– Там вообще кто-нибудь есть за рулем? Может, оставил машину и смылся?
– Как это смылся?
– Ушел. Или сбежал. Угнал тачку и бросил на светофоре.
– Нет, там кто-то сидит за рулем. Плохо видно, окна темные.
– Так постучите ему, разбудите! Пьянчуга проклятый!
– Уже сто раз стучали, кричали.
Машины, пробираясь, как в тесном ущелье, проезжали мимо. Все торопились по делам в Москву.
Лопнуло терпение у женщины за рулем старенькой «Хонды». Она лишь недавно научилась водить, ездила на дачу, трясясь как осиновый лист от страха на дороге, не умела парковаться и совершать объездной маневр. Она попыталась объехать внедорожник справа, но испугалась, что ей не хватит места и она завалится в кювет. И вот она сама встала намертво за багажником проклятого «Шевроле», понимая, что угодила в дьявольскую ловушку на светофоре.
Она выхватила мобильник из сумочки и набрала сначала 112 – гудки, потом привычное 02.
– Алло! Алло! Полиция? Это, конечно, не мое дело, но тут машина на перекрестке стоит уже, как говорят, больше часа и ни с места. Всю дорогу загородил придурок! Где? На светофоре, как на главную выезжать. Что? Ах вам уже звонили… А когда подъедет инспектор?
Машина ДПС, еле пробившись сквозь пробку, прибыла к светофору в 9.15. Два инспектора подошли к внедорожнику. Им оглушительно гудели водители со всех сторон.
– Уберите его отсюда!
– Алкаш!
– Да небось обколотый весь под кайфом!
Инспектор ДПС наклонился к тонированному стеклу. Постучал властно.
– Эй!
Нет ответа.
– Эй, откройте, ваши документы!
– А может, нет там никого?
– Как нет, вижу сидит за рулем, силуэт вижу.
– Может, плохо человеку стало? – забеспокоился второй. – Эй, гражданин, откройте дверь!
Глухо.
– И что делать будем?
– А если у него с сердцем плохо? Неси гаечный ключ или домкрат.
Под одобрительный свист и гудки инспектор ДПС, вооружившись домкратом, осторожно тюкнул в стекло со стороны пассажирского сиденья – чтобы не поранить осколками того, кто не отвечал и не трогал машину с места. Стекло не поддалось, и тогда он ударил изо всех сил.
Грохот, звон, стекло обрушилось на сиденье.
Сотрудники ДПС увидели мужчину, уткнувшегося в руль.
– Что с вами? Очнитесь! Вам плохо?
Инспектор ДПС нащупал кнопку на приборной доске и открыл двери внедорожника. Его напарник тут же сунулся в салон, он попытался усадить водителя, приподнял его, но руки… руки того намертво вцепились в руль.
– Он мертв!
– Ты посмотри на его лицо.
– Что? Я говорю – он умер, наверное, инфаркт.
– Может, и сердце, но… нет, ты глянь на его лицо.
Инспектор ДПС медленно повернул к напарнику голову водителя внедорожника. И напарник, видавший за десять лет службы в ГИБДД столько аварий, столько мертвецов, столько всего, что хватило бы на целый полк ДПС, испуганно отшатнулся.
Глава 3
БЛАГОВОНИЯ
Большая комната на втором этаже дома, превращенная Натальей Пархоменко из супружеской спальни в домашний храм, всегда хранила полутьму и терпкий сладкий аромат благовоний.
Окно всегда в любое время суток защищают от любопытных взоров жалюзи, плотные шторы струятся от высокого потолка вниз – синие, как горный водопад в Гималаях. На полу – толстый турецкий ковер, супружеская кровать убрана, вместо нее – узкая кушетка с подушками и валиками и москитная сетка над ней – как розовая дымка. От подмосковных комаров. Но они никогда не залетают сюда из сада – ни ночами, ни по утрам. Их губит, душит угар благовоний, что исходит от бронзовых индийских курильниц, где всегда тлеет благовонная смесь.
Ладан и мирра…
Сандал…
Жасмин…
Лотос…
Мускус…
Пачули…
Из музыкальной системы, встроенной в стену, льется музыка Кришны Даса.
ОМ НАМАН ШИВАЙЯ…
ОМ ШИВАЙЯ…
Ударные мерно отбивают ритм, глухо рокочут барабаны. Там, в долинах Гималайских гор.
В новомодной электронной фоторамке на стене – изображение бога Кришны. Прекрасноликий пастух, кожа неземного синего цвета. Это цвет страсти, цвет любви, цвет ночи.
Наталья Пархоменко – в прошлом энергичная, успешная замужняя сорокалетняя дама, а ныне (вот уже полтора года) вдова… бездетная, одинокая, живущая в этом богатом особняке на хлебах свекрови и младшего брата мужа, – сидит на полу, поджав стройные ноги, босые и курит папиросу-самокрутку, с наслаждением вдыхая терпкий дым.
