Он поддал плечом и выдохнул с облегчением, когда дверь сдвинулась. Скрипу от нее было значительно меньше, чем от той, что внизу. «Может, это крыша? Ты бы поосторожнее». И снова пополз на четвереньках, на сей раз наконец-то на свежий воздух.
Нет, это не крыша. Широкий переулок, уровень городской улицы. Придерживаясь одной рукой за грубо оштукатуренную стену, Майлз поднялся на ноги. Щурясь, он вглядывался в мутно-серые тучи, влажный туман и сгущающиеся сумерки. Все вокруг прямо-таки искрилось светом.
Напротив двухэтажного здания, которое он только что покинул, стояло другое, значительно выше. С видимой стороны не было ни входов, ни окон на первом этаже. Темные проемы выше отливали холодным серебром рассеянного света. Стекла не были разбиты, однако смотрели печально и неуютно, словно глаза брошеной женщины. Не исключено, что здесь промзона — ни домов, ни магазинов поблизости не видно. Ни освещения, ни охраны. Что же здесь такое? Склады? Заброшенное производство? Ледяной ветер гнал и мял какой-то пластиковый обрывок по растрескавшемуся тротуару — яркий кусок мусора, более реальный, настоящий, чем все вопящие ангелы этого мира. Или его воображения. Какая разница?
Он находился на территории Нортбриджа, столицы местной префектуры. Город еще назывался Китахиси — похоже, у всех городов на этой планете было по два имени. Наверняка, чтобы запутать туристов. Определенно, это Нортбридж. Чтобы очутиться в другом городе, ему пришлось бы одолеть под землей больше сотни километров по прямой. И если с первой частью все было логично (судя по тому, как гудели ноги, Майлз отмахал не меньше сотни километров), то «по прямой» никак не вписывалось в пройденный маршрут. Забавно, ведь на самом деле он мог находиться где-то совсем неподалеку от центра города, точки начала движения. Да нет, это все же маловероятно.
То ли чтобы не упасть, то ли по уже выработавшейся жуткой привычке, Майлз оперся на грубо оштукатуренную поверхность стены и, повернув (направо!), поплелся к пересечению коридо… Нет, к перекрестку улиц. Тротуар леденил ступни. Похитители сразу же разули его, и теперь носки превратились в ошметки ткани. Он стер и ноги. Правда, ступни сейчас не чувствовали ничего, даже боли.
Ладонь скользнула по блеклой надписи на стене: «Сожги мертвецов!». После того как прервалась «официальная» часть визита, Майлз видел этот призыв не единожды: раз — в подземном переходе неподалеку от космопорта, бригада уборщиков как раз смывала надпись. Чаще лозунг попадался на глаза в технических ответвлениях подземных туннелей, там-то уж точно туристов не ждут. На Барраяре принято совершать возжигание в честь умерших. Майлз сомневался, что местные разделяют барраярский обычай. Загадочная фраза немедленно заинтересовала его. Имперский Аудитор как раз собирался приступить к расследованию, как все пошло наперекосяк. Когда же все это случилось? Вчера? Сегодня утром?
Свернув в другой неосвещенный… то ли переулок, то ли подъездной путь, ограниченный по противоположной стороне видавшей виды сеткой-рабицей, Майлз остановился в нерешительности. Из сгущавшегося сумрака под проливным дождем из ангелов на него плечом к плечу надвигались две фигуры. Майлз поморгал, чтобы разглядеть их как следует, и тут же пожалел.
Та, что справа, была чешуйчатой бусинной ящерицей с Тау Кита, ростом не ниже (хотя, можно сказать, и не выше) самого Майлза. Пестрая шкура, покрытая бисером чешуек, переливалась темно-красным, желтым, черным и слоновой костью словно ошейником вокруг горла и дальше, по брюху. Вместо того чтобы двигаться положенными ей жабьими прыжками, рептилия перемещалась на задних конечностях, что многое объясняло. Настоящая ящерица с Тау Кита не отрывая лап от земли достала бы Майлзу до пояса. Так что это не была слишком уж большим представителем своего вида. К тому же она помахивала какими-то мешками в руках. Ящерицы так себя не ведут.
А вот второй… То было порождение собственной фантазии Майлза, кошмарный жирный гигантский масляный жук. Ростом метр восемьдесят, с бледным брюхом, в котором что-то перекатывалось, он смахивал скорее на чудовищного таракана. Голова подпрыгивала из-под древесного цвета крыльевых пластин, но тварь вышагивала на ножках-палочках, а в передних клешнях также болтались тряпичные мешки. Средняя пара конечностей то появлялась, то растворялась, словно сознание Майлза никак не могло решить, какого размера омерзительное насекомое.
Парочка приблизилась, замедляя поступь и пялясь на Майлза. Тот покрепче вцепился в стену и осторожно начал контакт:
— Э-э… Приветствую вас!
