Я промолчал. Трудно сказать, чего я ждал, когда разыскивал Викторию, но такого я, во всяком случае, не предвидел. В тяжкие дни, проведенные с бригадой Мальчускина, я раздразнил себя романтическим идеалом, а время от времени еще и тешил себя надеждой, что, может быть, мы с ней сумеем приспособиться друг к другу; но уж, во всяком случае, мне и в голову не приходило, что с места в карьер возникнут какие-то тайные обиды. Мне мечталось, что мы рука об руку будем стремиться к тому, чтобы превратить помолвку, решенную за нас родителями, в подлинную близость, придать ей окраску дружбы и, не исключается, даже любви. Чего я никак не предполагал, так это того, что Виктория сможет взглянуть на нас обоих как бы с птичьего полета, что я для нее гильдиер, которому раз и навсегда даны запретные для нее привилегии…
Мы остались на площадке. Предложение Виктории вернуться в комнату было не лишено иронии, и я оказался достаточно восприимчивым, чтобы уловить это. На деле мы оба, я чувствовал, предпочитали площадку комнате, хоть и по разным причинам: я - потому, что работа с Мальчускиным привила мне вкус к свежему воздуху и мне стало теперь тесно и неуютно в городских стенах; Виктория, вероятно, потому, что площадка была для нее единственно возможным способом как бы выйти из Города. И все равно - холмистый пейзаж невольно напоминал нам обоим о той дистанции, которой мы прежде не осознавали и которая вдруг разъединила нас.
- Ты могла бы попросить о переводе в гильдию, - предложил я под влиянием минуты. - Уверен, что…
- Я ношу юбку, - резко перебила она. - Ты что, до сих пор не заметил, что гильдиеры - сплошь мужчины?
- Нет…
- Не нужно долго напрягать мозги, чтобы взять в толк простую истину, - продолжала она с жаром, в котором отчетливо проступала горечь. - Я сталкивалась с этим всю мою жизнь, просто не задумывалась толком: отец вечно в отъезде, мать занята по горло городскими делами - питанием, отоплением, ликвидацией отходов, короче, всем, что мы привыкли получать на дармовщинку. Только теперь до меня наконец-то дошло, что к чему. Женщины для Города - слишком большая ценность, чтобы рисковать ими, выпуская наружу. Они нужны здесь, в этих стенах, потому что они рожают детей и их можно заставить рожать снова и снова. Зато женщины, которых приводят в Город, произведя на свет ребенка, при желании могут потом уйти. - Опять та же скользкая тема, но на сей раз Виктория не запнулась. - Знаю, что кто-то должен работать за стенами Города, знаю, что эта работа связана с риском… но меня же ни о чем не спросили! Лишь потому, что я женщина, я обречена сидеть в этих проклятых стенах, изучать увлекательные секреты изготовления синтетической пищи и - рожать и опять рожать, как только сумею…
- Ты что, не хочешь выходить за меня?
- У меня нет выбора.
- Большое спасибо.
Она встала со скамейки и гневно шагнула назад к лестнице. Я последовал за ней вниз и дальше по коридору, но в комнату не вошел, а остался в дверях. Она стояла, повернувшись ко мне спиной, и смотрела в окно на узкий проулок между строениями.
- Хочешь, чтобы я ушел?
- Да нет… Войди и закрой дверь.
Я послушался - она не шевельнулась. Наконец, предложила:
- Давай я сварю еще чаю.
- Свари.
Вода в кастрюльке еще не успела остыть и через минуту вновь закипела.
- Нас никто не заставляет жениться, - произнес я.
- Какая разница - не ты, так кто-то другой. - Она обернулась и села подле меня, держа в руках чашку с синтетическим пойлом. - Пойми, Гельвард, я ничего не имею против тебя лично. Нравится нам это или нет, и моей и твоей жизнью распоряжается система. Система гильдий. Тут уж ничего не попишешь.
- Почему? Систему можно и изменить.
- Но не эту. Она слишком крепко укоренилась. Гильдиеры закрыли Город на замок - по каким причинам, я, наверное, никогда не узнаю. Только сами гильдиеры могли бы изменить систему, а они этого никогда не сделают.
- Ты говоришь очень убежденно, - заметил я.
- А я и впрямь убеждена в том, что говорю. Убеждена по очень простой причине. Ведь системой, которая управляет моей жизнью, в свою очередь управляет жизнь за стенами Города. И точно так же, как я никогда не выйду за эти стены, я никогда не смогу предпринять ничего, чтобы распорядиться собой.
- И все-таки ты могла бы добиться чего-то… через меня.
- Ты же не хочешь говорить о себе.
- Не могу.
- Почему?
- И об этом я тоже не вправе сказать.
- Тайны! Кругом тайны!..
- Если угодно, - согласился я.
- И даже сидя здесь со мной, ты связан этими тайнами по рукам и ногам.
- А что мне делать? - ответил я попросту. - Меня заставили принести клятву…
И тут я осекся, вспомнив, что само существование клятвы оговорено в ней как тайна. Выходит, я уже нарушил ее и нарушил так легко и естественно, что это наверняка случалось не раз и раньше.
