Скажу более, я чувствую, что где-то неподалеку от Бонапарта затаился некто, мягко, но последовательно навязывающий свою волю всем фигурантам нынешней европейской политики. Какой-то повар незаметно помешивает закипающее варево грядущей войны, добавляет соли и специй по собственному вкусу, а мы об этом таинственном кулинаре практически ничего не знаем.
Мы сидели в личном кабинете человека, державшего в кулаке едва ли не все нити официальной и тайной европейской политики.
- Это домыслы или уверенность? - на всякий случай уточнил я.
- Можешь считать, что уверенность. - Колонтарев поглядел на огонь свечи, почти оплывшей и ждущей рассвета, чтобы наконец совсем погаснуть. - Множество косвенных доказательств. Мятеж в Париже, обернувшийся так называемой Великой революцией, спровоцировала нехватка хлеба. За его поставки отвечал герцог Филипп Орлеанский, будущий гражданин Эгалите, а по совместительству - дурак и мерзавец, приветствовавший кровавую бойню и сам сложивший голову на гильотине. Его склады ломились от зерна! У меня есть точные сведения, что он приказал остановить поставки хлеба до особого распоряжения.
- Может, хотел взвинтить цену?
- Нет. Чуть позже это зерно раздавалось едва ли не бесплатно. Но суть не в том. Филипп от этого ничего не выиграл. А комбинация заранее продумана и четко выполнена. Кто-то же за этим стоял?
Я усмехнулся:
- Быть может, масоны? Я слыхал, его высочество гражданин Эгалитэ был активным "строителем божественного чертога".
- Как и большая часть французской аристократии, друг мой, - оценив мою шутку, криво ухмыльнулся Колонтарев. Во время первой нашей встречи он уже был мастером ложи, располагавшейся в этом самом доме, наряду с камерой перехода. - Думаю, не стоит напоминать, какова судьба вольных каменщиков, попавших в руки республиканцев?
- Мадам Гильотен неразборчива в связях.
- Именно так, Вальдар. Есть и еще множество странностей. Взять, скажем, очень странное отступление герцога Брауншвейгского под Вальми, которое спасло революционные парижские власти… Все эти события нелогичны и не имеют внятного объяснения каждое в отдельности, но вместе составляют неприглядную картину. Мы, возможно, упускаем из виду какого-то очень деятельного игрока. Скажу больше - даже понятия не имеем, кто он. Следовательно, ваша задача - приклеиться к Наполеону, удержать его от "не обдуманных…", гм… нами поступков и, естественно, обнаружить неведомого пока Институту противника. Думаю, не стоит объяснять, насколько нам важно понять его цели и задачи.
- Да шо уж там, - мой напарник оторвался от разглядывания тонкой гравировки на подаренных ему стационарным агентом пистолях богемской работы, - и ежу понятно. Банальная задача с одним известным, в смысле Наполеоном, и одним неизвестным.
* * *
Митава встречала приезжих негромким говором бредущих по делам бюргеров, грохотом телег по брусчатке, детским гомоном и общей атмосферой будничной суеты. Кроме дежурного вахтмистра, изучившего подорожную и скомандовавшего поднять шлагбаум, до нас никому не было дела, да и вахтмистр даже не оглянулся вслед проехавшим мимо верховым. Я чуть слышно вздохнул.
- Острый приступ ностальгии? - осведомился Лис.
- Есть немного.
Когда-то между Ригой и Митавой располагался лагерь экспедиционного корпуса Емельяна Пугачева, отправлявшегося в Америку. Как полагал король Англии - для борьбы с мятежниками. Как показала реальность…
- Шляпы, шляпы! Покупайте шляпы! - орал звонкоголосый юнец у открытой двери в лавку.
- Эй, приятель, - Сергей остановил коня, - где найти принца? - Он даже не стал уточнять, какого именно.
- Во-он там, от цирюльни направо, до трактира "Коронованный медведь". Дальше налево, у костела, стало быть, опять направо, увидите, там еще герб с лилиями висит. А вот шляпу не желаете? У нас самые лучшие, не стыдно перед его высочеством снять.
- Тут, понимаешь ли, - Лис тронул шпорами конские бока, - дело не в шляпе.
- А в чем же? - удивился зазывала.
- В том, чтоб его не прошляпить. - Сергей кинул мальчишке потертый медяк и догнал меня. - Ты чему усмехаешься?
- Вдруг подумалось, что прозвище славного предка французской королевской династии графа Парижского, герцога западных франков Гуго - Капет, на старофранцузском как раз и означает "шляпа". По-моему, это символично.
