Голубые глаза смотрят серьезно, лицо безмятежно, словно в душе нет ни одной зловещей тайны, ни следа ненависти. Но внешность обманчива.
– За чистотой в доме следят смертные, – сказал Мариус. – А я плачу им деньги за ту работу, которую они выполняют. Достаточно ли ты успел познакомиться с современным миром, чтобы понять, как такие места обогреваются, проветриваются, как обеспечивается безопасность?
– Да, наверное, – ответил Торн. – Но ведь никто из нас не может считать себя в безопасности, когда спит, – разве не так?
Мариус горько улыбнулся.
– До сих пор смертные не причиняли мне вреда.
– Ты говоришь о царице и о тех, кого она уничтожила?
– Об этом и не только. Всякое бывало.
Безмолвно, пользуясь лишь Мысленным даром, Мариус сообщил Торну, что сам он охотится только на преступников.
– Таким образом я остаюсь в мире с человечеством, – объяснил он уже вслух. – Только так и удается выжить. Мысленный дар позволяет мне без труда отыскать убийцу. В больших городах их хватает.
– А я предпочитаю отпивать всего по нескольку глотков, – сказал Торн. – Поверь, обжорство не в моем обычае. Я отпиваю от многих, но никто не умирает. Так я прожил несколько веков среди Снежного народа. В первые годы после перерождения я не обладал таким умением: стремился поскорее насытиться и часто вел себя слишком безрассудно. Но потом научился. На моей совести нет ни одной погубленной души. Обычно я заходил в переполненные таверны и отпивал то от одного, то от другого – как пчела, перелетающая с цветка на цветок.
Мариус улыбнулся.
– Хороший обычай. Ты проявлял удивительное для сына Тора милосердие. – Улыбка стала шире. – Истинное милосердие.
– Презираешь моего бога? – настороженно спросил Торн.
– Дело не в этом, – ответил Мариус. – Я говорил, что утратил веру в римских богов, но, по правде говоря, ее у меня и не было, ибо я слишком хладнокровен по натуре. Не поклоняясь богам, я отношусь к ним скорее как к героям эпических сказаний. О Торе, например, насколько мне известно, упоминают многие предания, повествующие о кровопролитных войнах, о бесконечных битвах, о громе небесном. Так?
Торн даже не пытался скрыть, какое удовольствие доставляет ему беседа. Мысленный дар не допускал столь тесного общения, к тому же речи Мариуса не только радовали Торна своим звучанием, но и заставляли его думать и рассуждать.
– Да, предания, поэтические сказания, – кивнул Торн, – но не было для меня ничего более ясного и реального, чем раскаты грома, раздающиеся в горах, когда Тор опускает молот. И по ночам, когда я один выходил из отцовского дома навстречу дождю и ветру, когда бесстрашно взбирался по сырому склону, чтобы услышать гром, я знал, что бог рядом. Но я был далек от поэзии.
Он помолчал, вспоминая родные места и свою юность, а потом тихо произнес, не глядя на Мариуса:
– Я слышал и других богов. Громче всех остальных звучал голос Одина, возглавлявшего неистовую охоту в небесах. Да, я видел, как они, словно бесплотные духи, проносились мимо, и никогда их не забывал.
– А сейчас видишь?
Мариус задал вопрос не из желания поддразнить Торна, а из неподдельного интереса и, быть может опасаясь, что тот неправильно истолкует его намерение, поспешил добавить:
– Надеюсь, что да.
– Не знаю, – ответил Торн. – Это было так давно. Никогда не думал, что смогу вновь обрести такую способность.
Но перед его мысленным взором они предстали словно наяву. Сидя в теплой ванне, успокоившей кровь, изгнавшей из тела жестокий холод, он видел перед собой морозную долину, слышал грозовые раскаты, взирал на пролетавших высоко над головой призраков – утраченных мертвых, спешащих по небу за богом Одином.
«Идите за мной, – велел тогда Торн своим спутникам, юнцам, тайком покинувшим вместе с ним зал. – Мы отправимся в рощу и постоим среди деревьев, пока грохочет гром».
Священная земля пугала их, но они не смели выказать страх.
– Ты истинное дитя викингов, – тихо сказал Мариус.
– Так называли нас бритты, – ответил Торн. – Насколько я помню, сами мы это слово не употребляли и узнали его только от врагов. О, как они кричали, когда мы взбирались на стены их укреплений, когда забирали золото с алтарей их храмов. Я и сейчас слышу эти вопли.
Он сделал паузу и пристально посмотрел на Мариуса.
– Поражаюсь твоему терпению. Тебе действительно интересно.
Мариус кивнул.
– Да, очень.
Он коротко вздохнул и взглянул сквозь толстую стеклянную стену на улицу.