Не табак. Курительная смесь.
Не та, что продается в вонючих ларьках у метро.
А настоящая, подлинная, из Индии.
Капелька гашиша не повредит.
Синеликий Кришна взирает на нее из меняющей цвет, как хамелеон, электронной фоторамки с великим терпением. Он понимает и прощает ее слабость.
Полтора года, как вдова. Потеряла мужа, которого очень любила. Да, он был успешен и богат. Да, владел здесь, в подмосковном Электрогорске, акциями завода, фармацевтической фабрики и банком. Но она любила его не за это. Как объяснить – за что, если не за деньги и собственность? Вон и свекровь, Роза Петровна Пархоменко, тоже, наверное, любившая его, как мать сына, не понимает. Считает – лжет Наташка, все лжет, прикидывается. Овдовела, а теперь только и ждет, как получить свою долю собственности из наследства и капитала и смыться из этого дома за границу.
Ведь уже смывалась. Уезжала, пропадала на полгода.
Наталья Пархоменко глубже затягивается, вдыхая ладан и гашиш. Да, верно, она покидала этот дом. Полгода в странствиях, в путешествиях по Индии и Гималаям. Дели, Варанаси, долина Ганга, Дарджилинг, Кашмир.
Джунгли, напитанные муссонами, а потом высушенные, сожженные солнцем. Нагорья Раджастхана, крепости и замки, храмы, отели, ужасные проселочные дороги, где вязнут грузовики. Пыль, пыль, пыль…
Священные коровы…
Святые змеи, кобры Наги в храме на горе…
Их яд…
Адская давка на вокзале в Харагпуре, когда толпа штурмовала пассажирский поезд. Люди вскакивали на подножки вагонов и лезли на крышу. Как в советских фильмах про гражданскую войну.
Там же, в Варанаси, куда она приехала еще в облике русской туристки – в джинсах, в футболке, с багажом, и отправилась в таком виде осматривать храмы, кто-то в толпе бросил ей за ворот горсть толченого стекла.
Боль такая, словно с вас содрали кожу.
Она едва не потеряла сознание на ступеньках храма. И кто-то из местных потащил ее в аптеку.
Ту аптеку…
Скорее крохотную лавку на задворках храма, которую она потом так полюбила и посещала часто, все время, пока жила в Варанаси и ходила на Гхаты.
Сидеть на каменных выступах, серых от пепла. Смотреть, как жгут…
Как потом бросают кости и прах в Ганг.
Прах к праху… В воду, что все смоет и все очистит, всю скверну.
Когда убили мужа…
Его застрелили на их кипрской вилле прямо в бассейне.
Он сказал ей перед той поездкой… что же он сказал, ах да… что летит на Кипр по делам приобретения собственности на побережье банком. Пятница, суббота, воскресенье. Какие сделки совершаются в уик-энд?
Муж угнездился на их приморской вилле вместе со своей секретаршей. Они резвились в бассейне голышом, когда раздался выстрел.
Киллер… заказное убийство – так потом сказали и в местной полиции и уже здесь, в прокуратуре и МВД. Киллер, заказное убийство. У вас и вашей семьи есть какие-то подозрения, кто мог это сделать? Кто мог заказать его там, за границей?
Первое время следствие возлагало какие-то надежды на любовницу-секретаршу. В нее тоже стреляли. Пуля попала ей в голову, но врачи сделали операцию, обещали, обещали, обнадеживали.
Она осталась жива, но жила все эти годы как овощ. Никаких показаний, никакой помощи в расследовании – ничего, пуля задела что-то важное в мозгу.
Жаль…
Ах как жаль…
Наталья Пархоменко затянулась курительной смесью глубже.
Кипр уже как-то стерся из памяти.
Индия все перекрыла собой.
Кришна Дас поет мантру. И нет ничего более умиротворяющего. Надо любить, надо прощать. Она любила своего мужа.
Она все еще любит его.
До сих пор.
Ом наман шивайя…
Там, в Индии, в городе Варанаси, дымном от смога миллиона погребальных костров, сером от пепла сожженных тел, ей казалось, что она постигла природу любви.
Урок с толченым стеклом пошел впрок. Она скинула джинсы и футболку, оделась в сари, покрасила волосы, став брюнеткой, загорела как черт, да еще постоянно пользовалась атвозагаром. В общем, изживала напрочь свой европейский тип, маскировалась под местную. И ей это мастерски удавалось.
Если живешь там, надо жить как там.
Если возвращаешься сюда, нужно жить как здесь.
Не получается?
Тогда и тут маскируйся.
Дверь, занавешенная тяжелыми восточными шторами, со скрипом открылась. И на пороге возникла свекровь. Тучная Роза Петровна Пархоменко.
После похорон сына она еще больше потолстела и теперь с трудом поднималась по лестнице на второй этаж.
Но вообще-то сил и энергии в ее семьдесят лет им всем бы хватило с избытком.
