Барту доводилось слышать разговоры, что во всем, дескать, виноваты боги. Недостаточно почитали, неправильно почитали, не тех почитали, хер разберет, короче, в чем промашка, но что-то не заладилось между богами и императором, вот они и подкузьмили. Тушканчиковы кешики проскакали по бранному полю как витязи по ристалищу, кони сытые, всадники румяные, а имперское войско - как парад живых мертвецов, кто водой не срет, тот кашлем заходится. Чем не божья немилость? Отец, правда, сказал, что боги тут ни при чем, что Птаагу Милосердному, дескать, и сам император в хер не уперся, а о простых воинах тем более говорить нечего. Барт тогда остолбенел, впервые услышав, как отец сквернословит, да еще с богохульством, а потом подумал, чего уж теперь…
Он стал чувствовать себя как мифический Андроид Автомат, про которого рассказывала сказки Янка-кормилица, и мама тоже что-то рассказывала, хотя до Янки ей, далеко было в сказительном умении. Мозг Барта как бы отключился, все, что он делал, делалось само собой, и иногда Барту казалось, что его душа высунулась из тела через невидимый третий глаз на темечке и теперь телепается на ветру, как невидимая хоругвь, и с любопытством озирает доверенное богами тело. А телу повезло, ни желудочная хворь не задела, ни легочная, ни стрела, ни сабля. Ну и толку с того… Война не турнир, на войне победы раздают не каждому бойцу отдельно, а всем сразу, и будь ты хоть трижды героем в побежденной армии, все равно горе побежденным.
Нелепое оцепенение отпустило Барта в тот момент, когда отец сказал старухе-монашке, дескать, все сложим головы во славу богов и императора. И тогда Барт понял: да, они сложат головы на стенах этой забытой богами крепости, облезлой и уродливой, ничуть не соответствующей собственной славе. Не самый достойный конец для храброго воина, не о таком он мечтал, когда муштровался в училище и потом, когда терпел отцовские придирки.
Барт ничем не показал своего разочарования. Он с головой погрузился в обычную расквартировочную суету: распределить нужники и умывальники, составить списки дежурств, графики приема пищи и уборки помещений, перечень постов и порядок смены караулов, определить запретные зоны, организовать пропускной режим… Организацию обороны отец взял на себя, а тыл полностью поручил Барту. И уже не в первый раз. Ветераны говорят, это хороший признак, в капитаны готовит. Точнее, раньше готовил, а теперь действует по инерции, не осознал еще сердцем, что послезавтра все умрут и все бессмысленно. И не только он, никто этого не осознал, ни солдаты, ни офицеры, совсем никто. Ходят, говорят, шутят, покрикивают, все как обычно, будто этот день не предпоследний в жизни каждого, а потом только финальная битва и конец. Как будто все не бессмысленно.
Ближе к вечеру суета утихла и стало совсем тяжело. Когда делаешь тысячу мелких дел, легко отвлечься от грустных мыслей, а когда все дела сделаны, это намного труднее. Вроде все хорошо, впервые за три недели сытно поел, да не какую-нибудь похлебку, а жареную свинину с заморскими пряностями (чего их теперь беречь), выпил два стакана вина один за другим (тоже незачем беречь), в другой день Барт был бы счастлив, но не сегодня. Он знал, что послезавтра умрет, и от этого хотелось выть.
Он вышел за пропускной пункт и поплелся по гулкому сырому коридору куда ноги ведут. Ноги привели его в крыло, отведенное малолетним бастардам. Прямо в коридоре по охапке соломы ползали штук десять голожопых малышей в одинаковых застиранных рубашонках, сразу не разберешь, где девочки, а где мальчики. Хотя нет, вот девочки, играют в куклы, а вон мальчики солдатиков по полу расставили. А воспитательница какая страшная на рожу!
- Здравствуйте, благородный господин, - почтительно произнесла воспитательница, поднялась с карачек и сделала неловкий книксен. - Дети, поприветствуйте благородного господина.
- Заасси бааоный гаадин, - нестройно пропищали дети.
А один пацан, белобрысый и не по возрасту серьезный, спросил воспитательницу:
- Ассоль, а он воин?
- Да, конечно, - ответила страшная Ассоль. - Почему ты спрашиваешь, Мюллер?
- Ты говорила, воины бесстрашные, - сказал серьезный мальчик Мюллер. - А он вот-вот усрется от страха.
Дети захихикали. Барт почувствовал, что краснеет.
- Мюллер, не говори плохих слов! - воскликнула Ассоль. Повернулась к Барту и добавила: - Простите его, благородный господин, он еще маленький, не понимает, что говорит.
По ее лицу было видно, как трудно ей не рассмеяться.
- Мюллер - странный мальчик, - продолжала Ассоль. - Мы к нему привыкли, не обижаемся, слышали бы вы, какие он сказки придумывает…
- Господин наклюкался, - заявил Мюллер. - Вона рожа раскраснелась.
- Мюллер! - прикрикнула на него воспитательница.
Какой-то ребенок произнес, прикольно растягивая гласные:
- Надо говорить не "вона", а "глядите", и не "рожа", а "лицо". Ты бы еще "хавальник" сказал.
