Инспектор натянуто улыбнулся. Он все смотрел на Хинкуса. Хинкус совсем ушел в воротник своей шубы, только глаза поблескивали, как у тарантула в норке.
— Господин Хинкус, — продолжал хозяин, — пулярка изнемогает в собственном соку.
— Ну ладно, — сказал вдруг Хинкус неожиданно жестко. — Поговорили, и хватит! Деньги мои — как хочу, так и трачу. Обедать не буду. Понятно? Всё.
— Но, господин Хинкус… — начал несколько ошеломленный хозяин.
— Все! — повторил Хинкус.
Тогда инспектор взял хозяина под руку и повернул к двери.
— Пойдемте, Алек, — сказал он негромко. — Пойдемте…
* * *
Инспектор, устроившись у окошка со стаканом и сигаретой, рассеянно наблюдал, как хозяин, грузно ступая, ходил по залу, выключал лишний свет, переставлял в буфете бутылки. Лель, опустив голову, ходил за ним по пятам.
Инспектор поглядел в окно. Тень закутанного в шубу Хинкуса четко рисовалась на освещенном луной снегу. Инспектор поднялся и подошел к хозяину.
— Алек, — сказал он. — У меня к вам просьба. Проводите меня к номеру Хинкуса.
Хозяин удивленно поднял брови.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом хозяин поставил бутылку, с которой стирал пыль, и, не говоря ни слова, пошел из столовой. Они вышли в коридор и повернули направо. Инспектор успел заметить, что в конце коридора стоят, держась за руки, чадо и Олаф. Хозяин остановился перед дверью с номером одиннадцать и сказал: «Здесь». Инспектор повернул ручку и вошел в номер.
Вид у номера был нежилой, кровать не смята, пепельница пуста и чиста. Посредине комнаты стояли два закрытых баула. Инспектор, присев рядом с ними на корточки, достал пилочку для ногтей.
— Вы будете свидетелем, Алек, — сказал он и открыл баул.
Баул оказался набит каким-то рваным тряпьем, старыми газетами и мятыми журналами. Хозяин тихонько свистнул.
— Что это? — сказал он. — Что это значит?
— Это называется «фальшивый багаж», — объяснил инспектор.
Инспектор открыл второй баул. Здесь тоже был фальшивый багаж, только поверх тряпья и мятой бумаги здесь лежал маленький дамский браунинг. Инспектор и хозяин переглянулись. Потом инспектор взял браунинг, вынул обойму и выщелкал патроны в ладонь.
— Значит, вызов был не ложный, — сказал хозяин медленно. — Ну и что все это значит?
Инспектор не успел ответить. Пол в номере дрогнул, жалобно звякнули оконные стекла, и послышался отдаленный мощный грохот.
— Ого! — сказал хозяин, поднимая голову. — А ведь это обвал. И недалеко…
Грохот затих, и тут где-то в коридоре хлопнула дверь.
* * *
В каминной жарко полыхал уголь, кресла были старинные, уютные, ярко светила большая люстра, в трубе посвистывало.
Инспектор стоял у окна, прислонившись лбом к стеклу, и смотрел на тень Хинкуса, скрючившегося на крыше. Потом он огляделся, взялся за ближайшее кресло и поставил его так, чтобы можно было одновременно следить и за тенью Хинкуса, и за отражающейся в большом зеркале тускло освещенной лестницей на крышу в конце полутемного коридора. Свет в каминной инспектор выключил, а сам сел в кресло и закурил.
Послышались шаги, вошел хозяин с кувшином горячего портвейна и двумя стаканами.
— Дело швах, Петер, — сказал он. — Связи с городом нет. Это значит, что обвалом засыпало дорогу и забило ущелье. Нас откопают не раньше чем через неделю.
— Рация у вас есть? — спросил инспектор, отхлебывая из стакана.
— Нет. Но вы не беспокойтесь. Все остальное есть в избытке. А если мы захотим разнообразить меню, то съедим этого Хинкуса… Кстати, вы знаете, что нынче утром Хинкус отправил телеграмму?
Инспектор вопросительно взглянул на него.
— «Жду. Поторопитесь…» Или что-то в этом роде. Я слышал, как он диктовал ее по телефону.
Инспектор хмыкнул.
— Между прочим, Петер, — осторожно сказал хозяин, — почему бы нам не арестовать его сейчас? Все спят… Мне бы не хотелось волновать гостей…
Инспектор отхлебнул из стакана.
— Я не уверен, что его вообще надо арестовать, — сказал он. — Я лучше здесь посижу и посмотрю, кто это так хочет выдать Хинкуса за гангстера. Сдается мне, что этот Хинкус — не охотник, а дичь. Охотник, Алек, не станет возить с собой дамский пистолетик. У него будет «люгер» 0,45 с приставным прикладом… — Он замолчал.
Около чердачной лестницы появилась темная тоненькая фигурка — постояла в кругу желтого света, словно в нерешительности, а потом неуверенными шагами двинулась по коридору, ведя рукою по стене. Это было чадо. Войдя в каминную, оно, не говоря ни слова, подошло к огню, присело на корточки рядом с Лелем и принялось гладить его по голове. Багровые блики от раскаленных углей светились в его огромных черных очках. Чадо было очень одинокое, всеми забытое и маленькое.
— Холодно что-то… — сказало оно жалобно. — И выпить нечего…
— Ну почему же нечего, Брюн, — радушно сказал хозяин, берясь за кувшин. — Хотите горячего портвейна?
— Да. И хочу домой.
— Брюн, — сказал инспектор, — дитя мое, снимите ваши ужасные очки.
— Зачем? — спросило чадо.
— Мне бы очень хотелось, наконец, понять: мальчик вы или девочка?
— Идите вы знаете куда… Лучше бы рассказали что-нибудь.
— Расскажите, Алек, — сказал инспектор со вздохом, — что-нибудь таинственное.
Хозяин задумчиво посмотрел стакан на просвет.
— Таинственное… — повторил он. — Что ж, слушайте. В сырых и жутких джунглях Центральной Африки существует странное и страшное поверье…
В холле часы начали бить одиннадцать.