— И это правильно. Ты бы, папашка, хоть меморандум составил, для потомства. А то хожу как последняя…
— Вот сейчас вернусь и составлю. Времени будет сколько угодно.
— И насчет самого интересного. Что там с Монтекки?
— А почему именно Монтекки? Это есть персонажи чисто мифические. Шекспировские. Не было таких семей, и дело было не в Вероне. Ну, да, кроме семьи Колонна в Риме была… то есть и остается… семья Сфорца. Честно говоря, всю жизнь, когда слышу имя «Сфорца», возникает странное чувство. Кровь бросается в голову. Вот так мы и воевали пару столетий. Из поколения в поколение. Превратили Рим в две крепости. Булыжную мостовую у нас на Агате видела? Может быть, там и убили Меркуцио и Тибальта.
— До сих пор валяются, — беспощадно сказала Настя, она же Ричард.
— Но, видишь ли, похоже, что такие семейки дрались тогда по всей Италии. Вот есть книга — «Джульетта» Энн Фортье, там говорится, что на самом деле все было в Сиенне. И до сего дня тайно продолжается. Это вообще-то детектив и боевик.
— Ричард, интернет — фас, Энн Фортье, будем тырить и читать, — распорядилась Анна. — Но если все-таки это было в Риме… Падре мио, но раз ты — Колонна, то ты чей потомок, Ромео или Джульетты?
— Ты самого главного никак не можешь понять, дорогая. Что значит — я чей потомок? Посмотри на себя в зеркало. Выбирай себе кого больше нравится — Монтекки или Капулетти. Они твои по крови. Ты хоть понимаешь, что это для тебя означает?
— Это значит — ответственность большая, — сообщила сестре Ричард. — За честь рода.
— И тебя это тоже касается, дорогая, — на всякий случай напомнил ей я.
— А ты не возникай насчет ответственности, — сказала сестре Анна. — Сейчас мы с тобой будем ответственно маму лечить. А то она с нами завтра во Флоренцию не поедет.
— Ну-ка вы двое, длинные, — предложила, подумав, младшая. — Лучше давайте так. Анна будет Монтекки, а я Капулетти. И мы будем друг друга троллить. Еще можно ролевую игру придумать — а если ребята помогут, я компьютерную игру напишу, не очень сложную. Называться будет «убить Тибальта».
— Ну, ты просто Сфорца какая-то, — не одобрила ее Анна.
Лечение мамы не помогло, и мы остались в Риме. За толстыми стенами средневекового дома было очень тихо. После пиццы мы поспали еще немного.
И телефон молчал — ну, не считая доклада из Флоренции о том, что все идет хорошо.
И он молчал и молчал.
— Слушай, — сказала, наконец, Алиса. — Ты это прекрати, а? Ты вот скажи, ты чего боишься? Деньги у нас есть. Сколько угодно денег. Мы же вот отправились в Рим. И еще сюда поедем. И куда угодно. Мы заработали. Хочешь купить себе эту настоящую шляпу «Борсалино»? Есть деньги. Дети уже почти большие. Мы вообще можем никогда не работать, и все будет хорошо. Более-менее.
— Да, — проговорил я. — Знаю. А тогда, если не работать, то это как — уже все? И еще. Почему в России как только что-то хорошее сделаешь, то обязательно кто-то придет и все испоганит, причем даже без пользы для себя?
— А, — споткнулась она. — Почему же только в России? Ну-ка, напомни мне. Что сделали в конце концов в Риме с этими твоими Колонна?
— Когда… А, тогда. Выгнали из города. Потому что их было слишком много, и слишком…
— Да-да. Потому что они были лучше всех. И выше всех. И ты тоже. У тебя же миллион талантов. Понял, да? И знаешь, что еще…
Это самое «еще» было просто великолепной новостью. Потому что Алиса вытащила градусник, сказала «хм».
Температура ушла. И она поняла, что через полчаса-час всерьез захочет есть. И никакой больше пиццы. Есть в этот раз надо по-настоящему. Хотя и в постели.
— Только скажи! Пармская ветчина! Три сорта ветчины! Лучший хлеб! Оливки! Я знаю где.