- Луи! - снова прикрикнула воспитательница. - Мне стыдно за тебя! И за тебя, Мюллер, тоже стыдно. Разве я вас не учила, как говоривать с благородными господами?
- Да какой он благородный, он не представился, - сказал Мюллер и скорчил брезгливую гримасу.
- Он степнячий шпион! - внезапно завопил Луи.
Какая-то девочка заплакала.
Барт хотел сказать, что он не шпион, но вдруг заметил, что челюсти его сжаты с такой силой, что на щеках вздулись желваки. Усилием воли расслабил жевательные мышцы, зубы громко скрипнули.
- У дяди глисты, - прокомментировал какой-то ребенок.
Ассоль нахмурилась, наморщила лоб, и ее страшная морда неожиданно перестала быть страшной. Не иначе, вино догнало.
- Благородный господин, вы шли мимо? - обратилась она к Барту.
В этот момент Барт решился. Если он послезавтра умрет, что сегодня имеет значение? Да ничего!
- Леди, позвольте вас на минутку, - учтиво произнес он. - Буквально на пару слов.
- Я не леди, - поправила его Ассоль. - Я благородного происхождения по отцу, но я приняла обеты. Вы можете называть меня сестрой.
Барт саркастически хмыкнул. Сестрой, как же… Впрочем, почему бы и не сестрой? Все равно послезавтра обоим помирать, настолько сестренка смазлива, чтобы оставили в живых. Он ей сейчас добро сделает, подготовит, так сказать, к последнему испытанию.
- Пойдемте, сестра, - сказал Барт.
Галантно подхватил девку под локоть, и повлек по коридору торжественным шагом. Но торжественность была обманчива, Барт просто боялся поскользнуться на гнилой соломе.
- Сюда, пожалуйста, - сказал Барт и направил девицу в первую попавшуюся комнату.
- Там детский нужник! - изумилась Ассоль.
- Тогда не сюда, - поправился Барт. - Что в следующей комнате?
- Детская спальня, - ответила Ассоль. - Там сейчас никого, дети вона играют.
- Вот и хорошо, - кивнул Барт. - Пойдемте в спальню.
На глупенькой мордочке дурнушки впервые появилось подозрительное выражение.
- Гм, - сказала она. - Позвольте поинтересоваться, благородный господин…
Барт решил, что пора переходить от слов к делу. Обхватил девку за талию, подставил подножку, толкнул в плечо другой рукой, она пискнула, потеряла равновесие и бестолково засеменила, подчиняясь направляющему движению. Барт втолкнул ее в детскую спальню и разжал руки.
Это, очевидно, была временная спальня. Здесь не было ни кроватей, ни тумбочек, ни других казарменных атрибутов. Просто большая охапка соломы на полу и в беспорядке разбросаны какие-то одеяла. Ну и ладно.
- Ах! - воскликнула Ассоль.
- Не пищи, дети услышат, - посоветовал ей Барт. - Становись раком.
- Вы не посмеете! - вскрикнула Ассоль, но тише, чем в прошлый раз, умненькая, детей стесняется, похвально. - Ваш командир обещал…
- Не лги мне, - сказал Барт. - Я при том разговоре присутствовал и точно помню каждое слово. Ты разве ребенок?
- Нет, - ответила Ассоль, несколько растерянно.
- Тогда становись раком, - потребовал Барт. - А то будет больно.
Подождал немного и добавил с особой доверительной интонацией, отрепетированной еще в столице:
- Да хватит тебе кобениться, от этого не умирают, оно даже приятно. Тем более послезавтра все равно умирать.
- Ах, вот в чем дело, - сказала Ассоль с неожиданным облегчением. - Прости, я думала, ты маньяк, а ты трус. Давай лучше помолимся Птаагу Милосердному…
Она не договорила. Барт ударил ее кулаком в скулу, получилось не особо сильно, несподручно бить сидячего, когда сам стоишь, но все равно дух из девки вышибло неслабо. Ишь чего удумала, благородного офицера трусом называть! Сейчас ты у меня, стерва, попляшешь!
Барт повернул бездыханное тело, задрал на голову подол монашеской робы и изумленно присвистнул. Никогда не видел такого контраста - сверху крокодил крокодилом, а снизу вполне себе пригожая девица. Ну, держись, красавица, принимай воина в гости.
- Ее нельзя трахать, - послышался из-за двери детский голос. - Она обеты дала.
- Заткнись, ублюдок, - пропыхтел Барт, стараясь не сбиться с ритма.
Он вспомнил: Мюллер, так она назвала эту малолетнюю скотинку.
- Я теперь понял, что такое грех, - сказал Мюллер. - Раньше не понимал, а теперь понял. Грех - это как ты себя ведешь. Сильных боишься, слабых обижаешь. Не стыдно?
- Заткнись, ублюдок! - повторил Барт, на этот раз во весь голос.
- Зато я не трус, - спокойно сказал Мюллер.
Барт выхватил кинжал и метнул в дверь, не глядя. Послышались удаляющиеся детские шаги. Странно, что нож не зазвенел, когда упал, неужели попал? Неудобно получилось - хотел пацана отпугнуть, а случайно зарезал. Ну и наплевать.