- Я так и понял, - с каким–то облегчением проговорил профессор. Лично я, вися над вами и, уж тем более, сидя внутри вас скорее всего помер бы со скуки. Но это я так, не для того, чтобы оскорбить, а для пользы дела. У нас здесь уже был один атеист. Странный такой. Бывало напьется и давай кричать, я, мол, вылез из материнского чрева и уйду туда же. Правда, он выражался несколько иначе, вольнее, я бы сказал. Так вот, вышел–то он действительно оттуда, как и всякий атеист. Чего уж там темнить, не маленькие. А ушел он совершенно в другое место. Соблазнил жену владельца завода железобетонных конструкций - женщины падки на оригиналов - она во время ссоры рассказала об этом мужу, а тот, узнав об этом, законсервировал его в одном из железобетонных стояков. В тот год как раз строили родильный дом. Стало быть, он там, родимый. Несет, так сказать, на своих глупых плечах всю тяжесть этого нужного дела, но уже в прямом, а не в переносном смысле. - Саша тихо хохотнул, и профессор, строго посмотрев на него, продолжил: - Вообще, как показывает жизнь, атеизм чреват всякими нехорошими последствиями. Атеисты и умирают–то от одного и того же: либо от сифилиса, либо от голода, либо от непонимания, куда двигаться дальше. Согласитесь, нельзя же, не имея ни карты, ни компаса, без проводника пускаться в такой дальний путь.
- Да, - согласился Дыболь.
- Ну да ладно, - вздохнул хозяин дома. - Ко мне иногда приходит в гости женщина. Молодая красивая женщина. Она наводит у меня чистоту и вообще, - по своему обыкновению профессор покрутил в воздухе пальцем.
Саша обвел удивленным взглядом комнату, но промолчал. Он даже не предполагал, что этим простым жестом проиллюстрировал слова этнографа Радлова, который после посещения жилища карагасов на реке Кан записал в блокноте: "Чистота - понятие субъективное".
- Мы с ней дружим, - продолжал хозяин дома. - И я прошу вас, в её присутствии не позволять ничего такого.
- Да я… - вяло проговорил Дыболь, не понимая, что профессор имеет в виду.
- Вот–вот, - важно проговорил старик. - Тем более, что у нас с Розалией… - сероватые щеки профессора покрылись бледно–розовым румянцем. - Тем более, что мы с Розалией… Ну, Розалия… - хозяин дома смущенно хмыкнул и наконец разродился: - Она в меня влюблена по уши.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЗАБЛУЖДЕНИЕ
Когда человек лжет, он делает вид, что говорит правду. Профессор же был человеком честным. Неправду он сказал совершенно чистосердечно - он заблуждался.
Заблуждающиеся - самая многочисленная категория людей на Земле. На сегодняшний день их почти шесть миллиардов. Всю свою жизнь человек перелезает из одних заблуждений в другие и всякий раз, расставаясь с очередной химерой, думает, что наконец он добрался до истины. И как это ни странно, он прав, потому что истина - это ни что иное, как неразоблаченное заблуждение, на поиски которого было потрачено много времени и сил. Как справедливо писал философ Гельвеций: "Заблуждения порой таковы, что их построение требует больше соображения и ума, чем открытие истины".
Утром следующего дня Саша приступил к своим обязанностям. Хозяин дома разбудил его рано, сонного подозвал к столу и сдернул тряпку с какого–то агрегата, похожего на машинку для пересчитывания денежных купюр. Сунув в неё лист писчей бумаги, профессор несколько раз нажал на ручку. Из машинки медленно выползло девять бумажек, отдаленно напоминающих деньги. На зеленых банкнотах во всю длину довольно плохо были отпечатаны какие–то химические приборы, а в правом верхнем углу стояло число 1000. Две из этих купюр оказались вдвое уже остальных, но старик пояснил, что это ерунда. Просто они стоят вдвое меньше.
- Надеюсь, вы понимаете, что это деньги? - задиристо спросил профессор и помахал свежевыпеченными бумажками у Дыболя перед носом. Ошеломленный Саша утвердительно кивнул и тихо произнес:
- Фальшивые.
- Как фальшивые?! - искренне удивился хозяин дома. - Что вы этим хотите сказать, молодой человек?
- Ну, дома… - растерянно начал Дыболь.
- Ну, дома, - повторил профессор и довольно грубо подстегнул жильца: Дальше–дальше!
- Сами… дома… делаете из бумаги, - бубнил Саша, пробиваясь к смыслу сквозь сотни мешающих слов.
- А у вас в России что, деньги лепят из глины? - Хозяину дома надоело слушать его бормотание и он, сунув Дыболю в руку свеженькие деньги, подтолкнул его к выходу. - Знаете, где лавка? Купите молока, хлеба, сыра и яблок. Если будет сахар, то и сахару.
- А мне дадут? - Саша никак не мог поверить, что деньги можно добывать таким простым способом. Он, конечно, слышал о существовании фальшивомонетчиков, но все эти слухи носили скорее апокрифический характер и к его реальному опыту не имели никакого отношения. Более того, в историях такого рода преступники, как правило, получали столько лет тюрьмы, сколько он едва успел прожить.
