- Чёрт возьми, - сказала мама - а ведь она практически никогда не ругалась. - Мы же могли заплатить за обследование! У нас…
Доктор Тхань взглянула на меня, потом снова посмотрела маме в глаза.
- Миссис Салливан, поверьте, это ничего бы не изменило. Состояние вашего мужа не поддаётся коррекции. АМВ наблюдается у одного человека из тысячи, а синдром Катеринского - лишь у одного из тысячи носителей АМВ. Горькая правда состоит в том, что основной формой диагностики синдрома Катеринского является вскрытие. Вашему мужу на самом деле повезло.
Я посмотрел на отца, лежащего в постели с трубкой в носу, с иглой в руке, с отвисшей нижней челюстью.
- То есть, с ним всё будет хорошо, да? - спросила мама. - Он поправится?
Голос доктора Тхань был очень печален.
- Нет, он не поправится. Когда лопаются сосуды, прилегающие к ним части мозга разрушаются потоком крови, бьющим в ткани. Он…
- Он что? - спросила мама; в её голосе звучала паника. - Он ведь не превратится в растение, нет? О Господи, бедный Клифф. Господи Иисусе…
Я посмотрел на маму и сделал нечто такое, чего не делал уже пять лет. Я заплакал. Перед глазами всё расплылось, и точно так же поплыли мысли. Доктор продолжила давать объяснения, я слышал слова "тяжёлая олигофрения", "полная афазия" и "поместить в стационар".
Он не вернётся. Он не умирает, но уже не оживёт. И последние мои слова, зафиксированные его сознанием, были…
- Джейк. - Доктор Тхань звала меня по имени. Я протёр глаза. Она поднялась на ноги и смотрела на меня. - Джейк, сколько тебе лет?
Я уже взрослый, подумал я. Я достаточно взрослый, чтобы стать главой семьи. Я позабочусь обо всём, позабочусь о маме.
- Семнадцать.
Она кивнула.
- Тебе тоже надо сделать МРТ, Джейк.
- Что? - переспросил я; сердце внезапно заколотилось. - Зачем?
Доктор Тхань подняла тонкую бровь и сказала очень, очень тихо:
- Синдром Катеринского передаётся по наследству.
Я почувствовал, что снова поддаюсь панике.
- Вы… вы хотите сказать, что я могу кончить так же, как отец?
- Просто пройди сканирование, - ответила она. - Катеринского у тебя запросто может не оказаться, но проверить нужно.
Я этого не перенесу, подумал я. Не перенесу обращения в овощ. Возможно, я не только подумал это; доктор Тхань улыбнулась улыбкой доброй и мудрой, словно услышала, как я говорю это вслух.
- Не волнуйтесь, - сказала она.
- "Не волнуйтесь"? - Во рту у меня было сухо, как в пустыне. - Вы сказали, что это… эта болезнь неизлечима.
- Это правда; дефект находится так глубоко в мозгу, что его нельзя исправить хирургически - пока. Но вам всего семнадцать, а медицина прогрессирует невиданными темпами. Даже с тех пор, как я начала работать, всё неузнаваемо изменилось. Кто знает, что станет возможным через двадцать или тридцать лет.
1
Тридцать семь лет спустя: август 2045
В бальном зале "Фэйрмонт-Ройал-Йорк-отеля" в Торонто было, должно быть, около сотни человек, и по крайней мере половине из них жить оставалось очень недолго.
Конечно, будучи богатыми, те, кто находился на пороге смерти, пользовались последними достижениями косметических технологий: подтяжками лица, физиогномическими перестройками, даже лицевой трансплантацией. Меня приводил в замешательство вид двадцатилетних лиц, приделанных к согбенным телам, но, по крайней мере, транспланты выглядели лучше, чем жутко растянутые лица остальных.
Но и это, напоминал я себе, были косметические улучшения. Фальшиво-юные лица были приставлены к старым, распадающимся телам - телам совершенно износившимся. Из присутствующих в зале стариков бо́льшая часть стояла на ногах, некоторые сидели в самоходных инвалидных колясках, кое-кто опирался на ходунки, у одного ноги были закованы в механизированную арматуру, а на втором был полноценный экзоскелет.
Теперь и старость не такая, как прежде, подумал я, качая головой. Сам-то я не был стар - мне было сорок четыре. Печально, конечно, но я использовал свои пятнадцать минут славы в самом начале, даже не подозревая об этом. Я оказался первым ребёнком, родившимся в Торонто 1 января 2001 года - первое дитя нового тысячелетия. Конечно, гораздо больше шума было вокруг девочки, которая родилась 1 января 2000-го, года, не примечательного ничем, кроме трёх нулей на конце. Но это было ничего - последнее, чего мне хотелось, это быть на год старше, потому что через год я уже вполне могу быть мёртв. Старый анекдот снова всплыл у меня в памяти:
- Боюсь, у меня для вас плохие новости, - сказал доктор. - Жить вам осталось недолго.
Молодой человек нервно сглотнул.
- Сколько?
