Я понимал, что он прав, но если Кинли не желает мириться, то просто не представлял, что тут можно сделать. Но прежде чем я успел ответить, взгляд Эйдина метнулся влево, и низкий голос, так похожий на мой собственный, раздался рядом.
– Ты не хочешь рассказать, почему Ли только что позвонила мне и, рыдая, умоляла тебя найти?
Я потрясенно взглянул на старшего брата – почему он не дома и не рядом со своей женой?
– Броуди, что ты тут делаешь… как тебе удалось ускользнуть?
Броуди отвел глаза, затем уселся рядом со мной.
– Лив ездила в загородный клуб со своими родителями и вернулась домой в зюзю. Она и не заметит, что я ушел. Но я здесь не поэтому.
Застонав, я глянул на Эйдина и снова уронил голову на руки.
– Я не хочу опять проходить через это с тобой. Не хочу, чтобы это вообще происходило.
– Мне известно немногое: она позвонила мне в гребаной истерике, а ты сидишь в баре. Поэтому рассказывай, что натворил.
– Иисусе Христе! Да почему натворил именно я? Она велела мне убираться вон! Набросилась на меня, мать вашу, обвиняя во вранье и изменах!
Броуди просто сидел и смотрел на меня, ничуть не удивившись и не встревожившись моей вспышке.
– Хорошо. Но поскольку это совершенно не похоже на Ли, вместе с которой мы выросли, она в панике, потому что ты ушел, и она не может дозвониться ни до тебя, ни до тебя, – сказал он, показав на Эйдина.
– Я оставил телефон в машине, – прошептал я одновременно с Эйдином, сказавшим:
– Я отключил в телефоне звук. Подумал, лучше пусть нас не прерывают, пока Джейс выкладывает все это.
– Ли говорила не как женщина, которая волнуется о том, что делает или чего не делает ее мужчина. Она говорила как женщина, которая боится, что ее мужчина может не вернуться домой. Поэтому, что бы там между вами ни произошло, забудь про свое упрямство и иди к своей будущей жене. Исправь все, Джейс. – Я не проронил ни звука, не сделал ни малейшей попытки выйти из кабинки, и Броуди покачал головой. – Если ты не хочешь ничего исправлять, хотя бы позвони ей и скажи, что с тобой все в порядке, чтобы она не сходила с ума и не волновалась о тебе всю ночь. Чтобы смогла начать учиться жить без тебя.
Мысли о Кинли, живущей без меня… с кем-то другим, хватило, чтобы захотеть как следует врезать Броуди за такое предложение. Я любил эту девушку с пяти лет и делал все возможное, чтобы мы были вместе. Вместе! Я не вышвыр-ну семнадцать лет своей жизни в окно и не позволю Кинли найти кого-нибудь другого. Она моя!
Вытолкнув брата из кабинки, я злобно посмотрел на него и шагнул ближе.
– Жизнь Кинли связана – и будет связана всегда – только со мной.
– Тогда загружай свою задницу в гребаную машину и катись все исправлять.
Пока он договаривал, я уже бежал к машине и шарил в кармане в поисках ключей.
Выехав с парковки, я вжал педаль в пол и не отпускал ее до самого дома. Телефон зазвенел, когда мне оставалось ехать меньше минуты. Не сомневаясь в том, кто звонит, я ответил, даже не взглянув на экран:
– Кинли…
– Джейс! О боже мой, пожалуйста…
– Кинли, – перебил ее я, – полтора года назад я отвез тебя в один из фруктовых садов твоего отца и привел на то самое место, где мы провели часть нашего первого свидания. На то самое место, где за несколько месяцев до этого я к тебе впервые прикоснулся. На то самое место, где за год до этого ты впервые сказала мне, что любишь меня.
Она замолчала, но я все равно слышал ее приглушенные всхлипывания.
– Я сказал тебе, как много ты для меня значишь, как сильно я тебя люблю и что знаю: я не смогу жить, если тебя не будет рядом. Я пообещал заботиться о тебе до конца жизни и поклялся, что следующие семьдесят лет проведу рядом с тобой.
К этому моменту я уже стоял перед дверью в нашу квартиру. Прервавшись на секунду, чтобы всунуть ключ в замочную скважину, я услышал ее прерывистое дыхание и толкнул дверь. Кинли сползла с дивана, одетая только в мою рубашку, и когда остановилась в дюжине футов от меня, я медленно пошел к ней, продолжая говорить:
– Я не смогу сдержать эти обещания, если ты меня оттолкнешь. И я чертовски уверен, что не смогу их сдержать, если ты внезапно перестанешь мне доверять. – Забрав телефон из ее руки, я нажал отбой и отшвырнул оба телефона, ни капли не волнуясь, разобьются ли они от удара об пол. Взяв ее лицо в свои ладони, я прижался к ней всем телом, опустил голову и поднял ее лицо к себе, чтобы смотреть в полные слез глаза. – Хочешь, чтобы я ушел?
– Нет.
– Ты и вправду думаешь, что я мог тебе изменить?
