– Опознать… – Он снова вскочил со стула, да так резко, что задел еще не зажившее плечо Евы, заставив ее вскрикнуть от боли. – Да, я еду с вами! Правильно, черт возьми! Я еду, потому что это явно не она. Это – не Марианна!
Ни один морг в мире никогда не был веселым местом. В этом же какой-то шутник – то ли просто дурак, то ли утонченный любитель черного юмора – подвесил к потолку зеленые и красные воздушные шарики, а дверные проемы украсил золотистыми гирляндами. Эти жалкие рождественские украшения выглядели здесь столь же нелепо, как пошлый анекдот над гробом с покойником.
Как множество раз до этого, Ева стояла возле смотрового окна. И как множество раз до этого, испытывала острую жалость к человеку, стоявшему рядом с ней. Марианна Хоули лежала там, за окошком. Она была до подбородка прикрыта белой простыней – это делалось специально, чтобы не добивать и без того истерзанных горем близких. Они не должны были видеть огромного, сделанного патологоанатомом разреза в форме буквы Y, который шел от груди до паха каждого тела и был зашит наспех, через край. Их следовало уберечь от вида фиолетовой печати на ступне трупа, где значился его порядковый номер и имя.
– Нет… – Вандорен беспомощным жестом поднял руки и положил их на смотровое окошко. – Нет, нет, нет, это не может быть правдой! Марианна…
Ева мягко положила ладонь ему на предплечье. Джереми дрожал всем телом, его руки на стекле сжались в кулаки, и он стучал ими по оконцу – слабо и нечасто.
– Если вы узнаете в ней Марианну Хоули, хотя бы просто кивните, – проговорила Ева.
Он кивнул и заплакал.
– Пибоди, найдите для нас какой-нибудь пустой кабинет. И принесите воды.
Джереми схватился за ее плечо и почти повис на ней: ноги его подгибались, невыносимо тяжелое бремя горя придавливало к земле. Ева поддержала его и сделала знак служителю морга, чтобы тот задернул окошко.
– Пойдемте, Джерри, – проговорила она. – Обопритесь на меня, и пойдемте.
Словно медсестра, она обхватила его рукой за талию и повела по коридору, выложенному ослепительно белой кафельной плиткой. Сейчас ей казалось, что легче получить пулю в плечо, чем очутиться рядом с человеком, у которого погиб близкий. Ведь такому ничем не поможешь – ни лекарством, ни волшебством. Бормоча бесполезные слова утешения, она вела Джереми Вандорена к дверному проему, возле которого стояла Пибоди.
– Думаю, здесь будет удобно, – произнесла та. – А я сейчас принесу воды.
– Давайте присядем. – Ева помогла Джереми сесть на стул, вынула из кармана его пиджака носовой платок и вложила ему в руки, а затем села сама. – Я очень сочувствую вашей потере.
Господи, сколько же раз ей уже приходилось говорить убитым горем людям эти слова. И каждый раз она чувствовала их абсолютную никчемность.
– Марианна… Кому это могло понадобиться? Зачем?!
– Моя задача как раз и состоит в том, чтобы это выяснить. И поверьте, я это узнаю.
Что-то в голосе Евы заставило Вандорена поднять на нее взгляд. Глаза его покраснели, в них застыло отчаяние. С видимым усилием он сделал глубокий вдох.
– Я… Она… была особенной. – Сунув руку в карман, он вынул оттуда маленькую бархатную коробочку. – Сегодня вечером я собирался подарить ей это. Вообще-то подарки положено дарить на Рождество, но я просто не мог утерпеть. Марианна так любила Рождество…
Дрожащими руками он открыл коробочку, и в свете ламп засияло бриллиантовое кольцо.
– Сегодня я хотел сделать ей предложение. И она бы согласились! Мы любили друг друга… – Он сглотнул комок в горле, закрыл коробочку и снова спрятал ее в карман. – Скажите, это было… Это было ограбление?
– Мы так не думаем. Вы были давно знакомы?
– Шесть месяцев. Даже больше. – В комнату вошла Пибоди и протянула Джереми стакан с водой.