Лицо Пфальца исказилось, словно судорога прошла по правой щеке. Тело начальника СБ СЭТ выгнулось, руки со скрюченными пальцами прижались к груди.
Двадцать три. Двадцать два. Двадцать один.
В углах рта Пфальца появилась слюна. Запузырилась, потекла по подбородку. Пфальц продолжал смотреть перед собой выпученными от боли глазами, но не издал ни звука.
Девятнадцать. Восемнадцать. Семнадцать.
Дальский не мог отвести взгляд от экрана. Прохору Степановичу казалось, что он смотрит прямо в глаза Иоахиму. Он здесь, рядом. Можно протянуть руку и коснуться его щеки. Или ударить изо всей силы, потому что Пфальц заслужил это. Каждую секунду агонии заслужил.
Восемь. Семь. Шесть. Пять.
Пфальц захрипел и стал заваливаться набок. Но из кресла не выпал – так и остался сидеть, скособочившись, как забытая ребенком игрушка.
Два. Один.
Изображение исчезло с экрана.
Снова появились тридцать картинок. Только одна из них была черной.
– Полагаю, мой намек всем понятен? – спросил Леший. – Мы все будем держать слово: и вы, и я. Сейчас я буду несколько занят. Да и вы, я полагаю, тоже. Не исключено, что я исчезну на время. Но вы не стесняйтесь – работайте. Трудитесь на свое благо… и на благо цивилизации. До встречи.
Экран погас.
Дальский сидел неподвижно, глядя перед собой. «Интересно, кто-нибудь сейчас попытается с ним связаться? Вряд ли. Скорее всего они сейчас бросятся выполнять свои обязательства перед Лешим. Как хорошо, что свои он уже практически выполнил. А то, что осталось, нужно будет сделать чуть позже. Если все-таки грянет. Когда грянет», – поправил себя Дальский.
– Здравствуйте, Прохор Степанович, – прозвучало за спиной.
Дальский дернулся, пепельница с жемчугом слетела со стола, и жемчужины раскатились по всему кабинету.
Дальский втянул голову в плечи и даже не попытался оглянуться. Он даже зажмурился. До боли. До грозди ярких огоньков, вспыхнувших перед глазами. Этого не могло быть. Этого не должно быть.
Вход в кабинет – напротив стола. Никто не мог войти незаметно. Никто.
Рука коснулась плеча Дальского.
– Вы как-то напряжены, – прозвучало над самым ухом. – Не стоит так волноваться. Я ведь выполнил вашу просьбу? Не слышу…
– Да, – выдохнул Дальский. – Выполнили. Спасибо…
– Это уже значительно лучше. Значительно.
Дальский услышал, как тихонько скрипнуло гостевое кресло. Медленно открыл глаза. Среднего роста худощавый мужчина устроился в кресле напротив письменного стола, вытянул ноги, закинул руки за голову и потянулся.
На его лице не было наномаски. И это особенно испугало Дальского. Получалось, что Леший больше не хочет скрывать свою внешность. Он не боится быть узнанным. И он не может не знать, что все происходящее в кабинете записывается. Леший неизбежно попал в кадр, и это означало, что можно будет распознать рисунок сетчатки. На руках Лешего нет перчаток, а он только что небрежно похлопал ладонями по пластиковым ручкам кресла, оставляя не только отпечатки пальцев, но и ДНК.
Он решил больше не скрываться?
– Я даже не стану спрашивать, почему вы выбрали этого самого Пфальца, – улыбнувшись самым доброжелательным образом, сказал Леший. – Я это понимаю. Вам хотелось проверить меня и заодно устранить самого защищенного своего недоброжелателя. Это понятно. Меня интересует другое… Когда вы по моей просьбе называли список тех, кого следовало привлечь к работе, вы уже знали, что моими руками попытаетесь устранить Пфальца?
Дальский откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди.
– Смелее, Прохор Степанович, – подбодрил его Леший.
– Ну, во-первых, начальник СБ был необходим для осуществления вашего плана. Без него не удалось бы получить доступ к информации… без которой вы бы не смогли предотвратить… – Дальский замолчал, пытаясь успокоиться.
– Согласен, Пфальц был очень полезен. В некотором роде даже незаменим. Но отчего же вы без колебаний назвали его в качестве демонстративной жертвы? Он ведь и дальше мог быть полезен.
– Вреден, – быстро возразил Дальский. – Опасен. Он – последователь Католического Вуду. Вы это прекрасно знаете. И он не просто верит во все эти лоа и прочую ерунду…
– Я бы на вашем месте избегал таких выражений, – улыбнувшись, заметил Леший. – Вдруг все это только кажется ерундой? А на самом деле все эти лоа и в самом деле существуют?
Леший улыбался, а глаза его были серьезными и холодными.
