Только однажды мне удалось решительно отказаться от поездки к его приятелю — потому мы и появились у того почти на целый час позднее остальных гостей.
…Знаете цветочный базарчик у метро ВДНХ? Там даже восьмого марта можно найти неплохие цветы. А в этот июньский день цветов здесь было навалом.
Всеми оттенками белого, синего и фиолетового переливались пирамидки флоксов. Розы торжественно демонстрировали свои совершенные линии. Полевые гвоздички светились сквозь полиэтилен. А я не могла налюбоваться на пионы. На пионы, которые раньше не очень любила. Они всегда раздражали меня беспорядком своих как будто не зависящих друг от друга лепестков, — так могла бы раздражать девушка в красивом, но не глаженом платье, да еще с неровно обрезанным подолом. А сегодня мне именно это легкомысленное отношение к собственной красоте и понравилось в пионах. Этакие оборванцы в шелке и бархате, бесчинно прекрасные в своей недисциплинированной роскоши.
— Вот это.
— Ну что ты! — почти брезгливо удивился он. — Никакой же гармонии. То ли дело розы, Ленка! Посмотри, великолепие ж! — И протянул продавщице пятерку.
Я молча достала из кошелька два тяжелых металлических кружка.
— Зачем? — укоризненно посмотрел на меня Виктор. — Меня в таких случаях надо слушаться. Ты же знаешь, я разбираюсь в вещах. Эти пионы завтра же завянут, кроме всего прочего.
— Ты разбираешься в вещах. А цветы — живые. Живые.
Пионы мягко приняли мое лицо. Я не хотела, чтобы он его сейчас видел.
— Бунт на корабле? — он очень удивился. — Ну, не надо. Ты же знаешь, меня надо слушаться.
Что-то еле заметно дотронулось до моей руки. Крошечный черный паучок, подвешенный к белоснежной нити, присел отдохнуть на рукав.
Виктор протянул руку. Щелчок — и паучка больше не было.
Я пошла к станции метро. Передо мной словно сами распахнулись тяжелые полупрозрачные двери вестибюля, вспыхнул зеленый свет в глазке монетного автомата, плавно несла меня ребристая лента эскалатора, на платформе встретили открытые двери только что подкатившего пустого поезда.
Виктор шел сзади, потом, повернувшись ко мне лицом, стоял ступенькой ниже на бегущей лестнице, потом в вагоне сидел рядом. Он говорил, говорил, говорил. А я вспоминала картину, которую мне подарила подруга в детстве, картину, которую он собственными руками снял со стены в моей комнате. Наверное, она действительно плохая. Но Галка-то, Галка-то хорошая. А я ее работу не отстояла…
Вспомнила, как он отдал соседскому мальчишке билеты на «Фантомаса», которые я для нас купила. Ну, плохой у меня вкус, но ведь он — мой.
А про Таганрог Валя, вернувшись из командировки, столько рассказывала…
— Не удалась нам, Витенька, суббота. Очень болит голова. Чувствую, надо прилечь, — сказала я у подъезда.
— Конечно. Смотри, всерьез не заболей. Позвоню завтра в десять.
…Может, эти цветы лучше смотрелись бы в пристенной вазочке. Да вот гвоздь в стену сейчас некому вбить. Ничего, постоят в обычной вазочке на подоконнике. Так даже красивее.
В воскресенье в десять утра я не стала снимать телефонную трубку. Сегодня четверг. Пионы не завяли.