Читателю уже знакомы сборники рассказов В. Печенкина "Исказительницы" и "Варнацкий долг".
"Два дня "Вериты"" - первое крупное произведение писателя-тагильчанина. Это роман фантастико-приключенческого жанра. В нем показаны продажность и лживость правящих кругов некой "банановой республики". Действие происходит в Центральной Америке, где хозяйничает "Юнайтед фрут Компани" и американцы являются фактически хозяевами жизни.
События развиваются стремительно и тесно связаны с судьбой молодого талантливого ученого и его необыкновенным изобретением - "Веритой" - генератором, излучающим "импульсы правды".
Содержание:
Глава 1 1
Глава 2 2
Глава 3 3
Глава 4 5
Глава 5 5
Глава 6 6
Глава 7 7
Глава 8 8
Глава 9 9
Глава 10 10
Глава 11 11
Глава 12 13
Глава 13 14
Глава 14 15
Глава 15 16
Глава 16 16
Глава 17 17
Глава 18 18
Глава 19 21
Глава 20 22
Глава 21 24
Глава 22 26
Глава 23 28
Глава 24 29
Глава 25 30
Глава 26 32
Глава 27 34
Глава 28 36
Печенкин Владимир Константинович
Два дня "Вериты"
Глава 1
Слейн сидел под вентилятором в холле редакции, курил и вяло дописывал очередной репортаж об очередном убийстве. Вентилятор не спасал от полуденной духоты, солнечный свет нахально лез в глаза, надоедал и злил.
"…Полицейский врач насчитал в спине трупа восемь ножевых ран", - написал Слейн. Подумал, вычеркнул "восемь" и написал "десять". Потом еще подумал, решил, что "десять" - слишком круглое число. Зачеркнул и написал "одиннадцать". Вот теперь хорошо. - "Установить личность убитого не удалось", - закончил он, зевнул и хотел пойти в бар выпить чего-нибудь прохладного. Но тут его пригласили к шефу.
- Меня? - переспросил он. - Вы не ошиблись, сеньорита?
Секретарша равнодушно пожала обнаженным плечиком. "Зачем я ему? - думал Слейн, плетясь по коридору. - В последнее время я, к сожалению, безгрешен, как новорожденный… Тогда с чего же такое внимание?"
- Хэлло, Слейн! Как поживаете? - приветствовал редактор. Газета придерживалась проамериканского направления, и американская свобода в обращении была здесь в ходу.
Шеф сидел в кресле развалясь, и расстегнутый ворот его рубашки лишний раз давал понять, что этот вызов не носил официального характера. Слейн, не ожидая приглашения, опустился на стул и только тогда ответил:
- Живу благополучно. Немного лучше, чем наш швейцар, и намного хуже, чем наш редактор. А что, вы намерены внести коррективы в мое существование?
Редактор захохотал.
- Честное слово, Слейн, я всегда высоко ценил ваши способности, ваш веселый характер и… вашу независимость! Курите, - он пододвинул коробку с сигарами. - Скажите-ка, у вас есть какие-нибудь планы на ближайшее время?
- Если вы увеличите мне гонорар и дадите месяц отпуска, я бы съездил отдохнуть на побережье. Других планов нет.
- Я и сам не отказался бы от побережья, - вздохнул шеф, игнорируя замечание о гонораре. - Черт возьми, здесь адская жара, не правда ли? Нет, советую взять вон ту, черную сигару. Местная, но вполне приличная. Да, так насчет перемены климата, Слейн. Хотите спастись от жары? Хотите в горы, а?
- Лучше бы все-таки на побережье. - Слейн с удовольствием затянулся действительно хорошей сигарой.
- Возможно. Но все-таки вы поедете в горы, на индейскую территорию. (Слейн присвистнул). Там уже и будете свистеть, если захочется. И привезете репортаж о положении индейцев племени тхеллуков. Ну-ну, не делайте квадратные глаза. Сейчас я объясню, в чем дело. Разумеется, я помню вашу статью в этом левом журнале два года назад. Надеюсь, и вы хорошо запомнили те неприятности, которые для вас последовали.