Тараканище повернул хитиновую голову, продолжая столь же осторожно изучать Майлза.
— Не вздумай подходить, Джин, — посоветовал он своему спутнику-коротышке. — Кто его знает, откуда он. Наверно, укурок. Вишь, зенки какие?
Жвала и усищи шевелились, а голос был как у ворчливого старикашки.
Майлзу очень хотелось объяснить им, что он действительно одурманен, но вовсе не наркоман. Однако сил пояснить разницу уже не было. Чтобы не перенапрячься, он попытался улыбнуться. Галлюцинации испуганно отшатнулись.
— Послушайте, — раздраженно начал Майлз, — не может быть, чтоб я напугал вас больше, чем вы меня. Может, пока потерпите мой вид?
Должно быть, он забрел в кошмарную сказку с говорящим зверьем — одну из тех, что сам читал и перечитывал Саше и маленькой хулиганке Элен. Только вот в тех сказках зверье было попушистее. Жаль, что растерзанные «химией» нейроны головного мозга не изобразили ему больших пушистых котят.
Выбрав самый строгий дипломатический тон, Майлз изложил суть проблемы.
— Прошу прощения, господа, но я, похоже, заблудился.
«А еще, похоже, где-то заблудились мой бумажник, комм и половина одежды. А еще я потерял телохранителя и способность трезво мыслить». А еще — он пошарил рукой по шее — потерялось его Аудиторское гербовое кольцо-печатка вместе с цепочкой. Конечно, коммуникационные и многочисленные другие возможности встроенного в печатку чипа абсолютно бесполезны на этой планете, но Роик, телохранитель, смог бы обнаружить его по сигналу. Если, конечно, Роик еще жив. Когда Майлз видел его в последний раз, тот маячил над испуганно мечущейся толпой.
Майлз неосторожно наступил на осколок камня и убрал ногу. Если глаз различает камень, стекло и обрывки пластика на тротуаре, почему он не видит разницы между людьми и гигантскими насекомыми?
— В прошлый раз мне, помнится, мерещились здоровенные сверчки, — сказал он тараканищу. — Масляный жук, по-моему, гораздо лучше. Ничей другой мозг на этой планете, кроме, пожалуй, Роика, не родил бы масляного жука. Так что я точно знаю, откуда вы взялись. Судя по тутошней моде, будь вы порождением разума аборигенов, носили бы шакальи головы. Или ястребиные. Человек с головой ястреба в белом лабораторном халате.
Майлз понял, что сказал все это вслух, только когда парочка отступила еще на шаг назад. Да чего ж они так боятся? Может, его глаза лучатся небесным светом? Или, наоборот, сверкают адским пламенем?
— Отойди от него, Джин. — Тараканище продолжал тянуть ящерицу за лапу, прочь от Майлза. — Не разговаривай с ним, отходи медленно.
— Ему надо помочь.
Другой голос был совсем юным, непонятно только — мальчишечьим или девчачьим.
— Да, конечно, мне надо помочь! Из-за всех этих ангелов перед глазами я земли под ногами не вижу. Еще и обувь потерял. На нас напали…
— Пойдем, Джин! — не унимался масляный жук. — Надо успеть отдать секретарю мешки с находками до темноты, иначе нам достанется.
Майлз задумался, есть ли в этой реплике какой-нибудь смысл, но решил, что даже будь его мозг не в одурманенном состоянии, он бы не понял, о чем речь.
— А куда вам надо? — спросила ящерица с детским голосом. Тараканище тянул, но та упиралась.
— Я… — «…понятия не имею», — подумал Майлз. Назад ходу не было, пока наркотик не дает трезво мыслить. К тому же он не знает, кто враги и с кем придется сражаться. Вернуться на конференцию по криогенной инженерии, даже если считать, что она продолжилась после всей шумихи, значит попасть прямо к ним в руки. Конечно, надо бы домой. До вчерашнего дня домой хотелось больше всего. Но потом… произошло столько всего интересного. С другой стороны, если бы кому-то приспичило его убить, у них уже была масса возможностей. Значит, все не так и плохо… — Я понятия не имею, — признался Майлз.
Старикашка-таракашка прошамкал с отвращением:
— Тогда нам будет трудно подсказать вам, как туда пройти, согласны? Джин, мы уходим!
Майлз облизнул пересохшие губы. Языка он не почувствовал. «Не бросайте меня!» — безмолвно прокричал он. А потом тихо попросил:
— Я очень хочу пить. Не могли бы вы хотя бы сказать, где здесь можно попить?
Сколько же он пробыл в подземелье? На мочевой пузырь в качестве часов полагаться нельзя — он ведь вполне мог отлить где-нибудь в углу, двигаясь запутанным маршрутом. Судя по жажде, он провел внизу от десяти до двадцати часов. Лучше бы двадцать, подумал Майлз, тогда наркотик скоро выветрится.