Дальский пожал плечами.
– Пфальц верит… верил во все это. И если бы не постоянный контроль с моей стороны и со стороны членов Наблюдательного Совета, то город уже давно был бы полностью…
– И в этом я с вами согласен, – кивнул Леший. – То есть вы с самого начала намеревались устранить беднягу Пфальца…
Дальский попытался выдержать взгляд Лешего, но силы воли хватило лишь на несколько секунд.
– Ну да ладно, – сказал Леший. – Пфальц должен был умереть – Пфальц умер. Кандидатура на его место нами оговорена и утверждена. В принципе нам с вами больше не о чем говорить.
«Не томи, – мысленно простонал Дальский. – Зачем-то ты ведь сюда пришел. Просочился сквозь систему безопасности, пробрался мимо охраны… Мимо охраны!» – полыхнуло в мозгу.
Если в здание Леший еще мог как-то пробраться незаметно, то войти в лифт на тридцатом этаже, а тем более выйти из него на тридцать девятом он никак не мог. Двое безов на тридцатом. Четверо – на тридцать девятом, с ними, наверное, еще можно было как-то договориться, но пара личных телохранителей, Митя и Ринат, в приемной, не могли ни отступить, ни продаться. И врасплох их застать было невозможно – вход на время переговоров был блокирован по приказу Дальского. Но Леший все равно здесь.
Сидит, откинувшись, в кресле, разглядывает хозяина кабинета и ухмыляется.
– Нам с вами не о чем больше говорить, – повторил Леший и поднял указательный палец правой руки. – Казалось бы. Но на самом деле… На самом деле я бы очень хотел от вас услышать, зачем вы прозябаете в этом захолустье? На этой Свободной Экономической Территории? Вы здесь родились, здесь получили образование, начали работу с должности помощника младшего клерка. Зачем? Почему? Деньги? Какие деньги у городского чиновника нижнего и среднего звена? Да и сейчас вы не настолько богаты, чтобы удивить кого-нибудь даже из своих земляков. Это вы здесь – верхолаз. А там…
Леший махнул рукой в сторону.
– Или там. Да практически везде вы в лучшем случае представитель среднего класса. Нижнего его слоя, заметьте. Если бы вы пошли в какую-нибудь кантору, даже местную, то сейчас имели бы куда больше денег… И не говорите мне, что быть канторщиком плохо. Это шестеркой в канторе быть плохо, а вы, с вашими умом и работоспособностью, быстро поднялись бы наверх. Вы могли просто уехать отсюда, сесть на «суперсобаку» и уехать куда угодно… Но вы остались здесь. Даже когда уже имели некоторый опыт и какие-то деньги, вы все равно остались здесь, хотя вам, насколько мне известно, предлагали очень интересные варианты члены Наблюдательного Совета и работники торговых представительств. Даже шпионить вам предлагали. Ведь предлагали?
Дальский смотрел, не отрываясь, на крышку стола. Пусть Леший говорит, что хочет. Пусть говорит. Лишь бы все это закончилось поскорее.
– Вы сами себе давали отчет в таком своем патриотизме? – осведомился Леший. – Ну, не молчите, скажите хоть что-нибудь… Можете даже нецензурно… Хотя нецензурно все-таки не нужно – не люблю я этого. Скажите хоть что-нибудь…
Дальский откашлялся, вдохнул…
– Ладно, не напрягайтесь, – лениво протянул Леший. – Я сам все скажу. У вас – комплекс Юлия Цезаря. Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме. Не так? Вы прекрасно понимаете, что ни в одном другом месте вы не сможете быть на самом верху. Вы и на мое предложение согласились, поскольку понимали, что только так вы сможете получить настоящую власть. Настоящую, которой можно будет не делиться ни с кем, которую вам никто не будет подтверждать раз в год, разрешая занимать этот кабинет еще какое-то время… Чем еще может привлечь такое место, как Свободная Экономическая Территория Харьков? Это болото, способное только плодить жаб, раздувшихся от самомнения. Нет, тут полно толковых, ясно мыслящих, даже талантливых людей, но ваш родной город способен их только задавить, превратить в жаб или в грязь. Талантливые отсюда бегут. Остаются только те, кто либо махнул на себя рукой, либо те, кому нравится копаться в тине и грязи, втаптывать других и пачкаться самому… Но вы ведь не относитесь ни к одной из этих категорий. И вы прекрасно понимаете, что исправить здесь ничего нельзя. Никто не способен разгрести и осушить это болото. А вот стать самой большой жабой на нем – это да. Это вполне возможно. Вот вы…
– А вы? – неожиданно для себя спросил Дальский, не поднимая взгляда. – Вы-то зачем здесь? В этом болоте? Вы же приехали сюда издалека? Не из Москвы? Или из Европы? Вам-то зачем наше болото?
