Позднее журналисты назовут этот день "бойней при Саламине", а Хайтэка - самым бездарным флотоводцем в истории. Разжалованный гранд-адмирал умрёт в безвестности, оставшись лишь в нескольких сухих строчках учебников. А вскоре проследует в Лету и само сражение: следующая война, теперь уже между бывшими союзниками, быстро породит новых героев и неудачников, имена которых будут безжалостно трепаться на первых полосах газет. Адмирала Рота и его солдат ждала иная судьба. Беглецы, основав новую колонию, бережно сохранили каждое из имён - имён тех, кто отдал свою жизнь ради их будущего. Но настоящей судьбы ушедших героев никто из современников так и не узнал…
Интермедия. Пришельцы из никогда
Сразу после совещания я попросил остаться у себя нескольких офицеров, с которыми служил дольше всех и старался обсуждать самые сложные и трудные проблемы. А также профессора Тамаша Чарского, который в этом походе занимал должность главного инженера флагмана. Разговор пошёл о том, как дать нашим солдатам возможность уцелеть в "мясорубке", которая скоро начнётся у Саламина. Уцелеть, конечно, не в привычном смысле - шансов остаться в живых у нас не было. Но я вспомнил об одной из разработок, с которой перед самой войной познакомился в Академии Исследования Пределов Знания. Речь шла о путешествиях в прошлое. Не в физическом плане - это невозможно, но сознание, хотя и с некоторыми ограничениями, могло уйти по оси времени назад. Сеть военных маяков и ретрансляторов Империи ещё частично функционировала - значит, могла послужить пространственным маркером для хроноимпульса. И, следовательно, возможность "дотянуться" до прошлого какого-нибудь из обитаемых миров была.
Именно об этом я просил экипажи перед боем: катапультироваться в прошлое, если корабль не сможет продолжать сражаться. Точкой выхода мы с Тамашем выбрали самое начало информационной эры. В эту эпоху техника уже вышла из совсем уж примитивного состояния, потому, опираясь на местную промышленную базу и разницу в знаниях, мы при нужде могли восстановить большую часть современных технических устройств. Информационная матрица нашего сознания вселялась в момент рождения в младенца соответствующего пола, личность же начинала оживать лишь годам к шести. Но спонтанно, полностью пробуждаясь лишь годам к десяти-одиннадцати. Это давало надежду адаптироваться в непривычном окружающем мире, и спасало неразвившийся детский мозг от перегрузки и шизофрении.
Меня часто называли "Непогрешимым"… но я тоже человек, и способен ошибиться. "Плотность расположения" сознаний из будущего не могла в момент перехода превышать некую критическую величину - поэтому было выбрано государство достаточно большое, чтобы все пришельцы оказались гражданами одной страны. И просуществовавшее достаточно долго, по доступным хроникам оно сохранилось до самого выхода человечества к звёздам. Вот только выбранное время пришлось на Смутные годы, когда страна уже перестала быть СССР - но не стала ещё Русским Союзом. Все "ушедшие" были людьми в возрасте: я безжалостно сменял на обречённых кораблях молодых матросов и офицеров на пожилых добровольцев из пехоты и из гражданских. С одной стороны в новом ростке Империи молодёжь нужнее, с другой богатый жизненный опыт вместе с загруженными в момент перехода знаниями облегчит приспособление к реальности иной эпохи и поможет легко отыскать товарищей. Вот только в новом настоящем мы оказались не просто разделены границами новоявленных государств.
Кто-то погиб. Каким бы ты не был опытным солдатом - трудно выжить, если тебе шесть лет, а в твой дом врываются бородачи с автоматами, чтобы убить "гяуров" ради свободы Независимой Ичкерии. Или приходит чума, потому что гордым маленьким странам Средней Азии не нужны больше сельские врачи, учителя и прочие "тяготы" социализма. Или когда оказываешься на улице в каком-нибудь Львове, Москве или Свердловске, потому что родители запили с горя от внезапно свалившейся нищеты, а твою судьбу похоронили обломки некогда могучего государства.
Второй проблемой оказалось совершеннолетие. В мою эпоху во всех государствах Ойкумены, за исключением единичных ультраконсервативных миров, существовал институт "неполной гражданской дееспособности", когда, достигнув четырнадцати-пятнадцати лет, любой подросток мог сдать специальный экзамен и получить часть прав и обязанностей взрослых. Хотя список "ограниченных" возможностей отличался в разных мирах очень сильно - от права на голосования до права на государственную службу или совершение финансово-биржевых сделок. В прошлом же оказалось, что возрастом официального совершеннолетия считается только восемнадцатый день рождения, но на практике общество признаёт достаточно взрослым, ответственным и самостоятельным лишь того, кто достиг двадцати двух - двадцати пяти лет.
