– Вот видишь! Сам говоришь! - с жаром подхватила Марина. - Как так может быть, чтобы у всех вдруг диссертации… так вот за неделю… как грибы… Ведь не может быть?
– Наверно, не может…
Марина заговорила вдруг быстро-быстро, сбиваясь и путаясь, точно давно готовилась излить душу, и, начав теперь, боялась, что Николай не захочет дослушать до конца, сочтя все за вздор.
– Что делается… Все ходят только, бродят по комнатам и коридорам - и довольны жизнью. Никто ничего не делает. Вообще… Все за всех делается. Кем-то. Втихую… Как по щучьему велению. Пыреева только курит да биоритмы свои рассчитывает. Люська все книжку читает. Макулатурную. Хоружий чаи гоняет или дремлет. Клебанов со всей компанией у Коноваловой: глядишь, засядут в преферанс… И вдруг сегодня один - кандидат, завтра - другой, а послезавтра, глядишь, третий - доктор. Статьи откуда-то… Ну, статьи - ладно: может дома, по вечерам пишут. Но книги! Ведь слова нигде не было сказано! Обычно как: раз книжку кто сел писать - целое событие. И отпуск дадут, и разговоров будет, и в плане, и в отчета всяких главных пунктов… А тут на те - уже готовенькие книжки как с неба валятся… А Верходеева только ходит и поздравляет, ходит и поздравляет… Кошмар! Что это?
– А что… Наука, - робко и глуповато улыбнувшись, сказал Николай.
По лицу Марины вновь промелькнула тень испуга.
– Нау-ука, - задумчиво протянула она. - И моя, - речь пошла о Елене Яковлевне Твертыниной, - она ведь тоже ничего… Она, по-моему, даже думать перестала. Вообще… Ей кажется, что все за нее делаю я. Понимаешь, Коля? А это же не я… Страшно…
– Успокойся, что ты, - вновь вспомнил про "кроликов" Николай и даже легонько подхватил Марину под руку.
Она не отстранилась, только отвела глаза в сторону, будто не желая видеть близко перед собой Николая.
– Это не я, - повторила она. - Кто-то… Я сначала ни во что не верила. Только ругалась. Но, когда бралась за какое-то дело, все вдруг начинало валиться из рук… Машинку заклинивало, ручки ломались, электроды не накладывались, приборы отказывали… а стоило мне на минутку выйти… вернусь - а уж все готово… И как я сразу не поняла? Только вот сегодня. Я нарочно осталась. От злости. Уж решила - сегодня сама все сделаю, кровь из носу. Только все наладила, подготовила, а вдруг заперлись… они… и молчат… и не открывают.
– Кто "они"? - поинтересовался Николай.
– А я не знаю… - Марина осторожно заглянула ему в глаза. Потому тебя и позвала.
В этот-то миг Николай впервые и ощутил в себе тонкое и холодное дуновение страха. Он даже удивился своему новому чувству, а следом ощутил еще более холодный его прилив.
– А я ведь тоже ничего не знаю, - почти шепотом проговорил он.
– Да уж все знают, что они есть, - тяжело вздохнула Марина. - Но каждый боится рассказать другому, что видел сам… кого-то встретил… Все ведь замечали… Какие-то люди как ряженые… бородатые… Они всем мерещились… А наши чай пьют и смотрят друг на друга с намеком. Но вслух никто… Ни слова. Потому что все такустраивает… Все уже - доктора и кандидаты. Как тут признаться? Боятся - как в той сказке: кто первый слово скажет, тому дверь закрывать… Боятся, что звания отнимут и работать заставят… Не известно, кто отнимет, но если проговоришься - обязательно отнимут… Нутром чуют. Не замечают, что уже спятили… Только моя до сих пор думает, что все за нее делаю я… Все это плохо кончится, Коля. Я чувствую… Да что чай. Теперь уж вместе и не пьют, по своим норам сидят тихо, в коридорах друг друга не замечают. Скоро начнется…
– Что начнется? - прошептал Николай.
– Не знаю. - Марина встрепенулась. - Пойдем, Коля.
Она потянула его за собой. Николай, сам того не замечая, засопротивлялся.
– Да ты сам-то не бойся, - усмехнулась Марина. - Тебя-то они не тронут.
– Ты охрану вызвала? - начав озираться, спросил Николай.
– Нет, Коль… Не злись. Погляди сам.
Они поднялись на второй этаж.
Под дверью в комнате лежала неяркая полоска света.
– На стук не реагируют? - шепотом спросил Николай.
Марина покачала головой:
– Постучи. Может, тебе откликнутся…
Николай боязливо потянулся к двери, вежливо постучал костяшками пальцев. Внимания его стук удостоен не был.
– Кто там есть? Откройте! - вдруг расхрабрился Николай. - Сейчас придется вызвать милицию.
Ответа не последовало.
– Ты заметила, как туда вошли? - спросил Николай уже в полный голос.
– Нет, конечно… А ключ там, внутри оказался…
– Хм… Как "внутри", когда он вот висит, - удивился Николай, он вынул ключ из двери и рассмотрел бирку. - Все верно. Он - от этой комнаты.