Доктор печально покачал головой.
- Десять.
- Десять чего? Десять лет? Десять месяцев? Десять…
- Девять… Восемь…
Я тряхнул головой, чтобы прогнать эту мысль, и снова огляделся. "Фэйрмонт-Ройал-Йорк" был отличным отелем, построенным в первые славные дни эпохи железнодорожных путешествий, и переживал возрождение теперь, когда над старыми путями начали летать поезда на магнитной подвеске. Отель располагался через дорогу от вокзала Юнион-стэйшн невдалеке от торонтской набережной - в добрых двадцати пяти километрах от того места, где по-прежнему стоял дом моих родителей. С потолка бального зала свисали канделябры, оригиналы живописных полотен украшали оклеенные рельефными обоями стены. Официанты во фраках сновали туда-сюда, предлагая вино. Я подошёл к открытому бару и заказал томатный сок, обильно приправленный вустерским соусом - этим вечером мне нужна ясная голова.
Когда я отступил от бара со своим напитком, то оказался рядом с какой-то старой дамой, выглядящей именно так, как и положено старой даме: с морщинистым лицом и белыми волосами. Среди окружающего разгула фальши и отрицания очевидного она выглядела приятным исключением.
Женщина улыбнулась мне, хотя улыбка вышла несколько кривоватой - у неё явно раньше был инсульт.
- Вы здесь один? - спросила она. Её приятный голос был по-южному тягуч и подрагивал, как это свойственно старым людям.
Я кивнул.
- Я тоже, - сказала она. На ней был тёмный жакет и более светлого оттенка блуза, и такие же тёмные брюки. - Сын отказался вести меня сюда. - Большинство присутствующих здесь были с сопровождающими: взрослыми детьми, адвокатами или платными сиделками. Я взглянул вниз, отметил, что у неё на руке обручальное кольцо. Она, по-видимому, заметила мой взгляд.
- Я вдова, - сказала она.
- Ох.
- Так что же, - продолжила она, - вы изучаете процесс для кого-то из родственников?
Я ощутил, как моё лицо скривилось.
- Можно и так сказать.
Она посмотрела на меня со странным выражением на лице; я ощутил, что её моя реплика не обманула, но, хотя ей и было любопытно, она из вежливости не стала развивать эту тему.
- Меня зовут Карен, - сказала она, протягивая мне руку.
- Джейк, - ответил я, протягивая свою. Кожа на её руке была сморщенная и покрытая пигментными пятнами, суставы пальцев раздуты. Я очень осторожно пожал её.
- Откуда вы, Джейк?
- Отсюда. Из Торонто. А вы?
- Из Детройта.
Я кивнул. Вероятно, очень многие из собравшихся здесь были американцами. "Иммортекс" нашла гораздо более благоприятный юридический климат для своих операций в либеральной Канаде, чем во всё более консервативной Америке. Когда я был ребёнком, студенты приезжали в Онтарио из Мичигана и Нью-Йорка, потому что алкоголь здесь разрешён раньше, а стриптизёрши снимают с себя больше. Теперь люди из этих двух штатов пересекали границу ради легальной марихуаны, легальных проституток, легальных абортов, однополых браков, разрешённой эвтаназии под контролем врача и других вещей, которые не одобряет религиозное правое крыло.
- Забавно, - сказала Карен, оглядывая толпу собравшихся. - Когда мне было десять, я как-то сказала своей бабушке: "Да кто же захочет, чтобы ему было девяносто". А она посмотрела мне в глаза и сказала: "Любой, кому стукнуло восемьдесят девять". - Карен покачала головой. - Как она была права.
Я слабо улыбнулся.
- Леди и джентльмены, - послышался в этот момент громкий мужской голос. - Прошу занять свои места.
Очевидно, ни у кого не было проблем со слухом; импланты легко корректируют этот признак старости. В задней части бального зала стояли ряды складных стульев, обращённые к небольшой трибуне.
- Пойдёмте? - предложила Карен.
Что-то в ней очаровывало меня - возможно, её южный акцент (она явно выросла не в Детройте), а также, несомненно, тот факт, что мы находились в бальном зале. Я обнаружил, что предлагаю ей руку, и Карен принимает её. Мы медленно пересекли зал - я позволил ей задавать темп - и нашли пару незанятых стульев ближе к краю, под висящим на стене пейзажем А. Я. Джексона.
- Спасибо, - сказал тот же мужчина, что приглашал всех сесть. Он стоял за кафедрой тёмного дерева. Он не был освещён; лишь немного света рассеивалось от укреплённой на кафедре настольной лампы. Долговязый азиат лет тридцати пяти, с чёрными волосами, зачёсанными назад и открывающими лоб, высоте которого позавидовал бы и профессор Мориарти. Он говорил в непривычно большой старомодного вида микрофон. - Меня зовут Джон Сугияма, - сказал он, - я вице-президент "Иммортекс". Спасибо, что собрались здесь сегодня вечером. Надеюсь, пока вы были довольны нашим гостеприимством.