- Как хочешь. Позднее. Уберите их отсюда. - Затем отчетливо, обращаясь к матери: - На этом дело не кончено, Ниниана, обещаю тебе. Шесть лет. Хватит, клянусь богом! Пойдемте, милорд.
Он перебросил край накидки через руку, мотнул головой, затем, сойдя с помоста, взял бородача за руку и широко зашагал с ним по направлению к двери. За ним смиренно последовала его жена Ольвена со своими женщинами, а следом Диниас с улыбочкой на лице. Моя мать осталась неподвижна. Король миновал ее, не сказав ни слова и не глянув, и толпа расступилась между ним и дверью, как стерня под лемехом плуга.
Я остался стоять один, пригвожденный к месту, глядя широко открытыми глазами, в трех шагах перед дверью.
Когда король наткнулся на меня, я пришел в себя и повернулся, чтобы убежать в переднюю, но было уже поздно.
Он вдруг остановился, отпустил руку Горланда и резко повернулся ко мне. Голубая накидка мелькнула в воздухе и краем задела мой глаз, который тут же заслезился. Я заморгал, глядя на него. Рядом с ним остановился Горланд. Он был моложе моего дяди Диведа. Он тоже был зол, но скрывал это, и злился не на меня. Когда король остановился, Горланд удивился и спросил:
- Кто это?
- Ее сын, которому ваша милость дала бы имя, - ответил мой дед, и его браслет сверкнул золотом, когда он взмахнул огромной рукой и запросто сшиб меня на пол, как мальчишка сбивает муху. Затем мимо моего лица пронеслась его голубая накидка и прошагали обутые в сапоги ноги короля, и почти сразу же ноги Горланда. Ольвена сказала что-то своим приятным голосом и остановилась надо мной, но король сердито окликнул ее, и рука королевы отдернулась от меня. Ольвена зашагала за ним вместе с остальными.
Я с трудом поднялся с пола и огляделся в поисках Моравик, но той не было. Она сразу же подошла к моей матери и даже не видела случившегося. Я стал пробираться сквозь гомонящую толпу, но прежде, чем я смог приблизиться к матери, окружившие ее плотной и молчаливой группой женщины вместе с ней покинули зал через другую дверь. Ни одна из них не оглянулась.
Кто-то заговорил со мной, но я не ответил. Я пробежал мимо колоннады, через большой двор и дальше, в покой залитого солнечным светом сада.
Мой дядя нашел меня на террасе Моравик.
Я лежал животом на горячих плитах и наблюдал за ящерицей. Из всего дня это воспоминание сохранилось как самое живое: ящерица, распластавшаяся на камне не далее, чем в футе от моего лица, с неподвижным телом цвета зеленой бронзы - лишь горло слегка пульсирует. У нее были маленькие темные глаза, тусклые, как грифельная дощечка, а рот цветом напоминал тыкву. Изо рта быстро, как бич, вылетел длинный и тонкий язык, а лапки ее тихо прошелестели по камню, когда она перебежала через мой палец и исчезла в расщелине между плитами.
Я обернулся. По саду спускался мой дядя Камлах. Поднявшись на три маленькие ступени, он взошел на террасу, мягко ступая в своих изящных шнурованных сандалиях, и остановился, глядя вниз. Я отвернулся. На мху между камнями светились крохотные белые цветочки - не больше глаза ящерицы, а формой совершенные, как резная чаша. До сего дня я помню их так, как будто сам их изваял.
- Дай и мне посмотреть, - сказал он.
Я не двинулся. Он подошел к каменной скамейке и сел лицом ко мне, раздвинув колени и сцепив между ними руки.
- Посмотри на меня, Мерлин.
Я подчинился. Какое-то время он изучал меня.
- Мне всегда говорили, что ты не играешь в грубые игры, что ты убегаешь от Диниаса, что из тебя никогда не выйдет ни солдат, ни даже мужчина. И в то же время, когда король сбил тебя с ног ударом, который заставил бы его гончую с визгом убраться в конуру, ты не издал ни звука и не проронил ни слезинки.
Я промолчал.
- Я думаю что, возможно, ты не совсем тот, за кого тебя принимают, Мерлин.
Снова молчание.
- Ты знаешь, зачем сегодня приехал Горланд?
Я предпочел солгать.
- Нет.
- Он приехал просить руки твоей матери. Если бы она согласилась, ты уехал бы с ним в Бретань.
Я тронул указательным пальцем одну из чашечек на мху. Она сникла, как гриб-дождевик, и исчезла. Я тронул на пробу еще один. Камлах спросил, на этот раз резче, чем обычно:
- Ты слушаешь?
- Да. Но если она ему отказала, это уже не имеет значения. - Я поднял глаза. - Разве не так?
- Ты хочешь сказать, что не желаешь уезжать? Я бы подумал… - Он нахмурил свои красивые брови, такие похожие на брови деда. - С тобой обращались бы почтительно, ты был бы принцем.
- Я и сейчас принц. И в большей степени принцем мне не стать.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Раз она ему отказала, - пояснил я, - значит, он не может быть моим отцом. Я думал, что он - мой отец. Я думал, именно потому он и приехал.
- Почему у тебя появились такие мысли?
