. Поттерли, захлебываясь, что-то бормотал, но Фостер не слушал его и только повторил:
– Глядите!
Пятно стало более четким и распалось на черно-белый узор. Люди! Как в тумане. Лица смазаны. Вместо рук и ног - дрожащие полоски. Промелькнул старинный наземный автомобиль, очень нечеткий, - и все же, несомненно, одна из тех машин, в которых применялись двигатели внутреннего сгорания, работавшие на бензине.
– Примерно середина двадцатого века, - сказал Фостер. - Сконструировать звукоприемник я пока еще не могу. Со временем можно будет получить и звук. Но, как бы то ни было, середина двадцатого века - это практически предел. Поверьте мне, лучшей фокусировки добиться невозможно.
– Постройте большой аппарат, более мощный, - сказал Поттерли. Усовершенствуйте его питание.
– Да послушайте же! Принцип неопределенности обойти невозможно, так же как невозможно поселиться на Солнце. Всему есть свой физический предел.
– Вы лжете, я вам не верю! Я...
Его перебил новый голос, пронзительный и настойчивый:
– Арнольд! Доктор Фостер!
Физик сразу обернулся. Поттерли замер и через несколько секунд сказал, не повернув головы:
– В чем дело, Кэролайн? Пожалуйста, не мешай нам.
– Нет! - Миссис Поттерли торопливо спускалась по лестнице. - Я все слышала. Вы так кричали. У вас правда есть обозреватель времени, доктор Фостер, здесь, в нашем подвале?
– Да, миссис Поттерли. Примерно. Хотя аппарат и не очень хорош. Я еще не могу получить звука, а изображение чертовски смазанное. Но аппарат все-таки работает.
Миссис Поттерли прижала к груди стиснутые руки.
– Замечательно! Как замечательно!
– Ничего замечательного, - рявкнул Поттерли. - Этот молокосос не может заглянуть дальше чем...
– Послушайте... - начал Фостер, выйдя из себя.
– Погодите! - воскликнула миссис Поттерли. - Послушайте меня. Арнольд, разве ты не понимаешь, что аппарат работает на двадцать лет назад и, значит, мы можем вновь увидеть Лорель? К чему нам Карфаген и всякая древность? Мы же можем увидеть Лорель! Она оживет для нас! Оставьте аппарат здесь, доктор Фостер. Покажите нам, как с ним обращаться.
Фостер переводил взгляд с миссис Поттерли на ее мужа. Лицо профессора побелело, и его голос, по-прежнему тихий и ровный, утратил обычную невозмутимость.
– Идиотка!
Кэролайн растерянно ахнула.
– Арнольд, как ты можешь!
– Я сказал, что ты идиотка. Что ты увидишь? Прошлое. Мертвое прошлое. Лорель будет повторять только то, что она делала прежде. Ты не увидишь ничего, кроме того, что ты уже видела. Значит, ты хочешь вновь и вновь переживать одни и те же три года, следя за младенцем, который никогда не вырастет, сколько бы ты ни смотрела?
Казалось, его голос вот-вот сорвется. Профессор подошел к жене, схватил ее за плечо и грубо дернул.
– Ты понимаешь, чем это может тебе грозить, если ты попробуешь сделать это? Тебя заберут, потому что ты сойдешь с ума. Да, сойдешь с ума. Неужели ты хочешь попасть в приют для душевнобольных? Чтобы тебя заперли, подвергли психической проверке?
Миссис Поттерли вырвалась из его рук. От прежней кроткой рассеянности не осталось и следа. Она мгновенно превратилась в разъяренную фурию.
– Я хочу увидеть мою девочку, Арнольд! Она спрятана в этой машине, и она мне нужна!
– Ее нет в машине. Только образ. Пойми же наконец! Образ! Иллюзия, а не реальность.
– Мне нужна моя дочь! Слышишь? - Она набросилась на мужа с кулаками, и ее голос перешел в визг. - Мне нужна моя дочь!
Историк, вскрикнув, отступил перед обезумевшей женщиной. Фостер кинулся между ними, но тут миссис Поттерли, бурно зарыдав, упала на пол.
Поттерли обернулся, озираясь, как затравленный зверь. Внезапно резким движением он вырвал из подставки какой-то стержень и отскочил, прежде чем Фостер, оглушенный всем происходящим, успел его остановить.
– Назад, - прохрипел Поттерли, - или я вас убью! Слышите?
Он размахнулся, и Фостер отступил.
Поттерли с яростью набросился на аппаратуру. Раздался звон бьющегося стекла, и Фостер замер на месте, тупо наблюдая за историком.
Наконец ярость Поттерли угасла, и он остановился среди хаоса обломков и осколков, сжимая в руке согнувшийся стержень.
– Убирайтесь, - сказал он Фостеру сдавленным шепотом, - и не смейте возвращаться. Если вы потратили на это свои деньги, пришлите мне счет, и я заплачу. Я заплачу вдвойне.
Фостер пожал плечами, взял свою куртку и направился к лестнице. До него доносились громкие рыдания миссис Поттерли. На площадке он оглянулся и увидел, что доктор Поттерли склонился над женой и на его лице написано мучительное страдание.
Два дня спустя, когда занятия кончились и Фостер устало осматривал свой кабинет, проверяя, не забыл ли он еще каких-нибудь материалов, относящихся к его одобренной теме, на пороге открытой двери вновь появился профессор Поттерли.
Историк был одет с обычной тщательностью. Он поднял руку - этот жест был слишком неопределенным для приветствия и слишком кратким для просьбы. Фостер смотрел на своего нежданного гостя ледяным взглядом.
– Я подождал пяти часов, чтобы вы... - сказал Поттерли. - Разрешите войти?
Фостер кивнул.
Поттерли продолжал:
– Мне, конечно, следует извиниться за мое поведение. Меня постигло страшное разочарование, я не владел собой, но тем не менее оно было непростительным.
– Я принимаю ваши извинения, - отозвался Фостер. - Это все?
– Если не ошибаюсь, вам звонила моя жена?
– Да.
– У нее непрерывная истерика. Она сказала мне, что звонила вам, но я не знал, можно ли поверить...
– Да, она мне звонила.
– Не могли бы вы сказать мне... Будьте так добры, скажите, что ей было нужно.
– Ей был нужен хроноскоп. Она сказала, что у нее есть собственные деньги и она готова заплатить.
– А вы... что-нибудь обещали?
– Я сказал, что я не приборостроитель.
– Прекрасно. - Поттерли с облегчением вздохнул. - Будьте добры, не отвечайте на ее звонки. Она не... не вполне...
– Послушайте, профессор Поттерли, - сказал Фостер, - я не намерен вмешиваться в супружеские споры, но вы должны твердо усвоить: хроноскоп может построить любой человек. Стоит только приобрести несколько простых деталей, которые продаются в магазинах оборудования, и его можно построить в любой домашней мастерской. Во всяком случае, ту его часть, которая связана с телевидением.
– Но ведь об этом же никто не знает, кроме вас. Ведь никто же еще до этого не додумался!
– Я не собираюсь держать это в секрете.
– Но вы не можете опубликовать свое открытие. Вы сделали его нелегально.
– Это больше не имеет значения, профессор Поттерли. Если я потеряю мою дотацию, значит, я ее потеряю. Если университет будет недоволен, я уйду. Все это просто не имеет значения.
– Нет, нет, вы не должны!