Это грозило нам смертью - смертью, которую мы сумели обмануть. Река Хроноса не любит завихрений внутри своего течения. И потому, едва самый старший из нас достигнет биологического возраста тридцати шести лет, его и всех, кто пришёл вместе из будущего, настигнет "обратный резонанс", когда время будет стремиться вернуться в свой естественный поток. В течении месяца-двух все погибнут от болезней или несчастных случаев. Единственный шанс на спасение - до этого момента изменить течение истории так сильно, чтобы оно породило новое русло. Независимую от старой реку времени, где пришельцы станут не чужаками из другой эпохи, а неотъемлемой частью настоящего. Но исторический процесс очень инертен, он не любит перемен и скачков за пределы своего естественного хода. Тысячелетняя история легко сгладит любой теракт, любую замену того или иного политического или культурного деятеля. То же самое будет с опережающими время открытиями или необычными идеями. Непонятые, не получившие поддержки в обществе, они быстро зачахнут, станут забавным курьёзом. В лучшем случае - опередившим свою эпоху гениальным прозрением, достойным лишь упоминания в скучных монографиях специалистов. А десять-двенадцать лет, чтобы сделать что-то значительное, очень мало. Даже для всех разом. Не говоря уж о разбросанных одиночках.
Часть I. Победители
Глава 1. Дети улицы
Семён медленно тащился вслед за остальной компанией, тоскливо думая, как хорошо бы в такую погоду не вылезать из дома: свинцовые тучи и неприятный ветер хорошему нстроению никак не способствовали. Но отец ушёл в очередной запой - и тому, кто в прошлой жизни имел нормальную семью, лучше мотаться по району, чем слушать пьяные поучения, переходящие иногда в рукоприкладство. Каждый раз Семён боялся, что не выдержит и убьёт эту жалкую пародию на родителя. Потому и сбегал - тем более что мать давно уже махнула на старшего сына рукой, отдавая все силы и всю ласку младшей дочери. Семёну же лучше среди пацанов на улице. Хотя вспомнив, как пришлось ему, тринадцатилетнему мальчишке, добиваться своего статуса в дворовой компании, Сёма невольно поёжился.
От раздумий отвлёк гогот впереди. Оказалось, пока он в задумчивости замедлил шаг, остальные окружили невысокого плотно сложенного паренька чуть старше Семёна. Куцее потрёпанное пальто и поношенные ботинки, бледная кожа, короткий ежик тёмных волос. "Приютский. Точно приютский, - с мысленным вздохом подумал Семён. - И зачем его сюда занесло?" Пацанов из расположенного через дорогу от их района детского дома принято было бить. Никто не знал, откуда взялось это правило - но соблюдалось оно жестоко и неукоснительно. Знали об этом и "сиротские" - но этот почему-то не побоялся пройти именно через их дворы. Паренёк стоял спокойно, даже слишком спокойно. Не обращал внимания на скабрёзности, издевательский смех и подступающих недругов. Семен подошел ближе, надеясь, что сможет… нет, не предотвратить избиение - но остановить, когда голодные до чужой боли приятели слегка насытятся, и можно будет дать мальчишке сбежать без увечий. Вдруг паренёк чуть переменил позу и вполголоса выругался себе под нос.
Несколько ударов сердца Семён не мог поверить - а кровь гулко бухала в ушах, заглушив, казалось, все звуки на улице. Приблудный пацан выругался на имперском койне! Семён рванулся вперёд и громко сказал: "Оставьте его!" И, стараясь не выказать волнения, начал объяснять, что парень шёл к нему. Что это не какой-то приютский "бычок", что это свой. Мол, пока жили не в новостройках, а на Орджоникидзе, в частном секторе - были соседями. А дальше вот батя переехал, а друган "через дорогу" угодил.
Своих бить не принято - даже если они и попали в детдом. Какое то время было потрачено на формальности, на то чтобы признать Андрюху, как назвался паренёк, своим. А потом они ушли вдвоём в одну из беседок соседнего детского садика, подальше от остальных. Любимых чад родители уже разобрали по домам, а курящие компании с пивом не собрались из-за неподходящей погоды, и лучшего места для приватного разговора было не найти.
Первым начал Андрей, видя, что Семён никак не может справиться с волнением.
- Майор Северин, рота специальных операций четвертого гренадёрского корпуса. Последняя приписка - линкор "Радежа".
Семён, ещё не до конца придя в себя от того, что наконец-то услышал такую родную и такую далёкую речь, помотал головой, словно сбрасывая тяжёлый туман, наполнивший мысли и ответил:
- Инженер-лейтенант Оргенсен, лёгкий крейсер "Доннау", - и с неожиданной горячностью, спешно и глотая слова быстро заговорил. - Скажи! Все эти годы… меня мучило одно… Как мы? Мы… победили?
Майора осветила улыбка, а сквозь детское лицо, казалось, проступили иные, чужие черты. Это смотрелось дико и даже страшно - но Семён ничего не замечал.