- Не знаю. Показалось… - Я остановился. Я не мог объяснить Камлаху, что имя Горланда явилось мне во вспышке света. - Я просто подумал, что это, должно быть.
- Это лишь потому, что ты ждал отца все это время. - Его голос был спокоен. - Ждать глупо, Мерлин. Пора взглянуть правде в глаза, твой отец умер.
Я опустил руку на поросль мха, сминая ее. И видел, как пальцы белеют от усилия.
- Она тебе так сказала?
- Нет. - Он пожал плечами. - Но будь он жив, он бы давно приехал. Ты должен понять это.
Я молчал.
- А если он не умер, - продолжал дядя, не спуская с меня глаз, - но все же не приехал, то вряд ли кому-то стоит об этом сильно жалеть, верно?
- Да, если не считать, что каким бы низким он ни был, это могло бы уберечь кое от чего мою мать. И меня.
По мере того, как я убирал руку, мох снова постепенно разворачивался, будто рос, но крошечные цветочки исчезли. Дядя кивнул.
- С ее стороны, быть может, было бы мудрее принять предложение Горланда или какого-нибудь другого принца.
- Что с нами будет? - спросил я.
- Твоя мать хочет уйти в общину Святого Петра. А ты - ты сметлив и умен, и, говорят, умеешь немного читать. Ты мог бы стать священником.
- Нет!
Его брови вновь нависли над узкой переносицей.
- Жизнь их достаточно хороша. Ты определенно рожден не для воинских дел. Почему бы тебе не жить так, как тебе угодно и там, где ты будешь в безопасности?
- Не нужно быть воином, чтобы хотеть оставаться свободным! Быть запертым в таком месте, как община Святого Петра - это не выход. - Я замолк. Я говорил горячо, но понял, что мне не хватает слов. Я не мог объяснить нечто, чего и сам еще не знал. Я с надеждой посмотрел на него. - Я останусь с тобой. Если ты не найдешь мне применения, я - я убегу и буду служить другому принцу, но я хотел бы остаться с тобой.
- Но об этом сейчас рано говорить. Ты очень молод. Лицо не болит?
- Нет.
- Его нужно осмотреть. Пойдем со мной.
Он протянул руку, и я пошел с ним. Он вел меня вверх по саду, затем под арку, которая вела в личный сад деда. Я потянул руку назад из его руки.
- Мне сюда не разрешают.
- Конечно, но ведь я с тобой? Твой дед со своими гостями, он не увидит тебя. Пойдем. Я приготовил тебе кое-что получше, чем опавшие яблоки. Уже собирают абрикосы, и я отложил из корзин лучшие, прежде чем спуститься к тебе.
Он двинулся вперед своей грациозной кошачьей походкой, по бергамоту и лаванде, туда, где распятые на солнце у высокой стены росли абрикосовые и персиковые деревья. Здесь дурманяще пахло травами, и из голубятни доносилось воркование голубей. У моих ног лежал спелый абрикос, казавшийся на солнце бархатным. Я подцепил его носком сандалии, перевернул и там, на обратной его стороне, открылась огромная гнилая дыра, в которой копошились осы. На нее упала чья-то тень. Надо мной стоял дядя, держа в каждой руке по абрикосу.
- Я же говорил, у меня есть кое-что получше. Вот, - он протянул мне абрикос. - А если тебя будут бить за воровство, то им и меня придется побить. - Он осклабился и впился в плод, который оставил себе.
Я стоял неподвижно, с большим ярким абрикосом на ладони. В саду плыло жаркое марево, было очень тихо и спокойно, если не считать гудения насекомых. Плод сиял золотом, пах солнечным светом и сладким соком. Его кожица на ощупь напоминала пушок золотой пчелы. Мой рот наполнился слюной.
- В чем дело? - спросил дядя. Вопрос прозвучал нетерпеливо и резко. Сок абрикоса - его абрикоса - струился по его подбородку. - Не стой, глядя на него, парень! Съешь его! С ним ведь все в порядке, верно?
Я посмотрел вверх. Голубые глаза, злобные, как у лиса, смотрели на меня сверху вниз. Я протянул плод обратно.
- Я не хочу. Он внутри черный. Посмотри, его же видно насквозь.
Он глубоко вдохнул, будто собирался заговорить. Вдруг из-за стены послышались голоса, может быть, это садовники несли пустые корзины, готовые к утренней работе. Дядя нагнулся, выхватил плод из моей руки и с силой швырнул его о стену. Тот разлетелся золотым всплеском мякоти по камню и сок потек вниз. Потревоженная оса слетела с дерева и пролетела между нами. Камлах отмахнулся от нее каким-то странным резким жестом и обратился ко мне голосом, в котором кипела злоба:
- После этого держись от меня подальше, дьявольское отродье. Понял? Держись подальше.
Он вытер рот тыльной стороной ладони и пошел от меня к дому размашистым шагом. Я остался где был, глядя, как сок абрикоса струйкой стекает по горячей стене. Оса приземлилась на нее, припала, и вдруг упала и зажужжала, лежа на земле. Ее тельце сложилось вдвое, жужжание сделалось пронзительным от усилий, и наконец она затихла.