"Далёкая радуга". Книга, которую называют "самой героической повестью" братьев Стругацких.
Вне всякого сомнения, самое напряжённое из произведений о мире "XXII века. Полдня".
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий
Далёкая радуга
1
Танина ладонь, тёплая и немного шершавая, лежала у него на глазах, и больше ему ни до чего не было дела. Он чувствовал горько–солёный запах пыли, скрипели спросонок степные птицы, и сухая трава колола и щекотала затылок. Лежать было жёстко и неудобно, шея чесалась нестерпимо, но он не двигался, слушая тихое, ровное дыхание Тани. Он улыбался и радовался темноте, потому что улыбка была, наверное, до неприличия глупой и довольной.
Потом не к месту и не ко времени в лаборатории на вышке заверещал сигнал вызова. Пусть! Не первый раз. В этот вечер все вызовы не к месту и не ко времени.
- Робик, - шёпотом сказала Таня. - Слышишь?
- Совершенно ничего не слышу, - пробормотал Роберт.
Он помигал, чтобы пощекотать Танину ладонь ресницами. Всё было далеко–далеко и совершенно не нужно. Патрик, вечно обалделый от недосыпания, был далеко. Маляев со своими манерами ледяного сфинкса был далеко. Весь их мир постоянной спешки, постоянных заумных разговоров, вечного недовольства и озабоченности, весь этот внечувственный мир, где презирают ясное, где радуются только непонятному, где люди забыли, что они мужчины и женщины, - всё это было далеко–далеко… Здесь была только ночная степь, на сотни километров одна только пустая степь, поглотившая жаркий день, тёплая, полная тёмных, возбуждающих запахов.
Снова заверещал сигнал.
- Опять, - сказала Таня.
- Пускай. Меня нет. Я помер. Меня съели землеройки. Мне и так хорошо. Я тебя люблю. Никуда не хочу идти. С какой стати? А ты бы пошла?
- Не знаю.
- Это потому, что ты любишь недостаточно. Человек, который любит достаточно, никогда никуда не ходит.
- Теоретик, - сказала Таня.
- Я не теоретик. Я практик. И, как практик, я тебя спрашиваю: с какой стати я вдруг куда–то пойду? Любить надо уметь. А вы не умеете. Вы только рассуждаете о любви. Вы не любите любовь. Вы любите о ней рассуждать. Я много болтаю?
- Да. Ужасно!
Он снял её руку с глаз и положил себе на губы. Теперь он видел небо, затянутое облаками, и красные опознавательные огоньки на фермах вышки на двадцатиметровой высоте. Сигнал верещал непрерывно, и Роберт представил себе сердитого Патрика, как он нажимает на клавишу вызова, обиженно выпятив добрые толстые губы.
- А вот я тебя сейчас выключу, - сказал Роберт невнятно. - Танёк, хочешь, он у меня замолчит навеки? Пусть уж всё будет навеки. У нас будет любовь навеки, а он замолчит навеки.
В темноте он видел её лицо - светлое, с огромными блестящими глазами. Она отняла руку и сказала:
- Давай я с ним поговорю. Я скажу, что я галлюцинация. Ночью всегда бывают галлюцинации.
- У него никогда не бывает галлюцинаций. Такой уж это человек, Танечка. Он никогда себя не обманывает.
- Хочешь, я скажу тебе, какой он? Я очень люблю угадывать характеры по видеофонным звонкам. Он человек упрямый, злой и бестактный. И он ни за какие коврижки не станет сидеть с женщиной ночью в степи. Вот он какой - как на ладони. И про ночь он знает только, что ночью темно.
- Нет, - сказал справедливый Роберт. - Насчёт коврижек верно. Но зато он добрый, мягкий и рохля.
- Не верю, - сказала Таня. - Ты только послушай. - Они послушали. - Разве это рохля? Это явный "tenacem propositi virum" .
- Правда? Я ему скажу.
- Скажи. Пойди и скажи.
- Сейчас?
- Немедленно.
Роберт встал, а она осталась сидеть, обхватив руками колени.
- Только поцелуй меня сначала, - попросила она.
В кабине лифта он прислонился лбом к холодной стене и некоторое время стоял так, с закрытыми глазами, смеясь и трогая языком губы. В голове не было ни единой мысли, только какой–то торжествующий голос бессвязно вопил: "Любит!… Меня!… Меня любит!… Вот вам, вы!… Меня!…" Потом он обнаружил, что кабина давно остановилась, и попытался открыть дверь. Дверь нашлась не сразу, а в лаборатории оказалось множество лишней мебели: он ронял стулья, сдвигал столы и ударялся о шкафы до тех пор, пока не сообразил, что забыл включить свет. Заливаясь смехом, он нащупал выключатель, поднял кресло и присел к видеофону.
