Холодец стоит внизу, на маленькой электроплитке, - мама всегда убирает его с большой плиты: "Долго варится, чтобы не мешался". Поэтому голубых лепестков газа под ним нет. Может, ему тоже грустно - без цветка? Он бы, кстати, сейчас никому не мешал: мама ушла, а папа умеет готовить только кофе, и совсем невкусный - разве если сгущенки туда налить и долго мешать, тогда ничего еще. Но здоровенную кастрюлю (дедушка Саша смешно называл ее "вываркой" - почти как монстра-выворотку в книжке) Янке ни в жизнь не поднять, даже если бы там была холодная вода, а не кипяток. А кому из взрослых вообще объяснить, что холодцу тоже хочется цветов?
Янка вздыхает и начинает смотреть в окно. Вообще-то, конечно, существует не только Уженет. Есть его старый враг, птица Ещёдка. Она похожа на птицу-секретаря, тоже длинноногая и с большим загнутым клювом, только вокруг головы торчат не перья, а языки пламени: чтобы Ещёдке всегда было видно, где Уженет. И если она успевает прилететь, то бьет Уженета когтями и хвостом, чтоб не лез. Янке жаль, что она не Ещёдка, - тогда люди вокруг нее точно бы не умирали, она бы старалась все видеть, ни одну такую пакость не пропустила бы. И драться бы хорошо научилась, а то только Сашка Кузнецов пару приемов показал, а на каратэ мама Янку отдавать не захотела, сказала, что дорого. Сашка, конечно, сказал, что когда придет в гости - еще покажет, но это когда будет, а на каратэ каждый раз бы учили хорошо драться. И пусть тетя Нина сколь угодно поджимает губы и говорит противным голосом, что девочки не должны драться, - ага, то-то ее Машка во двор выйти боится, а в школу ее - провожают… Ну, не одну ее, конечно, но вот Янку - только в первом классе. А папа насчет тети Нины спрашивал у мамы, зачем она приглашает в гости "дуру и клушу". Интересно, он действительно думал, что Янка не знает этих слов? А мама отвечала не совсем понятно: "Из ностальгических соображений", но не переспросишь - потому что такое вроде как бы слышать Янка не должна.
Янка тоже не любит, когда приходит тетя Нина. Она учит Янку "быть настоящей женщиной", и когда говорит об этом, мечтательно закатывает глаза, словно настоящие женщины живут на потолке. Янка уже уяснила, что настоящие женщины обязательно носят туфли на высоком тонком каблуке, питаются только яблоками и йогуртами ("обязательно обезжиренными! Иначе будешь толстой и тебя никто не возьмет замуж"), каждую неделю ходят в парикмахерскую, а главное, находят мужа, "который не допустит, чтобы его жена пропадала на работе за гроши". Насчет мужа (там еще много требований) тетя Нина повторять не устает. Но поскольку настоящие женщины еще не лазают через заборы и не кидают ножики, а еще - "ка-те-го-ри-чес-ки!!!" - не едят жареной картошки, Янке все равно туда не надо. Как-то раз Янка спросила маму: а она настоящая женщина? Мама внимательно посмотрела на себя, потом подозвала Янку поближе и пиратским (точно пиратским!) шепотом ответила: "Ессстессственно нет! Я киборг с планеты Шелезяка! Только тссссс! Это тайна!" Кто такие киборги, Янка, само собой, знала, поэтому поинтересовалась: а кто тогда маме бабушка Ада? "Конечно, главный конструктор! - убежденно произнесла мама - Мне вообще ужасно повезло с бабушкой Адой, ну и бабушкой Раей!"
Янке тоже повезло с бабушками. Их у нее целых четыре, а она на них на всех единственная внучка. Когда ей не Верят, Янка рассказывает подробно:
ЧУНЬЦЗЕ. Праздник весны, китайский Новый год. Первый день первой луны
Юлия Бурмистрова. Чуньцзе. За год до того, как я стал дураком, первый день первой луны
.
СОЛНЕЧНЫЙ КОФЕ
В зимний период многие районы Исландии погружаются в кромешную мглу не только за счет близости страны к полярному кругу, но и по причине гористого рельефа. Поэтому во многих долинах появление первых лучиков солнца из-за горы всегда воспринималось как увертюра предстоящей весны, как ее золотое знамя.
К моменту появления солнца крестьяне окрестных усадеб собираются в условленном месте, стараясь напечь блинов и успеть сварить кофе, пока капризное солнце вновь не скрылось за вершинами. Веселье возобновляется при новом появлении солнца, пока его свет вновь не становится обыденностью.
Дата празднования, конечно же, зависит от появления солнца в отдельно взятой местности, однако в крупных населенных пунктах дату принято усреднять и фиксировать. Например, жители столицы Исландии Рейкьявика варят солнечный кофе 27 января.
