Всадники были уже близко — целая кавалькада поднималась по склону холма. Кубарем скатившись по ступенькам, он поторопил девушку:
— Скорей, моя красавица! Они сейчас будут здесь! Ты хорошо помнишь, что тебе нужно сказать?
— Помню… но мне почему–то страшно, так страшно! Ведь тогда, в Кешане, наша затея провалилась, и ты помнишь, что было потом…
— Тогда было совсем другое дело! В кешанском храме бродили эти мерзкие демоны, слуги тамошних жрецов. А здесь, хвала Митре, мы не встретили пока никаких жутких созданий — только ту громадную обезьяну. А она теперь подохла и не сможет никому причинить вреда. И ты забываешь самое главное — я с тобой! Так что не бойся и поторопись, девочка!
И, схватив Мюриэлу за руку, он потащил ее в маленькую комнатку за помостом.
Вскоре они услышали гулкий топот копыт, скрип седел и возбужденные людские голоса. Судя по этим звукам, всадники спешивались у ворот; затем раздался грохот отодвигаемых засовов.
— У жрецов, конечно, есть ключи, — прошептал киммериец, поглядывая в смотровую щель.
Вскоре в круглый зал с колоннами вошла большая группа сановников и стражей. В центре величественно шествовал высокий чернокожий мужчина с курчавыми седыми волосами, которые венчала корона из червонного золота, в виде сокола, расправившегося крылья. Конан догадался, что в святилище пожаловал сам король Лалибеа, владыка Пунта. Спешивший вслед а ним тощий человек в развевающихся пурпурных с золотом одеждах был, несомненно, верховным жрецом Зарамбой.
Короля и Зарамбу сопровождал отряд чернокожих воинов–путнийцев, вооруженных копьями и круглыми щитами из кожи носорога. Затем — тут Конан непроизвольно вздрогнул — они увидели как между колоннами появился стигиец Тут–Мекри, а с ним — две дюжины наемников, среди которых были кешанские копьеносцы и лучники из Шема.
Киммериец стиснул кулаки — его враг находился прямо перед ним.
* * *Тут–Мекри, поклонявшийся Великому Сету, не испытывал страха, попав в это священное для пунтийцев место. Пожалуй, наоборот — он осматривал его со злорадством и даже усмехнулся про себя, вспоминая неудачу, постигшую в подобном же храме его бывшего и ныне покойного компаньона.
Король Пунта и верховный жрец прибыл в храм Небетет испросить у богини совета в весьма важном деле. Несмотря на то, что доводы пришельца из Стигии, предупреждавшего о вражеском вторжении, были весьма убедительны, отличавшейся осторожностью и рассудительностью король все еще сомневался.
А тут подоспело сообщение из Алкменона, что в Кассали направляются смутьяны и богохульники, нарушившие покой священного храма. Верховный жрец Зарамба, принесший то известие, посоветовал Лалибеа наведаться в святилище. Совет был мудр: прежде, чем предпринимать какие–либо действия, стоило ознакомиться с мнением богини Небетет.
Итак, на рассвете король, верховный жрец и их свита направились к храму. Сопровождавшего владыку Пунта стигийца Тут–Мекри это мероприятие совсем не привело в восторг.
Правда, к мнению местных божков он был равнодушен, зато весьма опасался их фанатичных слуг, да и кешанские события были слишком свежи в его памяти. Тем более, что жрецы Пунта не особенно жаловали явно втиравшегося в доверие к королю стигийца. Почувствовал пробежавший по спине озноб — и приписав его сквозняку, — Тут–Мекри вздрогнул. Ему вдруг почудилось, что визит в это святилище чернокожих затеян неспроста. Быть может, это ловушка, которая стоит ему жизни?
Но этого он не знал.
* * *Когда процессия подъехала к воротам храма, Зарамба расставив чернокожих воинов таким образом, чтобы они окружила Тут–Мекри и его людей. Сейчас стигиец подумал, что это сделано специально, на случай, если начнется вооруженная стычка — находясь в такой позиции, чернокожие имели бы определенное преимущество.
Король, за которым следовал верховный жрец, с благоговейным блеском в глазах приблизился к помосту, где возвышалось драгоценное изваяние богини. Поставив на ступени небольшую, украшенную резьбой шкатулку, откинутая крышка которой позволяла лицезреть переливчатое сверкание самоцветов, Лалибеа и Зарамба опустились на колени и поклонились фигуре из слоновой кости, ударив лбами в мозаичный пол.
С мольбой простирал руки к великой богине, Зарамба начал читать призывающее ее заклятье. Остальные жрецы зажгли в медных жаровенках благовония, от коих тут же потянулся вверх синеватый ароматный дымок.
Тут–Мекри по–прежнему чувствовал тревогу. Нервы его были напряжены, он как будто ощущал на себе чей–то враждебный ненавидящий взгляд. Что–то должно было произойти; что–то такое, что отнюдь не сулило ему добра.
