Лучшие мозги мира придумывали самые изощренные наказания, и ни в одном из тысяч городских районов никто не мог скрыться от них .
Пусть Калашников и не был с этим согласен, но мысль Учреждения работала на редкость виртуозно. Насильников превращали в привлекательных женщин и отсылали в мужскую тюрьму, где содержались самцы, осатаневшие от векового воздержания. Лишь отбыв там пятьсот лет, вконец измочаленные, они имели право подать прошение на перевод в студию, где снимались бюджетные немецкие порнофильмы. Взяточникам не заливали в горло раскаленное олово, как на средневековых европейских гравюрах, изображающих Ад: сотрудников московского ГАИ, например, отправляли служить в район, населенный жителями Исландии, которые попросту не понимали, за ЧТО им нужно давать взятки – эта страна являлась последней по уровню коррупции во всем мире. Нервные срывы и страшные запои среди несчастных гаишников, вынужденных жить исключительно на скромную зарплату, были в городе совершенно обыденным делом. Алкоголиков посылали проходить практику в общину исламских фундаменталистов, где водки было днем с огнем не найти, гордецов устраивали уборщицами в общественные туалеты, карманникам ежедневно делали парализующие уколы и сажали в трамваи, где ехали шикарно одетые миллионеры с туго набитыми кошельками и распахнутыми сумками.
Из всего богатого земного опыта город заимствовал лишь те вещи, которые существенно усложняли существование его гражданам. Именно поэтому рекламу развешивали даже в туалетах, ибо рейтинги говорили: ничто так не раздражает людей, как по восемьсот раз в день предлагать им купить «активно впитывающие» прокладки. У борцов с аморальным поведением домашнее телевидение круглосуточно транслировало хардкор-порно, в общежитиях сексуальных маньяков непрерывно шли документальные фильмы о выращивании клубники. Город задыхался в небывалых автомобильных пробках, даже ночью по выходным (за образец взяли, естественно, Москву и Нью-Йорк), щедро разбавленное пиво в ресторанах подавалось только теплым, жены в постели ссылались на головную боль столетиями. Погода была ужасная: либо стояла неописуемая, плавящая асфальт духота (единственный кондиционер находился лишь в офисе у Шефа), либо беспрестанно шел дождь (просачивались подземные воды) и имела место осенняя депрессия. Зарплату (опыт лет десять назад Шеф оперативно позаимствовал у правительства Ельцина) выплачивали крайне нерегулярно.
В общем, что и говорить – это был настоящий Ад. Конечно, с целью поддержки легендарного имиджа существовал и старинный квартал с котлами, в которых показательно кипятили специально нанятых грешников. Туда лицензированные экскурсоводы водили туристов из Рая.
…К счастью для Калашникова (да и для многих других), последнее столетие в Аду официальным языком внутреннего общения был признан русский – как наиболее сложный для изучения иностранцами. Алексею по работе приходилось видеть людей, которые учили русский пятьдесят лет, но разговаривали на нем через пень-колоду. Языки в Аду меняли примерно раз в тысячу лет – в прошлый раз был принят кантонский диалект китайского языка. Способный Наполеон хвастался Калашникову, что выучил его нахрапом, а вот более медлительному Ивану Грозному, дабы научиться рисовать иероглифы, потребовалось несколько веков.
С китайцами в Аду было больше всего проблем. По традиции во всех городских местах общественного питания подавали самую плохую еду мира – английскую. Даже весьма неприхотливые в еде приходили в бешенство от того, что год за годом им приходилось поглощать жареные на прогорклом масле fish and chips [1] . Хитроумные косоглазые тысячами открывали крохотные подпольные закусочные на пять-шесть столиков, куда пускали только по паролю. Учреждение уже прикрыло с полмиллиона забегаловок, где в полукриминальной атмосфере можно было насладиться кисло-острым супом и уткой по-пекински, но они продолжали расти, словно грибы, параллельно количеству жителей Китая в Аду – сотрудники сбивались с ног.