— Дедушка сказал.
Она сняла рубашку, скинула трусики и с тем же деловитым видом уселась Андрею на бедра.
— Это что, тоже массаж? — Ласковин не шевелился, глядел на нее из-под прищуренных век.
— Тоже.
Выражение лица у девушки по прежнему не чувственное, а деловитое.
— Не двигайся. Дыши медленно.
Андрей закрыл глаза…
Спустя некоторое время Ленора поднялась, вытерлась.
— Сядь.
Она достала из шкатулки длинную полынную сигарету, зажгла, села у ног Андрея, поднесла к точке у колена Ласковина.
— А что еще говорил обо мне Слава? — спросил он.
— Ничего.
Андрей несколько минут молча смотрел на женщину у своих ног… Потом быстро наклонился, схватил тапочек и метнул его в выключатель. Свет погас, Ласковин сгреб Ленору в охапку и без всяких восточных изысков опрокинул на ковер…
Через полчаса они перебрались на кровать. Ленора зажгла ароматическую палочку, а Андрей подумал, что никогда не смог бы жить с такой женщиной. Слишком уж они разные. Жить — нет, а вот все остальное…
— Ну что, хороший у меня су-ок? — спросил он еще через час, наблюдая, как обернутая в купальное полотенце Ленорочка Цой раскладывает бутербродики по кругу микроволновой печи.
— Бывает и лучше.
Вот сюрприз. Неужели у малышки имеется чувство юмора? Жалко, что она уезжает. Можно было бы неплохо развлечься.
Андрей еще не знал, какие именно развлечения ему предстоят в ближайшем будущем. Не знал, что доживает последние часы своей прежней жизни. Что завтра утром его карма, или как там ее называют, совершит головокружительный кульбит и швырнет своего хозяина прямо в мясорубку.
Глава четвертая
— Опаздываешь, — укоризненно сказал Митяй, когда Ласковин явился в офис на следующее утро. И, потянув носом воздух: — Хорошие духи!
Нюх у Николая был лучше, чем у его жены. И это существенно облегчало обоим жизнь.
— Давай к шефу! Конь уже копыто сбил, тебя дожидаясь. Что-нибудь стряслось, Ласка?
Лаской, бойцовской кличкой, Митяй звал Андрея, только когда беспокоился за него. Лаской в свое время окрестил его Зимородинский. Не от «ласкать», а от крохотного хищника, способного разорвать горло куда более крупному зверю. Раз Митяй обеспокоен, значит, Конь уже в курсе событий.
Несмотря на ранний час, в офисе было всего человек пять: «привратник» Гена, «бумажный» курьер, секретарша Коня Фарида и бухгалтер Велена Петровна. Дверь в ее кабинет была закрыта, но слышно было, как попискивает компьютер. Трудится Велена Петровна, сушит липовый цвет для налоговой инспекции.
Из «агентов» — никого. Только Митяй. Впрочем, кто-то может бдеть в кабинете шефа.
Андрей постучал в массивную, с металлическими полосками сигнализации дверь.
— Ласковин? — рявкнули изнутри. — Давай входи!
Шеф был один. Если не считать Абрека. Но тот — это тень Сипякина. Довольно мясистая, впрочем, тень.
Конь изо всех сил изображал недовольство, но Ласковин по еле уловимым признакам понял, что Сипякин скорее задумчив, чем разгневан. Задумчивый Конь, впрочем, ничуть не лучше Коня сердитого. Задумчив Конь — жди любой пакости.
Ласковин стоял. Ждал. Конь демонстративно выдерживал паузу, глядя в окно. Что он там видел кроме белых жалюзей, оставалось загадкой.
Абрек развалился в кресле. Флегматичная рожа наемного убийцы на отдыхе. Когда Митяй сказал, что в этой куче мяса прячутся неплохие мозги, Ласковину поверилось с трудом. Но теперь он убедился, что внешность бывшего боксера и впрямь обманчива. Большая редкость для ветерана этого вида спорта.
— Сядь, — сухо сказал Сипякин и, отвернувшись от окна, уткнулся в бумаги.
Андрей ceл, посмотрел на макушку шефа (реденький пух на розовой коже), потом на Абрека. Тот подмигнул: не дрейфь, парень!
Ласковин взял со стола красочный проспект фирмы «Экзотика-тур», изучил львиный прайд и флегматичного верблюда на фоне пирамид…
— Нарубил ты дров, Ласковин, — не поднимая головы, сказал Сипякин. — Не ожидал от тебя.
Андрей пожал плечами.
— Если вы о вчерашнем, Виктор Петрович, — произнес он, — то скорее из меня пытались наломать дров. Не знаю, что там наговорили…
— Заткнись! — рявкнул Сипякин. — Абрек, выйди!
Ласковин удивился. Удивился и сам Абрек, но тем не менее без звука покинул кабинет.
— Мне насрать, — все так же глядя в стол, произнес Сипякин. — Насрать, что там и как. Я тебя отмазал. Потому что ты — мой человек. Мой. Больше никаких разборок без моего ведома, ты понял меня?
— То есть проблем с гришавинскими у меня больше не будет? — хладнокровно поинтересовался Ласковин.
