- Простите его, матушка, - подала голос Ассоль. - Он такой фантазер… Что с вами, матушка?
После последних слов Мюллера настоятельница побледнела и лицо у нее стало растерянное. Но она быстро овладела собой.
- Со мной все нормально, - сказала она. - Но проповедь у меня не получится. Из-за тебя не получится, бестолковое чадо! - бросила она Мюллеру.
- А давайте лучше я расскажу! - предложил Мюллер. - Я интересно рассказываю! В тот раз мы с Птаагом…
- А ну молчать! - рявкнула настоятельница. - Ассоль, выведи святотатца! В карцер! На хлеб и воду! Три дня! Выполнять!
Ассоль испуганно охнула. Никогда еще она не видела матушку в таком гневе, вот как махнет сейчас посохом… Да она мальчика в порошок сотрет!
Ассоль схватила Мюллера за руку и быстро вытащила из класса. Мальчик не упирался, он, похоже, так и не понял, что происходит и чего он избежал.
- А Птааг добрее, чем Ксю, - невозмутимо произнес он.
К счастью, дверь в класс уже закрылась, матушка Ксю не расслышала последних слов.
Ассоль присела на корточки, чтобы лицо оказалось напротив лица мальчика, и горячо зашептала:
- Никогда не говори такого, никогда не говори, так нельзя! Это же святотатство!
- Почему? - переспросил Мюллер. - Птааг, он же добрый… Какое тут святотатство, если он добрый?
Ассоль поняла, что продолжать воспитание сейчас неуместно. Затащила мальчика в карцер, захлопнула дверь, хотела сказать что-нибудь назидательное, но ничего не придумалось, и она удалилась молча.
Мюллер улегся на спину на жесткие нары, закрыл глаза и занялся тем, что просвещенные взрослые называют медитацией, а Мюллер не называл никак, потому что не знал подходящего слова. Он мысленно обратился к Птаагу, но это не было молитвой, потому что молитва - действие одностороннее, бог на нее если и отвечает, то только через долгое время, а когда Мюллер обращался к Птаагу, тот всегда отвечал быстро, всего через несколько минут. Вот и сейчас бог выслушал жалобы мальчика и пообещал все исправить, притом не за три дня, а намного быстрее. Тогда Мюллер набрался храбрости и попросил бога сделать, чтобы у Мюллера были мама и папа, как у всех нормальных детей, и чтобы мама была добрая, как Ассоль. Бог обещал, что все сделает.
2
Конная сотня пересекла брод и направилась к воротам. Это были не косорылые степняки на мохнатых низкорослых лошадках, а имперские воины на нормальных имперских лошадях. Любой дурак легко узнает воина родной державы по высокому шлему и удлиненному щиту, притороченному к лошадиному боку. А офицера легко опознать по гербу, изображенному трижды: на щите, на грудной пластине доспеха и на флажке, надетом на копье пониже наконечника. А у старших офицеров шлем снабжен забралом, а за поясом вместо меча торчит булава-шестопер. В том отряде, о котором идет речь, офицеров было четверо: один старший и трое младших, они держались вместе в голове колонны.
До реки лошади шли неторопливой рысью, а войдя в воду, перешли на шаг, и когда выбрались на северный, имперский берег, так и шли дальше шагом. Обычно воины, когда въезжают в крепость, стараются принять бравый вид, но эти воины ничего подобного не делали. То ли знают, что Роксфордская крепость уже не крепость, то ли слишком сильно устали и измучились.
Когда передовые всадники приблизились к воротам, стало видно, что верно второе. Плащи воинов были запылены так, что выглядели не красно-коричневыми, как положено по уставу, а серыми. Все воины, кроме самых молодых, были небриты, у многих отросли окладистые бороды. Все лошади были серыми невзирая на масть, будто их не чистили дней пять, а nbsp;то и всю неделю. У нескольких воинов руки или головы перевязаны побуревшими тряпками, щиты почти у всех порублены, а копье сохранилось только у предводителя отряда, флажок этого копья изображал вставшего на дыбы единорога.
Матушка Ксю встретила их сразу за воротами. Она сразу узнала командира отряда, хотя тот и скрывал лицо под забралом. По гербу узнала.
- Привет тебе, Ромул Мокроносый! - сказала она.
Эти слова обидели молодого безбородого офицера, ехавшего по левую руку командира.
- Кому Ромул Мокроносый, а кому ваше высочество, - сказал он и вытащил из-за пояса плеть.
Матушка Ксю половчее перехватила посох и приготовилась отразить намечающееся оскорбление. Но ей не пришлось ничего отражать, командир остановил ретивого подчиненного повелительным жестом.
- Моя честь - мое дело, не твое, - сказал он.
Юноша поморщился и буркнул:
- Как вам угодно, батюшка.
Батюшка поднял забрало и громко сказал:
- И тебе привет, Ксю Двойная Дудка!
Эти слова произвели на матушку Ксю странное впечатление. Сначала она клацнула челюстью, будто поймала ртом комара, затем покраснела, и, наконец, принужденно рассмеялась.
- Мы встречались? - спросила она.
- Вроде нет, - ответил Ромул. - Но слухами земля полнится.
- Сын? - спросила Ксю, указав на офицера, только что возмутившегося ее словами.
