– Нет, – я покачал головой. – Я иду один. И вот еще, если со мной что-то случится, спасите Александру. Пусть она живет, или же… – Пред моим внутренним взором, будто чертик из табакерки, всплыла картина, которую я отгонял все эти дни, с того момента, когда увидел разоренный монастырь и растерзанных монашек посреди двора. – Если по какой-то причине она не сможет, не захочет жить, дайте ей умереть легко и достойно.
Лица соратников, давным-давно не отличающих вид крови от вида проточной воды, невольно исказили гримасы ужаса, Александру в отряде почитали едва ли не святой. А с той поры, как она вывезла меня раненного, едва живого из Москвы, она почиталась живым талисманом «интербригады». Чувства бойцов передались и мне. Я резко отвернулся.
– Я иду с вами, мой принц, – еще раз негромко сказал Рохас.
– Нет, я иду один. А вы будьте готовы.
Полсотни шагов, не больше, полсотни шагов отделяло позиции моих бойцов от распахнутой двери барского дома. Сейчас главное – сохранять нерушимое спокойствие. Никакой суеты. Шаг за шагом вперед, будто прогуливаясь по липовой аллее.
«Интересно, – крутилось у него в голове, – что думают по поводу такой вот ситуации премудрые Старцы из Комитета Спасения, все эти умники, решившие откорректировать ход истории и вселившие меня в тело далекого предка, князя Сергея Петровича Трубецкого?» Они бы сейчас точно бушевали, кричали, что это против всех правил, брызгали слюной, твердили, что все поставлено на кон, напоминали, что его уже третий день на месте сбора ждут гусары ротмистра Чуева и крестьянский отряд Афанасия Михайлова сына Ильина. А он вместо этого рыщет голодным волком, желая освободить какую-то бог весть кому нужную паненку, которую, между прочим, сам едва не прибил в первые же дни своего пребывания в этом мире.
Небось уже все труды историков, все мемуары и воспоминания очевидцев перелопатили, пытаясь выяснить, кто же такая эта Александра Комарницкая, или же, как величают ее поляки, Оленька. Никто, зеро, ноль в истории, она прошла, как ветер по траве. Одна из миллиона юных девиц, которым в 1812 году должно было ярко блистать, все равно, на балах ли, или у колодца в родной деревеньке. Одна из… Нет – единственная! И все равно, что нарешают ученые мужи, и все равно, что станется в этом мире, если сейчас ему не удастся сей безумный замысел.
Шаг и еще шаг, крыльцо все ближе. На белых, под мрамор, ступенях хорошо видны темные пятна. Сейчас кровь хозяев здесь вперемешку с кровью гостей. Но даст бог, очень скоро первую не будет видно за потоками чужой ядовитой крови. Интересно, что сейчас чувствует Черный Маркиз? Уж точно не страх, разве что досаду от того, что так нелепо угодил в западню. Людей этой породы я хорошо знал, чувствовал, во многом и сам был таков. В других условиях, при других обстоятельствах, быть может, и не стал лишний раз связываться с таким вот бешеным псом, но теперь выбора нет. Как там говорили Старцы: «Слишком много поставлено на кон – судьба мира». И что сейчас куда более важно – судьба Оленьки.
Вот и ступени, первая, вторая, третья. В доме зажглось несколько свечей. Должно быть, для «торжественного приема». А вернее, чтобы в суматохе переговоров не промахнуться.
– Бон суар, мон принц. Бьен веню! – прозвучал из-за распахнутой двери чей-то насмешливый голос.
«Черный Маркиз, – догадался я. – Ну что ж, добро пожаловать так добро пожаловать».
Я вошел под сень старинного особняка, выстроенного, судя по гербу на портике, еще при государыне Елизавете Петровне. Однако не успел сделать и шага, как в лоб мне уперся пистолетный ствол.
– Я знал, что русские порой наивны как дети, но все же, занимаясь столь кровавым ремеслом, не стоит быть дураком.
Горящие по бокам от входа свечи в ветвистых бронзовых канделябрах хорошо освещали говорившего. Тот явно был доволен и собой, и произнесенной фразой.
– Полностью с вами согласен. – Я огорченно вздохнул, поднимая, как водится в таких случаях, руки и разводя их в стороны. – Быть дураком в наше время очень накладно. Именно об этом, собственно говоря, я и хотел побеседовать с вами или же, может статься, вашими людьми. Как получится. – Упирающийся в лоб холодный металл чуть дрогнул. Должно быть, Черный Маркиз предполагал несколько иную реакцию на свою ловкую проделку.
Я глядел на него, оценивая. Высокий блондин, должно быть, из Северной Франции, широкоплечий, наверняка в драках всегда имел успех. «Экий нахрапистый! Ну, ничего, ничего, пока все идет по плану. Такие молодчики часто имеют короткое дыхание. Бьют хорошо, но вот как держат удар – большой вопрос».