— Ты глухой? Я сказал — всё! «Тобольцы» о тебе забыли!
— Спасибо, шеф! — искренне поблагодарил Андрей. — Я перед вами в долгу!
— Еще в каком, — пробурчал Сипякин. — Всё. Отправляйся. Через час поедете с Митяевым в Пушкин. За наличкой. Митяев знает куда.
Ласковин вышел из кабинета, чувствуя внутри необъяснимое беспокойство. С чего бы это? Сказал же Конь: все урегулировано.
— Андрей! — окликнула его Фарида. — Шеф велел тебе лицензию на «газовик» оформить. Ты пистолет сам купишь или один из наших возьмешь?
— Обойдусь, — ответил Ласковин. — Стрелок из меня еще тот.
— Так что, бумагу не оформлять?
— Оформляй, — сказал подошедший Митяев. — Стрелять я сам буду. Или лучше ты, Фаридушечка?
— Кот ты, Митяев, — беззлобно сказала Фарида и, бросив взгляд на Ласковина, разгладила язычком помаду на губах. — А еще женатый человек!
— Лось большой, — пробасил Николай. — Всем хватит! Пойдем, Андрюха, орешков поедим для восстановления сил.
— Так я бумагу оформляю? — крикнула вслед мужчинам Фарида. — Да?
— Да! Что у тебя там вспучилось? — спросил Митяй. — Расскажешь?
— Угу, — кивнул Андрей. — Только давай сначала чайку заварим. Пить хочется страшно, а времени у нас в обрез, верно?
— Времени у нас — море. Сорок пять минут, — возразил Митяй. — Хочешь, анекдот расскажу? Едут два ковбоя по прерии…
— Да знаю я его! — отмахнулся Ласковин.
— Жаль, — искренне огорчился Митяй. — А футбол вчера с бразильцами смотрел?
— Трахался я! — сказал Ласковин. — С корейцами!
— Это с Ленорочкой? Эх, я…
— Митяй, будь другом, помолчи пару минут! — взмолился Ласковин.
Андрею очень хотелось разобраться, что за заноза засела внутри и не давала успокоиться. Он ход за ходом восстановил в памяти свой разговор с шефом и решил, что причина тревожного сигнала может быть только одна. За всю их беседу Конь ни разу не посмотрел на Андрея.
Вечером Ласковин позвонил Гудимову.
— Все в порядке, — сообщил он. — Вопрос улажен.
— Да, спасибо, Андрей.
Голос у Мишки был странный, какой-то бесцветный. Ласковин насторожился.
— В чем дело, Михаил? — спросил он. — Я же сказал: все в порядке. Мой шеф рассосал конфликт.
— Я понял, — тем же «мертвым» голосом ответил его однокашник.
— Мишка? — снова, еще более обеспокоившись, спросил Андрей. — Что-то случилось?
— Виктор в больнице. В реанимации.
— Так, — сказал Ласковин севшим вдруг голосом. — Ясно… — И почувствовал, как потяжелели кисти рук. — Прости! — добавил, спохватившись.
— Ты пытался помочь, — сказал Гудимов. — Я же понимаю.
— Когда? — спросил Ласковин. — Когда его избили?
— Машина, — сказал Михаил. — Его сбила машина.
— Да ты что? — воскликнул Андрей. — Вот непруха!
— Это не случайность, Андрей.
— Почему ты так думаешь?
— В больнице сказали: он был пьян.
Андрей молчал, и Гудимов продолжил:
— Меня дома не было. Мать сказала: звонили. Мужчина. Витя ушел, сказал: скоро приду. А через полчаса позвонили из милиции.
— Как он?
— Плохо. Что-то с шеей. И почки. И перелом бедра.
— Миша, — спросил Ласковин, — машину видели? Чья она?
— Видели. Темные «Жигули» с белой дверью. Будут искать.
— Что значит темные? Черные? Серые?
— Андрей! Семь часов вечера было. Господи, да какая теперь разница? — В голосе Гудимова плеснулось отчаяние, но он тут же загнал его внутрь. — Извини, Андрей. Давай потом поговорим.
— Конечно, — спохватился Ласковин. — Завтра тебе позвоню. Где он лежит?
— На Восстания. Это…
— Знаю. Пока, Миш. Мне очень жаль!
— Ты ни при чем, — сказал однокашник. — Пока. Я позвоню сам, ладно?
— Звони, конечно!
Андрей положил трубку и сразу же начал обуваться. Через полчаса он остановил машину у дома, где жил Конь.
Виктор Петрович Сипякин владел просторной шестикомнатной квартирой на четвертом этаже.
С видом на Неву. Площадь ее была никак не меньше двухсот квадратных метров, а то, что половина окон выходила на Адмиралтейскую набережную, делало стоимость этих апартаментов невообразимой для среднего петербуржца. Андрей бывал здесь пару раз, и у него сложилось ощущение, что это не жилье, а банкетный зал. Впрочем, Сипякин жил здесь, и жил один, если не считать неотлучно находившегося при нем Абрека. Мысль о человеке, бродившем в полутьме по анфиладам четырехметровой высоты комнат, вызывала у Ласковина странные ассоциации.