- А то! - согласился Лис. - Значит, дело таки в шляпе. Вот теперь они со своим Капетом по кругу и пошли - подайте, не минайте…
Между тем, пройдя все указанные горластым мальчишкой повороты, мы почти уперлись в кованые ворота, на которых красовался герб рода де Бурбон-Конде. У калитки с ружьями на плечо стояли рослые солдаты в мундирах русской армии, но с французскими лилиями на гренадерских шапках.
- Bonjour, месье, - приветствовал я. - Мы по приглашению его высочества.
Переговоры с караульным начальником не заняли и пяти минут. Сверившись со списком, он поклонился и отправил посыльного оповестить принца о нашем прибытии. Вскоре я, как обычно, оставив Лиса разведывать обстановку, входил в приемную несломленного меча Франции - принца Луи-Жозефа Конде.
Высокий, подтянутый, в российском генеральском мундире с орденами Святого Духа и Святого Людовика на груди, он казался воплощением аристократизма, осколком былой эпохи. Рука картинно опиралась на вызолоченный эфес шпаги. Суровое лицо казалось преждевременно состарившимся, но холодные глаза смотрели твердо и требовательно. Я протянул принцу опечатанный пакет, совсем недавно полученный от Колонтарева.
- Вальтаре Камдель, барон де Вержен, - прочитал вслух хозяин дома, - в прошлом - капитан пикардийских шевальжеров. - Его высочество пробежал взглядом еще несколько строк и поднял на меня глаза. - Герцог Ришелье рекомендует вас как храброго воина и отменного бойца, обладающего к тому же редкой сообразительностью.
Я молча склонил голову и прижал руку к груди, активизируя закрытую связь.
- Лестная оценка. - Принц закончил изучать документ и положил его на вызолоченный столик красного дерева. - Я так понимаю, все последние годы вы жили в Одессе под крылом герцога, а сейчас решили присоединиться к нам. Почему?
- Почему не участвовал ранее или почему решился теперь?
- И то и другое.
- Приходил в себя после ранений, а кроме того, наши силы, увы, слишком малы, чтобы вести правильную войну с узурпаторами. А идти на смерть просто, чтобы показать, что не боишься ее, как делали оставшиеся в Париже аристократы, заранее выбривая затылок, дабы не утруждать палача у гильотины, - как по мне, глупое позерство.
- Вы не одобряете их, месье?
- Нет.
Принц молча подошел к приоткрытому окну, из-за которого слышались звуки команд и бряцанье возвращаемых к ноге ружей.
- Думаю, ваше мнение здесь мало кто разделяет, - не глядя на собеседника, бросил Конде. - Не стоит им делиться с офицерами, если не желаете получить вызов на поединок.
Я пожал плечами:
- Я ли убью, меня ли убьют, это ни на йоту не приблизит нас к цели и не сделает осмысленней смерть несчастных, оставшихся во Франции.
Луи-Жозеф повернулся, всматриваясь в мое лицо.
- О храбрости и воинском искусстве вашем в сопроводительной грамоте написано в самых лестных выражениях. Хочется также верить, что у вас и впрямь такой холодный ум, как представляется. И все же вы откликнулись на призыв. Отчего?
- Тому есть две причины. Во-первых, я считаю все происходящее во Франции опасным безумием, трагедией моей родины и полагаю долгом любого дворянина способствовать его искоренению. Во-вторых, герцог Ришелье обмолвился, что вы пожелали наладить доверительные отношения с неким генералом Бонапартом.
- Герцогу не стоило распространяться об этом, - скривился Конде. - Однако раз уж вы здесь, скажу прямо - да. Но и что с того?
- Моя любимая матушка - урожденная графиня де Марбеф. Шарлин де Марбеф.
- Весьма приято об этом узнать, но вы не ответили на вопрос.
Я выжидательно поглядел на собеседника, выдерживая паузу.
- Что из этого следует? - повторил тот.
- Она младшая сестра покойного губернатора Корсики - маркиза де Марбефа, настоящего отца Наполеона, а также некоторых его братьев и сестер.
- То есть, по сути, вы - двоюродный брат генерала Бонапарта?
- Так и есть.
- У вас есть подтверждения этому факту?
- Да, у меня сохранилось письмо дяди к моей дорогой матушке. В нем он просит принять в замке госпожу Летицию Бонапарт и помочь ей разрешиться от бремени.
- Но ведь Наполеон был рожден в Аяччо, на Корсике.
- На этот счет имеется другое письмо дяди Луи, где он в подробностях описывает, как местный кюре не хотел крестить привезенного в Аяччо младенца, названного матерью Наполеоном, и как ему пришлось лично вмешаться, чтобы сломить упорство преподобного отца.
- Вы полагаете, Наполеон знает об этом?