– Одиночество тяготит меня, друг мой. Я не могу оставаться в обществе тех, кто мне особенно близок. А они не терпят моего присутствия, ибо не желают простить то, что я когда-то сделал.
Это неожиданное признание удивило Торна. Он вспомнил Лестата и его песни. Вспомнил тех, кто собрался на совет, когда восстала темная царица. Он знал, что все они выжили и что этот блондин, Мариус, вел себя куда благоразумнее остальных.
– Извини, я не хотел тебя перебивать, – сказал Мариус. – Ты как раз собирался перейти к главному.
– Я только хотел сказать, что успел многих убить еще до того, как стал пить кровь, – объяснил Торн. – Я размахивал направо и налево не только молотом Тора, но и мечом и топором. Мальчишкой я сражался бок о бок с отцом. Можешь не сомневаться, он умер не от болезни, но пал в бою, с оружием в руках, как и подобает настоящему воину.
Торн помолчал.
– А ты, мой друг? – после паузы спросил он. – Ты не был солдатом?
Мариус покачал головой.
– Нет. Я был сенатором, законотворцем, так сказать, и отчасти философом. Да, я участвовал в битвах – так хотела моя семья – и занимал в своем легионе высокое положение, но служил недолго и, как только представилась возможность, вернулся домой, к своей библиотеке. Я любил книги. И сейчас люблю. И в этом доме, и во всех других, которые мне принадлежат, много книг – им отведены специальные помещения. А вот духом сражения я так и не проникся.
Мариус наклонился и плеснул водой себе в лицо, как прежде Торн.
– Пора, – сказал он. – Покончим с одним удовольствием и позволим себе другое. Пойдем охотиться. Я чувствую, как ты голоден. Для тебя приготовлена одежда и все необходимое. Или ты хочешь подольше погреться в горячей воде?
– Нет, достаточно, – с готовностью откликнулся Торн, стыдясь признаться, что давно уже не ощущал во рту вкуса крови.
Он снова ополоснул лицо и волосы, окунулся напоследок с головой и встал, откидывая со лба мокрые пряди.
Мариус уже выбрался из ванны и протягивал Торну большое белое полотенце.
Толстое и достаточно жесткое, оно идеально подходило для того, чтобы вытереться насухо, ведь у тех, кто пьет кровь, кожа не впитывает жидкость. В первый момент Торна пробил озноб, но он быстро согрелся, яростно теребя волосы, чтобы выжать из них последние капли.
Мариус достал свежее полотенце, тщательно осушил им плечи и спину Торна, еще раз протер его спутанные волосы и начал расчесывать их, освобождая от колтунов.
– Друг мой, а где же рыжая борода? – спросил он. – Помнится, у скандинавов, которых я встречал в Византии, были рыжие бороды. Кстати, тебе что-нибудь говорит название Византия?
– Конечно, – ответил Торн. – Меня возили в этот удивительный город. – Он повернулся и взял полотенце из рук Мариуса. – У меня действительно была длинная густая борода, даже в ранней юности, но ее сбрили в ту ночь, когда я превратился в того, кто пьет кровь. Меня специально готовили к принятию волшебной крови. Так пожелала моя создательница.
Мариус кивнул. Неписаные правила не позволяли произнести вслух ее имя, хотя тот наглый юнец уже успел опрометчиво сообщить его всему миру.
– Сам знаешь, что это была Маарет, – продолжал Торн. – Ты не нуждался в подсказках своего молодого друга, ибо прочел имя в моих мыслях? – Торн на минуту задумался и заговорил вновь: – Знаешь, а ведь это ее образ заставил меня выбраться из-под снега и льда. Она выступила против жестокой царицы, а потом заковала в цепи того вампира, Лестата. Но я не могу о ней говорить – дыхание перехватывает. Не знаю, смогу ли когда-нибудь вспоминать ее без душевного трепета. Так что давай поохотимся, а потом по-настоящему побеседуем.
Торн умолк и, прижав к груди полотенце, погрузился в собственные мысли. Стоя с мрачным и одновременно величественным видом, он размышлял, прислушиваясь к собственному сердцу и пытаясь в самой сокровенной его глубине нащупать любовь к создательнице, стараясь мобилизовать всю накопленную за многие века мудрость и с ее помощью подавить клокочущую в душе ярость. Но сделать это ему никак не удавалось. Оставалось только хранить тайну и молча отправляться на охоту вместе с Мариусом.
Глава 3
Мариус привел Торна в большую, отделанную деревом комнату, заставленную ярко разрисованными сундуками и комодами, и предложил ему на выбор множество курток из тонкой кожи, подбитых по большей части серебристым мехом и украшенных маленькими костяными пуговицами, а также целую гору брюк, плотно облегающих бедра, сшитых из такой мягкой шерсти, что разглядеть переплетение нитей в ткани было невозможно.