- Дадут? - переспросил профессор. - А куда же они денутся? Это деньги. Вы что, не знаете, что такое деньги? - Все более возбуждаясь, хозяин дома одной рукой дергал Дыболя за рукав, а другой тыкал ему пальцем в живот. Вы откуда свалились? Деньги - это такие бумажки, на которые можно купить все, вплоть до сахара и молока. Может в вашей Москве люди обходятся без денег? Или вы там у себя меняете гайки на штаны, штаны на лопаты, а лопаты на хлеб? - Профессор отпустил Сашу и пожал плечами. - Ладно, ступайте в лавку. Уже восемь, а мы ещё не завтракали.
- Значит, можно напечатать сколько хочешь? - все ещё не веря в такую замечательную возможность, спросил Дыболь.
- Печайтайте на здоровье, - удивленно ответил хозяин дома. - Все равно больше положенного не истратите.
Последние слова Саша или не понял, или пропустил мимо ушей. Его охватило какое–то молодецкое удальство, и он, глядя влюбленными глазами на неказистые зеленые бумажки, вдруг вспомнил джина. Впервые за все это время Дыболь подумал о старичке без кровожадности и даже без неприязни.
КАЖДЫЙ ДОЛЖЕН ДЕЛАТЬ СВОЕ ДЕЛО
Профессор, чрезвычайно довольный приобретением удобного жильца и возможностью лишний раз поболтать не выходя из дома, снисходительно улыбался и отвечал на все Сашины вопросы. Завтракали они не торопясь, беседовали с большими паузами, и за все время, пока они насыщались, разговор шел только вокруг денег.
- Такую машинку можно купить в любой лавчонке, - разрезая яблоко, сказал хозяин дома. - Закажете себе рисунок или сами нацарапаете на бумаге какую–нибудь ерунду, и пожалуйста. Только зачем она вам, Алек? Пользуйтесь моей.
- А на ваши деньги можно купить машинку? - опустив взгляд, мягко спросил Дыболь. Ему непременно хотелось иметь свою и в промежутках между фразами он уже мысленно набросал, как будут выглядеть деньги с его изображением в вертикальном овале.
- Конечно, - ответил профессор.
- Значит я могу купить всю лавку? Напечатать побольше денег и купить.
- Можете, - жуя яблоко, кивнул хозяин дома. - Но владелец лавки тут же купит её обратно.
- А я не продам, - сказал Саша, налегая грудью на стол.
- Ну так, и он может вам её не продать.
- Странно, - озабоченно проговорил Дыболь.
- Налейте мне пожалуйста ещё чаю и сделайте бутерброд, - попросил профессор.
Разливая чай, Саша напряженно размышлял. Он пытался грамотно сформулировать вопрос, который вертелся у него на языке, но никак не желал облекаться в слова. Что–то настораживало Дыболя в этой простой системе. Она казалась ему очень знакомой, но Саша не мог вспомнить, чем.
- Значит, лавочник сам может напечатать сколько угодно денег? принявшись за изготовление бутербродов, спросил Дыболь.
- Хоть целый вагон, - подтвердил хозяин дома. - А зачем? Куда их девать? Разве мало их печатают?
- Зачем же он отдает продукты за эти бумажки?
- Затем, что он торговец, лавочник. - ответил профессор. - Стало быть, должен торговать. Один очень мудрый человек когда–то сказал: "Я мыслю, значит я существую". Но каждый существует по–разному. И в интерпретации лавочника это изречение должно звучать так: "Я торгую, значит я существую". Улавливаете?
На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Слышно было лишь прихлебывание, да тиканье настенных часов.
- А вор? - неожиданно поинтересовался Саша.
- А вор должен воровать, - правильно понял его хозяин дома.
- И убийца?
- И убийца, - кивнул профессор и удовлетворенно крякнул.
Следующая пауза была вынужденной, потому что Дыболь наконец сделал два бутерброда. Когда же рты у обоих освободились, Саша лукаво улыбнулся и спросил:
- А таксисты?
- И таксисты, - терпеливо продолжал хозяин дома. - Скучно сидеть дома, вот и разъезжают. Все какие–никакие знакомства, разговоры. Это называется: усыпить чувство одиночества, молодой человек. Людям мало свежего воздуха у раскрытого окна. Хотя, домоседы, конечно, сидят дома, так сказать, по призванию. В общем, здесь каждый делает то, к чему у него лежит душа. Кто хочет растить хлеб - растит хлеб. Есть даже желающие считаться сумасшедшими. Считаются. У каждого свое дело. Попадаются, правда, такие, которые за все хватаются, и ничего толком не доводят до конца. Так они ничем не хуже убийц. Конституция у них такая.
- А деньги печатают многие? - упорно добивал тему Дыболь.
- Нет, - ответил профессор. - Первое время печатали все, кому не лень. Не успевали сжигать. А потом попривыкли.
- А когда это было, первое время? - заинтересовался Саша.
- Вы ещё будете чай, Алек? - спросил хозяин дома и, не дожидаясь ответа, начал убирать продукты.
- Нет, - ответил Дыболь. Сбитый с мысли, он вдруг вспомнил шутку, которую придумал в самом начале завтрака, но пока не мел возможности вставить в разговор. - Значит, я теперь смогу платить вам за жилье?