Она попыталась сжаться в комок, но я крепко удерживал ее.
– Нет, – всхлипнула Кинли. – Никогда. Прости, прости меня!
Наклонившись так, что наши губы почти соприкоснулись, и продолжая смотреть ей в глаза, я спросил:
– Ты все еще хочешь выйти за меня?
– Да! Дже…
Я впился губами в ее рот и попятился, пока не уперся спиной в стену. Провел руками по ее голым ногам, зарычал от раздражения, наткнувшись на хлопковые трусики, и рывком сдернул их вниз. Я дождался, пока она переступит через них, и провел пальцами по ее клитору.
– Джейс, – простонала Кинли. Ее руки отыскали застежку у меня на джинсах.
Вставив в нее два пальца, я какой-то частью сознания вдруг понял, что, вероятно, веду себя неправильно, овладевая ею сразу после ссоры. Мы должны сначала обо всем поговорить, но сейчас у меня не хватало на это терпения. Я хотел ее, хотел снова сделать ее своей и не мог ждать. Поэтому как только Кинли сдернула с меня джинсы и боксеры, я приподнял ее, прижав к стене, и сразу вонзился в нее.
Она закричала, потому что ее тело мгновенно взорвалось оргазмом, и, к своему смущению, я не знал, сколько смогу продержаться. Адреналин после нашей ссоры, потребность доказать нам обоим, что Кинли принадлежит мне, то, как она сжималась вокруг моего естества, пока тело ее сотрясалось от удовольствия – всего этого с избытком хватило, чтобы снова напомнить мне наш первый раз. Но, вторгаясь в нее снова и снова, пока тело мое напрягалось до боли перед собственной разрядкой, я понял, что стал фанатом примирительного секса.
И я сразу был готов ко второму раунду. Но теперь, когда в голове слегка прояснилось, я знал, что нам необходимо поговорить.
Не отпуская Кинли, я прошел в спальню и лег вместе с ней на кровать.
Меня пронзило страхом, когда я понял, что она дрожит и беззвучно плачет.
– Кинли… о господи. Я сделал тебе больно? Прости меня, – шептал я, гладя ее мокрые щеки.
Помотав головой, она схватила меня за запястья, оттолкнула мои руки от своего лица и села.
– Я не могу… не могу это сделать. Не могу сделать такое с тобой.
– Что? Кинли, нет! Не говори этого. Что бы ни случилось раньше, мы с тобой все обговорим и все будет хорошо.
«Она же только что сказала, что все равно хочет выйти за меня замуж, так какого черта?!»
– Нет, не обговорим! Ты не понимаешь, Джейс! Я… я не смогу… – Она резко осеклась, разразилась громкими, отчаянными рыданиями и свернулась в комок, уткнувшись головой в кровать. А я лишь беспомощно смотрел на ее голую спину.
– Малыш, пожалуйста, ты пугаешь меня до смерти? Что бы тебя ни тревожило, клянусь, мы сможем все преодолеть.
Я сидел, не в силах ее успокоить, и через несколько минут услышал:
– Я не смогу родить тебе детей.
Мое тело застыло. Сколько раз мы с ней говорили о наших будущих детях? Мы распланировали нашу семью на много лет вперед. А теперь она говорит, что не хочет этого?
Но прежде чем я успел ответить, Кинли продолжила:
– Месячные у меня всегда шли странно, иногда их не бывало по нескольку месяцев подряд. Но сейчас их не было почти год, и я поговорила об этом с врачом. Мы сделали то, что она называет «вспомогательными тестами», и врач продолжала заверять меня, что все нормально и мне не о чем беспокоиться. Она предположила, что это как-то связано с тем, что я занималась танцами во время созревания, вот почему я ничего тебе не говорила. А вчера мне позвонили. Врач хотела, чтобы сегодня я к ней пришла. Она объясняла все в медицинских терминах, и я совершенно не понимала, о чем идет речь, а потом она сказала, что, по сути, это означает одно – мое тело перестало производить яйцеклетки. И даже со специальным лечением у меня, вероятнее всего, не будет… не будет…
Новые рыдания сотрясли ее тело. Я посадил Кинли к себе на колени.
– Все хорошо, малыш. Мы попробуем лечиться, мы попробуем все, что ты захочешь. И плевать на цену, мы справимся.
– Неужели ты не понимаешь? – воскликнула Кинли, отодвигаясь от меня. – То единственное, чего ты так хочешь, я тебе дать не могу!
Обхватив ладонями ее лицо, я дождался, пока она на меня посмотрит, и заговорил мягко и негромко:
– Ты ошибаешься. Я хочу тебя, Кинли. То единственное, чего я всегда хотел, это ты.
Слезы продолжали течь по ее лицу, и сердце мое рвалось на части из-за нее, из-за нас. Дети – это то, о чем мы всегда разговаривали, о чем мечтали. Но я не стал любить ее меньше. Если она захочет лечиться – будем лечиться. Захочет усыновить ребенка – усыновим. Решит, что мы будем жить только вдвоем, так тому и быть.