– Это пока я за тобой бегала… - растерянно проговорила Марина.
– Ну, была ни была, - Николай повернул ключ в замке и, чуть помедлив, решительно толкнул дверь.
Она распахнулась… Николай остолбенел. Марина выглянула из-за плеча и ахнула.
Открылось перед ними вовсе не лабораторное помещение второго этажа: они стояли на краю пустоши, заросшей высокой, выше человеческого роста, крапивой. Ночи не было - был пасмурный день. Вокруг пустоши виднелись луга, дальше - лес, по левую руку, невдалеке, - дома какой-то тихой деревеньки.
Место показалось Николаю знакомым. Борясь с робостью, он сделал шаг вперед и оглянулся: Марина испуганно выглядывала из двери покосившегося сарая.
Ее растерянный вид вдруг рассмешил Николая, и он поманил девушку рукой.
– Иди сюда… Видала, фокус какой…
Марина только покачала головой, отказываясь.
Николай еще раз взглянул на деревеньку и, никого не увидев около домов, повернулся в сторону пустоши. У края крапивных зарослей что-то поблескивало. Николай пригляделся и различил в траве топор. Любопытствуя, он протянул было за ним руку, но тут же дернулся назад, напуганный внезапным, негромким окликом:
– Не трожь!
Справа, шагах в десяти, на дороге, стоял, опершись на посох, высокий старик. Казалось, он проходил мимо и остановился лишь за тем, чтобы окликнуть Николая. Несмотря на суровый голос, глаза его светились доброй улыбкой. Одет он был, по словам Николая, "как крестьянин в старину", и нес за плечами котомку.
– Не трожь, - уже приветливо повторил старик. - Топор с Гнилого Хутора… Значит, в разбойном деле бывал. Гляди, и тебя затянет…
– С Гнилого Хутора? - переспросил Николай. - Что это?
– Да вот он перед тобой и будет, - указал старик на заросли крапивы. - А вы, я погляжу, нездешние, нет ли?
– Нездешние, - кивнул Николай. - Не поймем вот, куда попали.
Старик сошел с дороги, приблизился. Николай вновь поманил к себе Марину, и она, помявшись, робко вышла из… сарая.
Вот что рассказал старик-странник.
– Вон Старино, - со вздохом кивнул он в сторону домов.
"Старино… Да это же деревня; что рядом с институтом!" - вспомнил Николай.
Рядом с деревней еще в пору татарских набегов появился Гнилой Хутор. Пришли тогда к деревне чужие люди. Приняли их сердобольно, как беглецов от татарской неволи, как погорельцев. Они и затеяли поселиться здесь хутором. Построились кое-как и зажили на скорое удивление и смущение жителей: скотину держать не стали, сеяться на собрались. Начали пробавляться милостыней, мелкой охотой да рыбалкой, а то и поворовывали. Поначалу на деревне головы ломали: то ли вправду ленятся чужаки на земле работать, то ли совсем ненадолго здесь хутором задержались и собираются подать куда-нибудь дальше, куда не доскакал еще татарский конь. Подходили к хуторянам с вопросами: как, мол, так, - почему по-людски не селитесь, не работаете? Те посмеивались, отмахивались:
– А почто, - отвечали, - строиться, возиться? Один конец будет: татарин придет - все спалит. А что не спалит, так вытопчет али к рукам приберет.
Ордынец и вправду приходил - с поджогом, грабежом и горем, но мир все равно не по-доброму дивился на хуторян: не мог понять их жизни. Снова строились, снова сеяли, а хуторянам и забот было мало - только что посмеивались.
Меньше десятка лет продержался хутор. Недолюбливали пришлых, но терпели. Однако кой-кому из подросших деревенских молодцов пришлась по вкусу бесшабашная жизнь. Тихою ржою пошел по деревне гомон и раздор. Поворовывать, хитро щурить глаз начал уж кто-то из своих. Нахмурились старики, запричитали бабы по вечерам. Под Пасху лихо повеселились с хуторянами молодцы - поскакал по деревне красный петух. Лопнуло в ночь пожара терпение мира. Со своих шкуры долой спустили, а на чужих и обоза не пожалели - посажали и выпроводили всех вон.
Потом четыре века с лишком стоял Гнилой Хутор в густом высоком бурьяне и древесном тлене. Вскоре после разгрома польских панов кое-кто из деревенских подбоченился, походил гусем по улице и решил отделяться дворами. Снова вытоптали бурьян - и выросло здесь несколько срубов. А там и года не миновало, как принесло новую напасть. Появился в округе лихой человек, чужак без роду и племени по прозвищу Коляй. Никто не знал, где живет он, где ночует, к кому ходит столоваться. В деревнях замечали его не часто, однако и бродягу лесного он собой не напоминал: ходил осанисто, щеголем, в белом кафтане и непременно в чистых белых сапогах, всегда был он брит, мыт и причесан. Даже всплывал порою тревожный слух, что Коляй - птица высокого полета и ни кто иной, как сам "Тушинский вор", Лжедмитрий Второй, будто бы не убитый в Калуге, а скрывшийся - и теперь вот рыскает по селам, втихомолку затевает на Руси новую смуту, новый кровавый раздор…