Еще бы! Слейн очень даже помнил. Журнал, издаваемый социалистической партией, напечатал тогда большой обзор Слейна о жизни коренного населения страны, вытесненного в суровые горные местности и вымирающего от нищеты и эпидемий. Статья вызвала бурные отклики со стороны левой прессы и социалистических группировок в стране и за границей. Правительство вынуждено было поставить на обсуждение вопрос о "некоторых ненормальностях" положения индейцев и выделить кое-какие ассигнования для помощи голодающим горцам. Слейн уже готовился было к новой поездке на индейскую территорию. Помешало восстание крестьян, вспыхнувшее у восточной границы. Под благовидным предлогом "красной опасности" правительство объявило в стране чрезвычайное положение, и под патриотическую шумиху обрадованная полиция разгромила и левые редакции, и многие социалистические группировки. Слейн потерял работу, приобрел пугающую репутацию "красного" и долго пробавлялся случайным заработком, пока его наконец не прибрала к рукам редакция "Экспрессо", вполне лояльная к правительственным кругам и финансируемая двумя крупными монополиями. Здесь ему дозволялось писать сообщения о мелких происшествиях, авариях, ограблениях и праздничных церемониях. Редактор бдительно вычеркивал из его статей всякие "настроения" и вообще держал нового сотрудника в черном теле. Все это удручало и бесило, но деться было некуда.
"Вот и все, - подумал Слейн. - Меня похвалили за независимость и сразу поставили на свое место".
- Что мне нужно написать? - спросил он.
- Правду и только правду! - патетически воскликнул редактор и поднял руку с сигарой, словно давая присягу на суде.
"Господь создал его специально для редакторского кресла, - внутренне усмехнулся Слейн. - Шеф всегда врет и всегда искренне…"
- Да, это должен быть правдивый репортаж, - продолжал редактор. - Я думаю, многие помнят ту, прежнюю, вашу статью и ничего иного от вас не ожидают. Вы не должны изменять доверию читателей.
- Уж не хотите ли вы, сеньор редактор, изменить хозяевам газеты?
- Не надо дерзить, Слейн, не надо. Я действительно ценю ваши способности, ведь вы талантливый журналист…
- Не смею спорить, шеф.
- Кроме того, какими бы ни были ваши прежние заблуждения, но мы с вами настоящие белые, мы - англосаксы… Итак, ваше имя помнят, в вашей правдивости не сомневаются. И вы дадите правдивое описание жизни индейцев в настоящее время. Единственно, о чем я прошу - и требую! - чтобы вы не были пристрастны. Не нужно заострять внимание на некоторых, пусть иногда даже значительных… м-м, ну, скажем, неудобствах быта этих краснокожих. Наоборот, следует подчеркнуть, что существующее ныне правительство исправило все те… ненормальности, о которых вы писали когда-то. Вот вам кубинский журнал. Какой-то черномазый обвиняет наше правительство черт знает в чем! Ах, вы уже читали? Паршивый журнал и паршивая статья! Но вызывает нежелательные отзвуки… И это накануне выборов, когда партия независимых христиан должна остаться правящей партией.
Редактор вытер платком потный лоб, редкие рыжеватые волосы и неожиданно предложил:
- Хотите выпить? Коньяк? Виски?
- Послушайте, шеф, - задумчиво сказал Слейн. - А если я откажусь?
Редактор улыбнулся, но в серых водянистых глазах пропало простецкое и дружелюбное выражение.
- Знаете, Слейн, я бы вам не советовал. Вы понимаете? Не советовал бы.
- Может быть, нам в самом деле выпить? - усмехнулся журналист.
Редактор кивнул и наполнил рюмки коньяком. Выпили. Слейн сказал:
- Я, пожалуй, пойду.
Редактор поднялся.
- Проклятая жара! Завидую вам, Слейн, в горах сейчас прохладно. Я распорядился выдать вам чек, сумма вполне достаточная. Остальное по возвращении. Самолет до Чельяно вылетает в двенадцать тридцать, от Чельяно придется добираться автобусом. Жду вас недели так через три… - Он внимательно посмотрел на Слейна. - И не вздумайте отказываться. Право, я желаю вам добра.
Слейн ничего не ответил и вышел.
В баре, куда обычно забегали поболтать и выпить сотрудники "Экспрессо", он нашел Рамона, молодого, неимоверно тощего мулата, подрабатывающего по мелочам в редакции и типографии.
- Эй, парень! Возьми вот эту чепуху, - Слейн помахал листами только что законченной статьи, - добавь своей чепухи, если хочешь… словом, доведи до благополучного конца. И сдай машинистке. Можешь поставить свою подпись.
- О, сеньор! - мальчишка Рамон всегда немного восторженно относился к Слейну и теперь был по-настоящему счастлив. - А вы, сеньор? Разве вы…
- Еду в горы. Приказано письменно восторгаться жизнью тхеллуков.
- И вы поедете, сеньор Слейн?! - в черных глазах мулата отразилось что-то похожее на боль.
- А ты отказался бы? - прищурился Слейн.
- Ах, сеньор!.. - парень смолк. Потом опустил глаза, коричневую кожу щек прожег густой румянец. - Не знаю, сеньор… У меня мать и больная сестра. И нет денег.