— А вот чего я вдруг захотела… Маленькую бутылочку очень хорошего вина. Не кьянти, а что-то из Пьемонта, сильное. Ага?
— И это знаю! За углом и наискосок от того самого мостика над головой!
И я легким шагом в незастегнутом пальто вышел на нежный январский холодок — градуса три в плюсе. Спустился вниз от Агаты, к тому самому кварталу, мимо которого мы всем семейством проходили минимум дважды в день, то есть утром из дома и вечером к дому.
Прошел под мостиком над головой — он изгибался на уровне второго этажа, по нему обитателям квартала можно было пройти в маленький парк, находившийся на холмике напротив, а на вершине холмика, над парком, — там какой-то очередной дворец.
Да, так вот — я прошел под мостиком, потом углубился в узкую улицу, а дальше шумят фонтаны Тревии, сладкая жизнь — она здесь, в одной из узких улочек, выходящих к фонтанам. Подносы с белыми сырами, плавающими в тягучем полупрозрачном рассоле. Окорока всех видов и вкусов. И настоящий хлеб, его надо поднести к лицу, даже поцеловать. А на пути обратно, в магазинчике почти у самой Агаты, — потрясающий мир, из которого я вышел с бутылочкой «Брикко Азили», нервного, пахнущего ночными цветами, мягкого, как черный бархат.
И вот там, в магазине…
И вот там мне пришло в голову спросить у продавца все о том же; может быть, потому, что в винных магазинах и не продавцы вовсе, а умные, многое знающие люди.
И я спросил его.
— Палаццо Колонна? — удивился он. — Конечно, знаю. Но это не то, что вы думаете, синьор. Это не совсем палаццо. В смысле не дом и не дворец. Это нечто другое.
И он вышел со мной на улицу, он начал водить по городскому пейзажу рукой:
— Вот что такое палаццо Колонна. Вот отсюда. И дотуда. И в глубину.
— Да, — сказал я, потрясенный. — Спасибо. Отличное вино. Еще раз спасибо.
Я сделал несколько шагов, держа в руках пакеты.
Это, конечно, не дом и не дворец.
Это квартал.
Примерно пятьсот на семьсот метров. Тот самый квартал. Одна его сторона — лавка с рыцарями, канцелярский магазин, ресторанчики. Другая — та, где мостик над головой, ведущий в маленький парк. Каждый день, каждый чертов день мы ходили здесь, обходя квартал моих предков то справа, то слева.
А на третьей и четвертой его стороне — громадные церкви с двойными башнями, фасады, фронтоны…
Ну конечно же это была крепость семьи Колонна — квартал, целый кусок города, где можно было закрыться и выдержать любую осаду. А потом части его выгрызались, в это место вставлялись дома поновее, становясь частью квартала, а еще прилеплялись новые украшения из каменного кружева.
Я шел по зернистому булыжнику вокруг палаццо. А что еще оставалось делать — идти; ну, может быть, зайти внутрь.
— Внутрь? — сказал продавец магазина с рыцарями. — Трудно. Вот туда. Но — карабиньери…
Конечно, «карабиньери». Там были громадные ворота чугунного кружева, полосатый шлагбаум, охранник в мундире (тот самый «карабиньеро»), а во дворе с пальмами — видимо, их штаб-квартира. Множество автомобилей с мигалками на крыше, люди при оружии.
И — среди пустоты двора — одинокая колонна за оградой.
Я стоял со своими пакетами и смотрел на нее. На буквы, опоясывавшие верхушку. Sempre… — прочее уходило полукругом за стройные грани.
— Синьор, — повернулся я к карабинеру на часах. — Вы знаете, что это за надпись?
— О, как это… Плохо английский. Жила великая семья. Ее… лозунг. Да, девиз.
— Прекрасно, но что он значит? Что это за слова?
— Sempre alto… Очень просто, это значит… Всегда…
Он приподнял руку с вытянутой ладошкой на уровне моей головы.
— Всегда… в смысле — быть высоким, синьор, выше всех. Всегда высоким.