Неожиданно в зале с колоннами раздался звучный, похожий на вон много колокола голос — то заговорила изваянная из слоновой кости статуя.
— О великий король, выслушай мои слова и исполни мою божественную волю! Знай, что тебе надо остерегаться лживых уст и предательских речей пришельца из Стигии. Этот человек, притворяющимся твоим другом, на самом деле хитрый и коварный враг. Ему удалось бежать от праведной мести, ожидавшей его в Кешане, а теперь он хочет погубить тебя, о могущественный Лалибеа! Он — смрадная гиена, шакал из шакалов, стервятник, пирующий на трупах преданных и обманутых им!
По рядам воинов–пунтийцев пронесся изумленный ропот.
Люди Тут–Мекри, предчувствуя недоброе, встали вокруг него кольцом, прикрывшись щитами; лучники потянулись к кочанам и стрелам, остальные сжали древки копий и секир. Никто не двигался и не грозил оружием, но было ясно, что в любой миг святилище станет местом жестокой схватки.
Стигиец лихорадочно размышлял, припоминая. Несомненно, он где–то уже слышал этот женский голос! Это было, когда…
— Погоди, о сиятельный и великий! — воскликнул он. — Это наговор, ложь! Тебя желают ввести в заблуждение…
Но его слова перекрыл голос богини:
— Стигиец, смрадный пес и наглый лжец, должен быть изгнан из Пуна, а на место военачальника своих храбрых солдат назначь Конана из Киммерии, коего я посылаю тебе, король, как свой божественый дар. Слава об этом доблестном воителе гремит от ледяных пустынь Ванахейма до джунглей Куша, от выжженных гирканских степей до побережья Западного Океана. Только Конан–киммериец сможет привести твои войска к победе, о великий король!
Как только голос смолк, за помостом распахнулась дверь, и рядом с изваянием богини возникла могучая фигура Конана. Неторопливыми шагами он спустился с помоста и отвесил почтительный поклон: сперва королю Лалибеа, затем — верховному жрецу Зарамбе.
— Это ты, лжец и обманщик! Ты, киммерийская падаль! — взвизгнул Тут–Мекри. Его лицо исказилось от ненависти, и он крикнул своим лучникам: — К бою! стреляйте в него!
Но киммериец, уловив движение натягивающих тетиву рук, молниеносным прыжком скрылся за ближайшей колонной; на таком расстоянии он был бы слишком хорошей мишенью для стрелков–шемитов. Изумленный и разгневанный, король открыл рот, чтобы отдать приказ своим чернокожим воинам, но в этот момент…
Выточенная из слоновой кости фигура покачнулась, вздохнула и шагнула вперед — ступени помоста скрипели и прогибались по ее тяжкой поступью. Все находившиеся в храме застыли на месте — перед ними стояла живая богиня Небетет.
Конан, как и все остальные, не спускал с нее глаз; он словно бы видел перед собой Мюриэлу, но в то же время не узнавал ее. Дело заключалось не в наложенном гриме — фигура этой женщины была более стройной, величественной, а лицо — неизмерно прекрасней смазливой мордашки коринфянки. И голос, ее голос! Он был похож на природное сопрано Мюриэле и ту подделку–контральто, которое они сочли наиболее подходящим для божества. От голоса это женщины, казалось, исходила неведомая сила, заставлявшая вибрировать стены храма и каменный пол. И вокруг ее фигуры светился бледный сиреневый ореол…
— К тебе обращаюсь я, о король Пунта! Я, истинная богине Небетет, воплощенная в образе смертной женщины! Дерзнет ли кто–нибудь из вас, моих слуг, в этом усомниться?
Не помня себя от ярости, Тут–Мекри заорал стоявшему рядом с ним лучнику:
— Стреляй же, болван! стреляй, кому говорят! Подчиняясь приказу, стрелок натянул тетиву и прицелился. Женщина бросила на него пристальный взгляд, протянула руку — что–то щелкнуло, сверкнула нестерпимо ярка вспышка, и шемитский лучник мертвым рухнул на мозаичный пол.
— Кто–то из смертных еще сомневается? — послышался холодный голос.
Никто не произнес ни слова: все присутствующие в храме — король, жрецы, чернокожие воины и даже такие прожженные авантюристы, как Конан и стигиец Тут–Мекри, — молча преклонили колена перед богиней.
Она же продолжала:
— Перед тобой, король, не один обманщик, а два — Конан из Киммерии и Тут–Мекри из Стигии. В Кешане их затея потерпела неудачу, и теперь они возжелали сотворить подобное деяние здесь, в моем храме. Стигиец, не доставшийся крокодилам из королевского пруда в Алкменоне, будет отдан им на съедение в Кассали. И варвара из Киммерии стоило бы предать такой же участи однако я желаю, чтобы этот человек был помилован — за его доброту к той женщине, в чьем теле я сейчас нахожусь. Но он должен покинуть твои владения, король, и если он не исполнит это через два дня, вели его тоже скормить крокодилам.