Затем ты должен убить всех пятерых, и не будет никакого вреда, если при этом они испытают боль, поскольку сами они причинили гораздо больше страданий и печали другим людям.
Но тебе еще многому придется подучиться. Я посоветовал бы тебе поступить в Институцию, но боюсь, что дисциплина этого сообщества будет противоречить твоему духу. Поступай, как ты сам сочтешь нужным. В моей юности я думал стать неофитом, но Судьба подготовила мне другое.
Будь я другом одного из членов Совета, я бы послал тебя, чтобы ты мог получить у него утешение, - но у меня нет такого друга. Возможно, что это даже и к лучшему, так как вне Институции у тебя будут развязаны руки. Впрочем, поступай, как сам посчитаешь нужным, только учти, что в течение первых четырнадцати этапов на неофитов налагаются очень суровые ограничения.
В любом случае я советую тебе посвятить побольше времени изучению ядов Саркоя. Кроме того, ты должен досконально овладеть техникой рукопашной схватки, и опять-таки это лучше всего сделать на самом Саркое.
Тебе нужно будет значительно повысить меткость стрельбы и лучше овладеть ножом, хотя мало кого тебе следует бояться при борьбе врукопашную. У тебя хорошие интуитивные суждения, твое самообладание, экономичность поступков и разносторонность можно только похвалить. И все же тебе многое еще надо познать. В течение следующих десяти лет учись, тренируйся - будь осторожен. Есть много способных людей, не рассчитывай на себя скоропалительно, пока не станешь более чем готов. Короче, не делай сверхдобродетели из храбрости и героизма. Добрая доля осторожности - можешь назвать это страхом и даже трусостью - это в высшей степени желательное дополнение к качествам такого человека, как ты, единственной ошибкой которого, может стать мистическая, почти суеверная вера в успех своего предначертания. Не позволяй одурачить себя - все мы люди смертные, что я сейчас и доказал.
Вот так, мой внук, я уже мертв. Я воспитал тебя и надеюсь, что ты в состоянии будешь отличить Добро от Зла. Я испытываю гордость за твои достижения и надеюсь, что ты будешь помнить обо мне с любовью и уважением.
Твой любящий дед, Рольф Марр Герсен".
В течение одиннадцати лет Кирт Герсен послушно выполнял все предписания своего деда. Одновременно с этим он не переставал искать как в самой Ойкумене, так и за ее пределами Парсифаля Панкароу. Но пока все было безрезультатно.
Немного занятий могли предложить такой вызов, такой азарт, такие остужающие неудачи при некомпетенции, по сравнению с тем, что давала служба агента "Интергалактопола". Герсен получил два поручения: на Фараде и на Голубой Планете. Во время выполнения второго он сделал запрос о Парсифале Панкароу и был вознагражден, узнав, что в настоящее время этот человек живет в Кринктауне под именем Айры Баглоса. Он работал маклером в одной процветающей фирма.
Герсен узнал, что Айра Баглос, или Парсифаль Панкароу, был энергичным дельцом с совершенно лысой головой, похожей на яйцо. Загорелая кожа его отливала лимонно-желтым цветом, а на лице красовались шикарные черные усы.
Кринктаун был расположен на плато, которое стояло как остров среди черных и оранжевых джунглей.
Герсен следил за всеми передвижениями Панкароу в течение двух недель, изучив тем самым весь его распорядок дня, который свидетельствовал об удивительной беззаботности этого человека.
Затем, как-то вечером, он нанял кэб, лишил водителя сознания и начал ждать возле одного из клубов, пока Панкароу не устанет от своих собутыльников и не появится на влажной ночной улице. Самодовольный Панкароу, напевая один из только услышанных мотивов, плюхнулся в кэб и был отвезен, но не в свой роскошный особняк, а на одну из удаленных полян, расположенную в джунглях. Здесь Герсен и задал ему несколько вопросов, на которые у Панкароу не было сначала никакого желания отвечать. Тот сделал было даже попытку прокусить себе язык, чтобы не расколоться, но в конце концов все пять имен были все же выжаты из его памяти.
- Что же вы теперь сделаете со мной, сэр? - почтительно проквакал в конце беседы бывший Айра Баглос.
- Просто убью! - сказал Герсен, все еще бледный и дрожащий, после упражнений, не доставивших ему никакого наслаждения. - Я сделал из вас своего врага, и поэтому вы не заслуживаете ничего лучшего, чем смерть. А за все ваши преступления против людей вы заслужили быть убитым сто раз!
- Нет! - закричал вспотевший Панкароу. - Нет! Не сто раз! Один раз - да, но сто! Теперь я веду безупречную жизнь! Я больше не причиняю никому вреда!
Герсену стало не по себе от мысли, что вдруг каждый подобный случай будет вызывать у него такую тошноту и отвращение. Он сделал над собой усилие и жестко сказал:
- То, что вы только что сказали, наверное, и правда. Но ведь все ваше богатство пропитано кровью невинных людей! А кроме того, если я вас сейчас отпущу, вы не преминете сообщить о нашей встрече кому-нибудь из тех пяти, имена которых вы только что выдала.