Когда на экране появился сонный Патрик, Роберт приветствовал его по–дружески:
- Добрый вечер, поросёночек! И чего это тебе не спится, синичка ты моя, трясогузочка?
Патрик озадаченно глядел на него, часто помаргивая воспалёнными веками.
- Что же ты смотришь, пёсик? Верещал–верещал, оторвал меня от важных занятий, а теперь молчишь!
Патрик, наконец, открыл рот.
- У тебя… ты… - он постучал себя по лбу, и на лице его появилось вопросительное выражение. - А?…
- Ещё как! - воскликнул Роберт. - Одиночество! Тоска! Предчувствия! И мало того - галлюцинации! Чуть не забыл!
- Ты не шутишь? - серьёзно спросил Патрик.
- Нет! На посту не шутят. Но ты не обращай внимания и приступай.
Патрик неуверенно моргал.
- Не понимаю, - признался он.
- Да где уж тебе, - злорадно сказал Роберт. - Это эмоции, Патрик! Знаешь?… Как бы это тебе попроще, попонятнее?… Ну, не вполне алгоритмируемые возмущения в сверхсложных логических комплексах. Воспринял?
- Ага, - сказал Патрик. Он поскрёб пальцами подбородок, сосредотачиваясь. - Почему я тебе звоню, Роб? Вот в чём дело: опять где–то утечка. Может быть, это и не утечка, но, может быть, утечка. На всякий случай проверь ульмотроны. Какая–то странная сегодня Волна…
Роберт растерянно посмотрел в распахнутое окно. Он совсем забыл про извержение. Оказывается, я сижу здесь ради извержений. Не потому, что здесь Таня, а потому что где–то там - Волна.
- Что ты молчишь? - терпеливо спросил Патрик.
- Смотрю, как там Волна, - сердито сказал Роберт.
Патрик вытаращил глаза.
- Ты видишь Волну?
- Я? С чего ты взял?
- Ты только что сказал, что смотришь.
- Да, смотрю!
- Ну?
- И всё. Что тебе от меня надо?
Глаза у Патрика опять посоловели.
- Я тебя не понял, - сказал он. - О чём это мы говорили? Да! Так ты непременно проверь ульмотроны.
- Ты понимаешь, что говоришь? Как я могу проверить ульмотроны?
- Как–нибудь, - сказал Патрик. - Хотя бы подключения… Мы совсем потерялись. Я тебе объясню сейчас. Сегодня в институте послали к Земле массу… впрочем, это ты всё знаешь. - Патрик помахал перед лицом растопыренными пальцами. - Мы ждали Волну большой мощности, а регистрируется какой–то жиденький фонтанчик. Понимаешь, в чём соль? Жиденький такой фонтанчик… фонтанчик… - Он придвинулся к своему видеофону вплотную, так что на экране остался только огромный, тусклый от бессонницы глаз. Глаз часто мигал. - Понял? - оглушительно загремело в репродукторе. - Аппаратура у нас регистрирует квази–нуль поле. Счётчик Юнга даёт минимум… можно пренебречь. Поля ульмотронов перекрываются так, что резонирующая поверхность лежит в фокальной гиперплоскости, представляешь? Квази–нуль поле двенадцатикомпонентное, и приёмник свёртывает его по шести чётным компонентам. Так что фокус шестикомпонентный.
Роберт подумал о Тане, как она терпеливо сидит внизу и ждёт. Патрик всё бубнил, придвигаясь и отодвигаясь, голос его то громыхал, то становился еле слышен, и Роберт, как всегда, очень скоро потерял нить его рассуждений. Он кивал, он картинно морщил лоб, подымал и опускал брови, но он решительно ничего не понимал и с невыносимым стыдом думал, что Таня сидит там, внизу, уткнув подбородок в колени, и ждёт, пока он закончит свой важный и непостижимый для непосвящённых разговор с ведущими нуль–физиками планеты, пока он не выскажет ведущим нуль–физикам свою, совершенно оригинальную точку зрения по вопросу, из–за которого его беспокоят так поздно ночью, и пока ведущие нуль–физики, удивляясь и покачивая головами, не занесут эту точку зрения в свои блокноты.
Тут Патрик замолчал и поглядел на него со странным выражением. Роберт хорошо знал это выражение, оно преследовало его всю жизнь. Разные люди - и мужчины и женщины - смотрели на него так. Сначала смотрели равнодушно или ласково, затем выжидающе, потом с любопытством, но рано или поздно наступал момент, когда на него начинали смотреть вот так . И каждый раз он не знал, что ему делать, что говорить и как держать себя. И как жить дальше.
Он рискнул.
- Пожалуй, ты прав, - озабоченно заявил он. - Однако всё это следует тщательно продумать.
Патрик опустил глаза.
- Продумай, - сказал он, неловко улыбаясь. - И не забудь, пожалуйста, проверить ульмотроны.