– Как интересно! – насмешливо скривился предводитель мародеров и оглянулся на стоявших чуть поодаль гвардейцев. – Ну что, послушаем принца?
Головорезы радостными воплями поддержали сгоравшего от любопытства командира. Конечно, тот был отчаянный понторез, хотя и не знал такого слова. Но, встречаясь с чем-то, для себя не понятным, несколько терялся. И сейчас изо всех сил старался не показать этого. – Итак, мон принц, о чем же вам так не терпелось с нами поговорить, что вы решились на верную смерть?
– Для начала, если позволите, вопрос?
– Слушаю вас с нарастающим вниманием, – ухмыльнулся беглый кирасир.
– Я не ошибусь, если скажу, что вы не являетесь регулярной воинской частью?
Мародеры разом загомонили, выражая свое отношение к покинутой ими армии.
– Не ошибетесь, – довольно резюмировал Черный Маркиз. – Это все?
– Это хорошо. Это, пожалуй, дает вам немалую фору.
– Что вы там лепечете, месье Трубецкой?! – возмутился Черный Маркиз, раздраженный ледяным спокойствием пленника.
– Фи, Маркиз, что за базарный жаргон? Мы же с вами аристократы. А не какие-нибудь там грязные клошары с паперти у кладбища Невинноубиенных! – Я приложил усилия, чтобы скрыть ухмылку. Противник нервничал, и это было хорошо. Не говоря уже о том, что держать этак на весу на вытянутой руке увесистый пистолет было не самым приятным развлечением. Чем дальше, тем больше. – Я лишь говорю о том, – продолжил я, – что поскольку вы, по сути, – шайка грабителей и мародеров, а не воинское подразделение, то имеете некоторое право на снисхождение. Вы, конечно же, слыхали о том, что я веду личную войну с императором Наполеоном?
Черный Маркиз пожал плечами.
– Меня это не касается.
– Напротив, касается самым непосредственным образом. Если вы сложите оружие, то я обещаю вас пощадить.
– А если я прямо сейчас вышибу тебе мозги?
– Вам, месье, – поморщился я. – Не тебе, а – вам.
«Надо дожимать Маркиза. Впрочем, какой он, к чертям собачьим, маркиз? В лучшем случае бабка его с каким-нибудь маркизом на сеновале кувыркалась».
– Теоретически это возможно. Но, во‑первых, после этого вы все не проживете и пяти минут, потому как за то время, пока мы ведем здесь светскую беседу, мои люди уже заняли позицию под стенами особняка. А во‑вторых…
– Ах ты!..
Вот дел у меня больше нет, кроме как выслушивать мнение обо мне какого-то французского дезертира! Ничего хорошего тут уж точно не услышишь. Я резко опустил поднятые руки, ухватил правой оружие Черного Маркиза за ствол, поворот, рывок – и пистолет вылетел из пятерни лжеаристократа. Негромкий короткий скрежет, и мой пистолет уперся беглому кирасиру в живот: предводитель крестьян Афанасий Ильин был настоящим Левшой. Покрутив в своих медвежьих лапищах диковинные «хлопальные» пистоли и принесенный мной набросок, он почесал затылок, присвистнул, что-то померил и к утру соорудил требуемое устройство, закрепленное сейчас на моих запястьях. В положении изготовки к стрельбе увлекаемое инерцией оружие выскочило из рукава и само легло в ладонь.
– Вы не дослушали, что «во-вторых».
Пришедшие в себя от неожиданности подельники Маркиза схватились было за оружие. Сам он был мертвенно-бледен, но старался держаться.
– Не стоит, – тихо посоветовал я, больше всего на свете желая сейчас нажать на спуск. – Как там: «стволы Ле Пажа роковые…» Пистонный замок, два ствола высочайшего качества сборки. Одно лишнее действие – и у вас в желудке окажется два свинцовых ореха. Сразу вы не помрете, будете подыхать долго и мучительно. Перитонит, знаете ли, чертовски неприятная штука, и раздробленный позвоночник – тоже.
– Если вы стрельнете, сразу умрете, – куда тише и без прежней усмешки выдохнул Маркиз.
– Верно, – согласился я. – Но я-то пришел к вам вести переговоры, а вы устраиваете балаган. Теперь к делу – я говорю, вы слушаете. Итак, господа, прости господи, у вас есть ровно два выхода из западни. Первый: вы отдаете мне захваченную вами в монастыре девушку – я оставляю вам жизнь и даю полдня форы. Второй: вы не отдаете мне девушку – и те из вас, кто через пятнадцать минут еще останется жить, будут мной запытаны так, что даже китайцы, большие мастера этого дела, обзавидуются, глядя на ваши останки.
– Ты ничего не получишь! – рявкнул бывший кирасир, пытаясь отпрянуть в сторону. Выстрел, раздробленное колено Черного Маркиза багровеет от крови, нога подламывается, и он рушится на затоптанный пол.