- Нет, - сдавленный крик поверженного противника прервал высказывания Герсена. - Клянусь вам, что нет! А что касается моего богатства - заберите его себе! Оно ваше, только отпустите меня.
- Где ваше состояние?
Панкароу попытался было договориться об условиях:
- Я отведу вас туда.
Но Герсен печально покачал головой.
- Примите мои извинения, мистер. Сейчас вы умрете. Не надо печалиться. Это в конечном итоге происходит со всеми людьми, и сейчас вам лучше бы подумать о том, чем бы отплатить за все то зло, которое вы причинили людям.
- Под моим надгробным памятником! - закричал Панкароу. - Все мое состояние находится под каменной плитой перед моим домом!
Герсен прикоснулся к шее Панкароу трубкой, внутри которой содержался яд с Саркоя.
- Я пойду, проверю, - сказал он. - Вы будете спать, пока мы не увидимся снова.
Герсен говорил вполне убедительно, и Панкароу с благодарностью расслабился и через несколько минут умер.
Герсен вернулся в Кринктаун, обманчиво мирное поселение из высоких, богато украшенных трех-, четырех-и пятиэтажных домов, окруженных зеленью.
Когда наступили сумерки, он лениво двинулся по тихой аллее к дому Панкароу. Каменный надгробный памятник высился перед фасадом: массивный монумент из мраморных шаров и кубов, увенчанный скульптурными изображениями Парсифаля Панкароу в разных позах Прямо перед ним одна из скульптур Баглоса стояла в благородной позе, с откинутой назад головой и взором, устремленным в небо. Впечатление благородства в позе усиливалось простертыми вверх руками каменного изваяния, как скептически отметил про себя Герсен. Он стоял и рассматривал это чудо искусства, когда по ступенькам крыльца сошел мальчик 13–14 лет и приблизился к Кирту.
- Вы от моего отца? Он у этих жирных женщин?
Герсен ожесточил свое сердце, чтобы выдержать угрызения совести и отбросил всякие мысли о конфискации имущества Панкароу.
- Я пришел вам передать весть от вашего отца, - вежливо наклонил голову Кирт, произнося ритуальные слова.
- Может, пройдем в дом? - предложил мальчик, немного оробев. - Я сейчас позову маму.
- Нет. Пожалуйста, не надо. У меня совсем нет времени. Слушай внимательно, малыш. Твоего отца вызвали. Куда, это тайна! Он не уверен, в том когда вернется. Возможно, что уже никогда.
Мальчик слушал, вытаращив глаза.
- Он что... сбежал?
Герсен кивнул.
- Да. Какие-то старые враги разыскали его, и теперь он не смеет здесь больше показываться. Он велел сказать тебе или твоей матери, что деньги спрятаны под надгробной плитой этого памятника.
Мальчик взглянул на Герсена.
- Кто вы?
- Вестник - и не более. Передай своей матери все в точности, малыш. Не забудь еще одно: когда будете смотреть под надгробием, будьте осторожны. Там может быть какая-нибудь ловушка, чтобы сохранить деньги от грабителей. Ты догадываешься, о чем я говорю?
- Да, сэр.
- Будь осторожен, малыш. Пусть кто-нибудь из мужчин, кому вы с матерью доверяете, поможет вам.
Герсен покинул Кринктаун. Он подумал о планете Смейда, с присущими ей спокойствием и уединением, в качестве прекрасного противоядия от его капризной совести. Где, спросил он у самого себя, как только корабль-разведчик стал тормозить во вне пространственно-временном континууме, лежит равновесие? Он по всем меркам достиг точки опрокидывания. Парсифаль Панкароу заслужил безжалостную казнь. Но как же тогда быть с его женой и сыном? Разве малыш заслужил того, чтобы больше не знать отца? Он ведь будет страдать. А разве это справедливо? Почему он должен страдать?
Как ни пытался Герсен убедить себя, что он поступил правильно, притаившаяся печаль в глазах мальчика навсегда осталась в его памяти.
Судьба вела его дальше. Первое, о чем зашел разговор в таверне Смейда, было имя Малагате-Горе, и именно это имя первым выдавил из себя Парсифаль Панкароу. Лежа в постели; Герсен глубоко вздохнул. Панкароу мертв. Бедный, жалкий Луго Тихальт, скорее всего, тоже мертв. Все люди смертны. Стоило ли задумываться над этим? Он ухмыльнулся в темноте при мысли о том, как Малагате и Красавчик будут проверять монитор его корабля.
Для начала они не смогут своим ключом открыть автопилот это довольно труднопреодолимое препятствие для тех, кто не знает правильного кода. К тому же при вскрытии они готовятся встретить всякие подвохи - взрывы, аэрозоли с отравляющими газами или кислотой.
И когда после немалых усилий эти типы все-таки извлекут память монитора, она окажется пустой. Толку от мониторов Кирта Герсена им будет не больше, чем от занавесок на окнах.