Однако сидеть за столом в шапках, как говорила их домработница Клава, означает для русского человека одно – в шапках за столом сидят только басурмане.
А теперь вот еще и бритоголовые педики, что, по всей видимости, одно и то же!
– Пидорасы вы, вот вы кто, – по-русски говорил Никита англичанам.
А те скалились и гоготали, ничего не понимая.
А потом, на выходе из клуба, кто-то дал ему по голове…
Врезали чем-то тяжелым. Он не сразу потерял сознание и помнил, как его засовывали в багажник автомашины.
А потом, как это бывает в детских кошмарных снах, – хочешь закричать, а язык тебя не слушается, и хочешь побежать, а ноги и не бегут!..
* * *
Кто-то вошел.
Кто-то тихо так вошел, почти неслышно, но Никита почувствовал.
– Уже не спим? Уже проснулись и притворяемся, мистер Захаржевский! – чисто, с легчайшим прибалтийским акцентом произнес по-русски чей-то молодой голос.
Никита поморщился, изображая естественную реакцию напрасно потревоженного во время отдыха человека.
– Не спим! – радуясь своей правоте, заключил голос.
– Вы кто? – спросил Никита, размыкая глаза.
Над ним склонился один из давешних педиков. Только теперь на нем была не камуфляжная куртка с заклепками и молниями, а белый больничный халат поверх добротного костюма и белая крахмальная сорочка, подвязанная модным галстуком.
– А где второй пидорас? – спросил вдруг Никита…
– А второй, как вы изволите выразиться, пидорас, уважаемый мистер Захаржевский, его имя, кстати – мистер Джон Дервиш… Оно вам ничего не говорит? – Педик внимательно посмотрел на Никиту.
– А вас как зовут? – спросил Никита.
– Пардон, забыл представиться. Меня зовут мистер Роберт.
– Роберт – это имя или фамилия? – спросил Никита.
– Просто Роберт, – настойчиво повторил «скинхед».
Никита отвел от визитера глаза и уставился в потолок.
– Кто вы и зачем меня сюда привезли? – спросил он устало.
– Всему свое время, мистер Захаржевский, всему свой час, а пока – поднимайтесь, вас ждет горячая ванна, бритвенный прибор, легкий континентальный завтрак и процедурная медсестра…
– А медсестра зачем? – поинтересовался Никита.
– Вы больны, уважаемый мистер Захаржевский, у вас серьезные проблемы со здоровьем, и вам необходимы процедуры, которые назначил вам врач.
– Я не болен, и мне ничего не назначали, – возразил Никита.
– Не надо спорить, тем более что вы не просто не правы, но ваша неправота усиливается отсутствием у вас какого-либо права возражать. Здесь никого не интересует ваше мнение, больны вы или здоровы, здесь все решаем мы…
– Я в сумасшедшем доме? – поинтересовался Никита.
– Хуже, – ответил первый. – Вы в доме милейшего мистера Лермана, практически у себя дома, мистер Захаржевский…
К медицинским сестрам Никита был, мягко говоря, индифферентен.
Но даже если бы на нем и висел не смытый к сорока трем годам грех подростковых вожделений, питаемых когда-то к школьной фельдшерице, то при виде местного медперсонала любым трепетным воспоминаниям тут же пришел бы конец. В сестрице были все сто девяносто сантиметров роста, и на белоснежном крахмале форменного халата, в том месте, где у женщин бывает грудь, у нее был приколот бадж, удостоверявший, что она – «нерс» и что кличут ее Ингой.
– А вы случайно не служили под началом штандартенфюрера Менгеле? – поинтересовался Никита, уставившись на массивную, в пол-лица челюсть и руки, крупные, как у фламандского дровосека.
– Нет, не служила, – ответила фройляйн Инга, сдирая пластиковую обертку с разового шприца.
– Что будете колоть? – поинтересовался Никита.
– Что доктор прописал, – деловито отвечала мед-сестрица, надламывая острую стеклянную горловинку большой ампулы и наполняя шприц.
– Куда? – спросил Никита.