Она обтерла туфли носовым платком, выбросила безнадежно испорченный кусочек ткани в плевательницу и продолжила свой путь.
Юлайли все дальше уходила от отцовского дома, расположенного в Бинондо. Улицы были запружены фургонами, тележками, битком набитыми повозками с надписью «Компанья де Транвиас». Жозефина успела рассказать об этих повозках и о том, какого мнения о них придерживался ее отец.
На острове свирепствовало тяжелое инфекционное заболевание, поражавшее и местных лошадей. Но транспортную компанию это не волновало. Бедных животных эксплуатировали до тех пор, пока они не падали замертво на улицах. Отец, преисполненный сочувствия к животным и гнева на компанию за жестокое обращение с лошадьми, всегда ходил пешком.
Завернув за угол в нескольких кварталах от своего нового дома, Юлайли увидела, почему отец отказывается пользоваться местным транспортом. Прямо перед ней лошади – вообще-то даже не лошади, а пони, – выбиваясь из последних сил, тащили по улице перегруженную повозку. Раньше она никогда не видела таких истощенных и больных лошадей. От этого зрелища ей стало нехорошо. Отец прав. Ничто на свете – ни палящее солнце, ни толпа – не заставит ее сесть в одну из этих повозок.
Юлайли замерла на месте как громом пораженная. Это душераздирающее зрелище было совершенно ей непонятно. Лошади на фермах Бичтри и в поместье Гикори-Хаус были ценным приобретением ее брата Харрисона, и к ним относились соответственно, почти как к членам семейства.
Ей трудно было понять то, что она никогда не видела. Во всяком случае, больных животных она точно видела в первый раз. Их не было ни в Бельведере, ни в поместье Гикори-Хаус, ни на фермах Бичтри, как и ни в одном из тех семейств, с которыми она общалась. А если и были, то братья оберегали ее от подобных зрелищ.
Мужчины Лару защищали ее. Она была единственная женщина этого почтенного семейства южан, с гордостью носившего свое имя, такое же древнее, как ореховые деревья, обрамлявшие длинную подъездную аллею родового имения. Ее мать была из рода Калхунов – еще одно имя, которое уже само по себе очень много значило в штате Южная Каролина, где кровные связи определяли социальное положение.
Ее мать была настоящая леди, ее баловали, нежили и любили все мужчины Лару. Но она умерла, когда Юлай – ли была совсем еще крошка. И девочка сама себе придумала маму, представляя ее по портрету, висевшему над камином в гостиной, и по рассказам братьев и других людей, которые обожали эту женщину. Юлайли, как и маму, оберегали от всего, что, по мнению пятерых братьев, могло оказаться хотя бы в малейшей степени опасным, неприятным или неприличным. Куда бы Юлайли ни отправлялась, будь то школа мадам Деверо – этакий дамский бастион, где внушались правила приличия и куда ее отвозили в семейной карете, или церковь, или редкий званый вечер, ее всегда сопровождали по крайней мере двое из пяти братьев.
Так она и жила, в своем замкнутом маленьком мирке, где жизнь текла размеренно и гладко и где одно ее имя раскрывало перед ней все двери как по волшебству, где женщины были настоящими дамами и знали, как себя вести, а мужчины защищали и боготворили их.
Единственный родственник, которого не было рядом с Юлайли, чтобы баловать ее, – отец. Именно из-за него она оказалась здесь, именно из-за него она теперь испытывала робость и волнение: она не знала, как вести себя с отцом, которого не видела семнадцать лет, и пыталась представить, какое произведет на него впечатление, когда в конце концов сегодня вечером их встреча состоится.
Блестящее черное тело качнулось и исчезло в запутанных корнях. Змея уползла прочь. Сэм наконец осмелился сделать выдох. Он был вновь свободен, почти. Ему предстояло добраться до реки. И снова пополз сквозь заросли. Острые шипы растений кололи и царапали сквозь рубашку.