- Да, старший мой, Бартом кличут, - кивнул Ромул. - Что с крепостью?
- Пока стоит, - пожала плечами Ксю. - Что война? Битва уже была?
- Была, - кивнул Ромул. - Просрали.
- Проездом или как? - спросила Ксю.
- Или как, - ответил Ромул. - Приказано держать брод.
Настоятельница оглядела воинов критическим взглядов. К этому времени три десятка бойцов въехали внутрь и распределились по окружности монастырского двора. Остальные по-прежнему толпились за воротами.
- С таким сбродом ты говно в жопе не удержишь, не то что брод, - сказала Ксю.
Барт вздрогнул. Не зря говорят, что она колдунья, откуда иначе ей знать, что половина имперского войска мается несварением?
- Отец! - воскликнул Барт. - Разреши…
- Не разрешаю, - отрезал Ромул. - Ты на абордаж не ходил, а она ходила. Много раз. Потому имеет право дерзить. Ксю, у меня приказ держать брод пока хватит сил.
- Сил хватит ненадолго, - сказала Ксю.
- Это касается только меня и Птаага, - сказал Ромул. - Не тебя.
- Мой монастырь посвящен Птаагу, - заметила Ксю. - Так что меня оно тоже касается. Когда ждешь степняков?
- Послезавтра, - сказал Ромул.
Настоятельница снова клацнула челюстью.
- Послезавтра? - переспросила она. - А эвакуация?
- Какая тут эвакуация, - пожал плечами Ромул. - Божья воля очевидна. Все сложим головы во имя богов и императора. Военные, гражданские, все…
- А дети? - не унималась Ксю. - У меня больше сотни сирот-бастардов.
- Сироты-бастарды тоже, - сказал Ромул и безразлично пожал плечами.
Ксю некоторое время испытующе пялилась ему в глаза, затем отвела взгляд и тоже пожала плечами.
- Скажи бойцам, пусть детей не обижают, - сказала она.
- Солдат ребенка не обидит, - сказал Ромул.
- Старших девочек тоже, - добавила Ксю.
- Гм, - сказал Ромул. - Ладно, хорошо, старших девочек тоже.
- Поклянись, - потребовала Ксю.
- Клянусь, - сказал Ромул. - Всеми светлыми богами клянусь, и пусть моя душа не спасется, если нарушу сию клятву.
- Клятву приняла, - кивнула Ксю. - Слезай с коня, пойдем, покажу, где людей разместить.
- Барт, пойдешь со мной, - приказал Ромул сыну.
Барт слез с коня и последовал за настоятельницей и отцом. Лицо Барта было мрачно. Он только сейчас понял, что вряд ли переживет послезавтрашний день. А сегодня и завтра обещают быть неимоверно унылыми. Зачем только отец поклялся не обижать местных девок…
3
Птааг не соврал, Мюллеру недолго пришлось сидеть на хлебе и воде. И трех часов не прошло, как в карцер явилась Ассоль в сопровождении незнакомого мужика-простолюдина, здоровенного, волосатого и вонючего. Воспитательница схватила Мюллера за руку и выволокла в коридор, тот даже проморгаться не успел.
- Ага, вот они где, сходы для смолы, - непонятно пробасил мужик. - Эй, Шорти!
Мюллер к этому времени уже проморгался и понял, что в коридоре полно больших и вонючих волосатых мужиков, и это не просто мужики, а воины, потому что на поясе у кого сабля, у кого меч, у кого топор, а у некоторых поверх рубах нацеплены кольчуги и панцири, видать, не нашли времени разоблачиться.
- Да я понял, - подал голос густобородый коротышка, похожий на сказочного гнома. - Смолу доставим враз, дымоход - вон он, я только пока не соображу… ан нет, сообразил…
- Шорти, Чиж и Кикимора здесь, Шорти старший, - распорядился первый мужик. - Остальные со мной. На другой стороне такая же трахомудия должна быть, пошли искать.
Они прошли мимо, задевая стены ножнами и полами плащей, Ассоль прижалась к стене, ее потная рука сильно сжимала ладошку Мюллера. Будто чего-то боится…
- Ай! - вдруг пискнула Ассоль и стала запыхтела, невнятно и сдавленно.
Мюллер поднял глаза и увидел, что мужик, шедший последним, ухватил Ассоль одной рукой за грудь, а другой за жопу, а небритой харей уткнулся в Ассолину шею и… кусает, что ли…
- Кто там балует?! - донесся издалека зычный командирский голос. - Его высочество что Ксюхе пообещал?
Воин поднял голову, Мюллер увидел, что он вовсе не кусал Ассоль, просто слюнявил, так, помнится, по весне Луи Шило стал слюнявить морду Селине Топотушке, а потом они принялись разглядывать пиписки, а потом пришла Ассоль и стала ругаться…
- Так то сиротинок-ублюдиц высочество обещал не портить! - крикнул воин. - Про монашек уговора не было!
Кто-то захохотал, глумливо и одобрительно. Воин наклонился к Ассоли, чтобы снова обслюнявить, но тут луч света упал на ее лицо, воин вздрогнул и произнес сразу пять плохих слов подряд. И добавил непонятно:
- Наволочку бы…