Как ни удивительно, Виктория приняла мои слова совершенно спокойно.
- Стало быть, система гильдий сама себя охраняет. Ну что ж, в этом есть свой резон.
Я допил чай.
- Наверное, мне лучше уйти.
- Ты сердишься на меня? - спросила она.
- Да нет. Просто…
- Не уходи. Извини, что я не сдержалась… ты тут ни при чем. Ты сказал недавно, что с твоей помощью я смогу распорядиться своей судьбой. Что ты имел в виду?
- Да в общем-то сам не знаю. Быть может, у тебя как у жены гильдиера - а я рано или поздно стану им - появится больше возможностей…
- Для чего?
- Ну, как бы это сказать… для того, чтобы с моей помощью уловить смысл всей системы.
- Но ты же дал клятву ничего не говорить мне.
- Ах, да…
- Значит, гильдиеры все предусмотрели заранее. Система требует сохранения тайны, иначе ей несдобровать.
Откинувшись на кровать, она прикрыла глаза.
Я был очень смущен и сердит на себя. Прошло всего десять дней ученичества, а я формально уже заслужил смертный приговор. Странную эту логику было трудно принять всерьез, но память подсказывала мне, что в момент принесения клятвы угроза звучала вполне убедительно. Но главное - и это усугубляло мое замешательство, - Виктория невольно усложнила и без того неясные обязательства, принятые нами по отношению друг к другу. Я не мог не посочувствовать ей - и не в силах был ничего изменить. Я еще не забыл свою собственную жизнь в яслях и подспудное раздражение отлученностью от всего остального Города; а уж если позволить человеку участвовать в городских делах, но лишь до определенного предела, который ему никогда не переступить, раздражение не только сохранится, но и неизмеримо возрастет. Однако проблема-то для Города никак не нова - мы с Викторией не первые, кого женят тем же порядком. И до нас были другие, кто наталкивался на ту же преграду. Неужели все они попросту принимали систему, как она есть?..
Я вышел из комнаты и направился в сторону яслей. Виктория сидела не шевелясь.
Едва я расстался с невестой, как противоречивые чувства, одолевавшие меня в ее присутствии, да и ее заботы, сразу же отошли на задний план, зато, и с каждой минутой сильнее, меня стала терзать тревога о собственном моем положении. Если принимать клятву всерьез, то оброни Виктория одно слово любому встречному гильдиеру - и меня казнят. Мыслимо ли, чтобы мое невольное клятвопреступление оказалось столь ужасным?
Но может ли Виктория передать кому-нибудь то, что я ей говорил? Как только я задал себе этот вопрос, первым моим побуждением было броситься к ней обратно и умолять о молчании - но это значило бы лишь придать и ее негодованию и моему клятвопреступлению еще больший вес.
Остаток дня я провел, лежа у себя на койке и мучительно размышляя о создавшемся положении. Вечером поужинал в одной из городских столовых и был благодарен судьбе, что она уберегла меня от новой встречи с Викторией.
А среди ночи Виктория пришла ко мне в каюту. Сквозь сон я услышал, как скрипнула дверь, а раскрыв глаза, увидел ее темный силуэт подле самой постели.
- Кто тут?
- Тсс… Это я.
- Чего тебе?
Я протянул руку, нащупывая выключатель, но она перехватила мое запястье.
- Не надо света. - Она опустилась на край постели, и я, приподнявшись, очутился рядом с ней. - Извини меня, Гельвард. Вот и все, что я хотела сказать.
- Да ладно, чего уж там…
Она рассмеялась.
- Ты что, еще не проснулся?
- Не знаю. Может, и сплю.
Она склонилась ко мне, слегка подталкивая в грудь, и вдруг, подняв руки, сомкнула их у меня на шее, и я почувствовал на губах ее губы.
- Не говори ничего, - шепнула она. - Просто мне очень жаль, что мы поссорились.
Мы снова поцеловались, и теперь она обняла меня по-настоящему крепко.
- Я чуть было сам к тебе не пришел, - признался я. - Я сделал ужасную, непростительную ошибку. Я боюсь.
- Чего?
- Я сболтнул лишнего… сказал тебе, что меня заставили принести клятву. Ты была права - гильдиеры опутывают посвященных сетями тайны. Когда меня принимали в ученики, то заставили поклясться во многом и, в частности, в том, что я никому не скажу о существовании самой клятвы. А я сказал тебе - и, значит, нарушил ее…
- Не все ли равно?
- Кара за нарушение клятвы - смертная казнь.
- Но сначала они должны еще узнать об этом.
- А вдруг…
- А вдруг я проболтаюсь? Но с какой стати?
- Ну, откуда я знаю. Ты такое днем говорила, ты оскорблена, что тебе не дали распорядиться своей судьбой. Я думал, ты используешь мою неосторожность против меня.
- До этой самой минуты я и не догадывалась, в чем дело. Да и теперь промолчу. В конце концов, зачем жене предавать собственного мужа?