Использованы материалы сайта www.calend.ru
Макс Фрай. Солнечный кофе
Покончив с последним клыком, Юль отходит на несколько шагов и внимательно оглядывает дело рук своих. Саблезубый снеговик с перекошенной от злобы физиономией возвышается над сияющими ядовитой цинковой белизной сугробами. На голове у чудища черное, нет, чорное эмалированное ведро, в тонких ручках-веточках огромная коса - не то ржавая, не то окровавленная. Отличная вышла картинка. "Белая смерть" называется. Такую фиг продашь, конечно. Зато можно повесить над собственным, с позволения сказать, ложем. Или даже одром. А что, и повешу, думает Юль, пусть только просохнет. Буду любоваться перед сном. Ненависть согревает, в отличие от электрокамина, который только киловатты жрать горазд.
- Ненавижу зиму, - вслух говорит Юль. И с наслаждением повторяет по слогам: - Не-на-ви-жу!
И зима отвечает тебе взаимностью, мрачно добавляет она уже про себя, разглядывая обветренные руки - сколько уже кремов и мазей перепробовала, сколько денег выкинула на этот сырой, промозглый ветер, никакого толку, хоть плачь. И в зеркало лучше не глядеть, потому что зимой там живет бледная мымра с тусклыми, как паутина волосами, потрескавшимися губами и вторым подбородком, наметившимся уже в декабре и изрядно с тех пор подросшим на сладких, жирных, горячих зимних харчах. Не Юль, а самая настоящая "поня Юлия" экая пакость.
Летом не так, и даже весной уже совсем другое дело. Каждый год в начале апреля Юль вылезает из тяжелого, толстого серо-бурого пуховика, как бабочка из кокона - еще блеклая, измятая, вялая, но уже живая и с крыльями, которые вот-вот раскроются, дайте только время, дайте дожить до первого жаркого дня, до первого сарафана, и голые плечи мгновенно станут бронзовыми, руки тонкими, глаза сияющими, а светло-русые волосы выгорят еще в мае, до цвета небеленого льна.
Себя летнюю Юль любит, бережет, холит и лелеет, себя зимнюю ненавидит почти так же как саму зиму - за то, что живет, как дура, здесь, за тысячи верст от ласковых южных ветров, и ничего не может с этим поделать.
Январь заканчивается, думает она, теперь пережить бы февраль. Достать чернил, поплакать, как предписывает традиция, и пережить. Долбаный февраль. Самый короткий зимний месяц по календарю, самый длинный по ощущениям, невыносимый, нескончаемый, не зря февраль по-украински "лютый", ох какой лютый, святая правда. Но даже до этого страшного февраля еще надо дожить, дотерпеть, сегодня у нас какое? Двадцать седьмое? Значит еще четыре дня. Ох ты, господи.
Юль слоняется по дому, ищет теплые носки, напевает себе под нос: "За что, за что, о боже мой, за что, за что, о боже мой?" Если бы композитор Штраус знал, как отчаянно будут фальшивить некоторые неблагодарные потомки, пытаясь воспроизвести его развеселые мотивчики, он наверняка отказался бы от идеи писать оперетты, и от идеи жить дальше он тоже, пожалуй, отказался бы. Но человеку не дано заглянуть в будущее, думает Юль, и это обычно к лучшему.
Ее собственное будущее, по крайней мере, ближайшее, безрадостно. Да что там, оно просто ужасно. Потому что вот прямо сейчас, как только найдутся носки, надо собрать волю в кулак, надеть все, что есть, обмотаться шарфом и выйти на улицу. И пойти. По морозу. Далеко-далеко, четыре квартала до офиса телефонной компании, потом еще два - до ближайшего банка, а потом, получается, целых шесть обратно до дома, даже думать не хочется. Однако надо, надо, надо, уже три дня надо позарез, но невозможно было себя заставить. И сейчас, честно говоря, невозможно, но из телефонной компании прислали последнее предупреждение, сегодня крайний срок, если не заплатить, отключат - ладно бы телефон, но и интернет тоже, а это никак нельзя допустить, в интернете живет работа. Не настолько хлебная, чтобы позволить себе проводить зиму в теплых краях, но хоть за квартиру заплатить хватает, и даже второй подбородок отрастить на сдачу, как показывает практика, вполне получается. Поэтому - два свитера, кофта, носки, сапоги, шарф. И мерзкая колючая шапка. И пуховик, который с каждым днем становится все тяжелее. Как будто тоже отъедается за зиму.
А что ж, думает Юль, конечно отъедается. Меня жрет, сволочь ненасытная. Уже почти всю сожрал. Весной, обещает она себе, я вынесу эту дрянь на улицу и сожгу. Сперва потопчу ногами, а потом плюну и сожгу. С песнями и плясками. Вонища, небось, будет… А все равно.
Она уже шестой год тешит себя этим сладостным обещанием. Но весной Юль так счастлива, что не вспоминает о мести. Оно и к лучшему, честно говоря: зимняя одежда стоит дорого, а радости от нее все равно никакой, наряжаться зимой бессмысленно, так что пусть уж будет пуховик, серый, как мышь, бурый, как медведь, уродливый, как помойное ведро, черт с ним.