— Ну наконец-то, — заметил господин Верт. — Вот теперь с вами все будет в порядке. Мы тогда даже сможем посидеть и помолчать.
— Нет, нет, продолжайте! — воскликнула я. Пусть он говорит — он это делает великолепно!
— Так вот, у него спросили: а что вы умеете делать? Играть? Оказалось — нет. Петь? Дрянной высокий голосишка, как у многих. Но тут выяснилось, что он умеет…
Тут человек в белом сделал драматическую паузу.
— Он умеет танцевать. Боже мой, госпожа де Соза, как же он танцует! Для него в этот миг нет никакой земли или паркета, и нет собственного веса. Его ноги выкручиваются под самыми странными углами. Он летает над полом на цыпочках! Вот так.
Господин Верт сделал несколько движений ногами так, будто они были невесомы. Я снова засмеялась.
— И его взяли в Голливуд на какие-то заурядные роли! — повысил голос мой собеседник и продолжил шепотом: — Но тут ему задали вопрос — а что, вы говорите, у вас за имя? Оказалось, Фридрих, поскольку наш герой — австриец. Уже плохо. Но ведь у него есть, или была, еще и фамилия. И вот это… Госпожа де Соза, насколько я знаю, вы любите историю. Ответьте на мой вопрос: где произошла знаменитая битва, в которой Наполеон победил сразу двух императоров, австрийского и русского? Ну и вы уже поняли, что если наш герой — австриец…
Он повернул голову в профиль, устремив взгляд на огни Эскольты. Боже мой, он же поразительно красив, подумала я.
— Наполеон? Австрия… А… Аустерлиц?
— Естественно. И что делать в Голливуде человеку по имени Фридрих Аустерлиц? Это даже на клоуна не подойдет. Американцы, видите ли, народ очень… незамысловатый. Про Наполеона они слышали. Но не более того. Короче говоря, нашему герою сказали: да, ты будешь танцевать, но имя твое теперь будет — Фредди Астор.
Мы засмеялись уже вместе. Боже, как удивителен этот мир.
— Сеньора, — напомнил о себе, повернувшись к нам, Хуан.
— А действительно, куда ехать? — кивнул ему господин Верт. — Вы уже способны смеяться. Отлично. Вы, конечно, могли бы сейчас отправиться в отель, высадив меня на полпути у входа в Интрамурос. Но, знаете ли, чтобы спать лучше — я бы посоветовал пойти и самую чуточку потанцевать. И не танго — это слишком трагично и в данном случае неуместно. Одна румба и два свинга — вот что было бы в вашем состоянии просто великолепно.
— Да, но…
— Уверяю вас, что, кроме слишком узкой юбки… которая так вам идет… все остальное просто великолепно. Я же… но ведь мы недалеко от Санта-Круса, а там есть прекрасные и очень снисходительные к одежде кабаре, где потерпят сумасшедшего француза в обычном дневном пиджаке. Три танца и две капли местного джинчика с этим восхитительным чертом на этикетке — не правда ли, хорошо?
— Ах, — сказала я. — Хуан, кабаре «Санта Ана».
— А, так вы знаете все лучше меня!
Покачиваясь на рессорах, мы двинулись под нескончаемыми рядами золотых нитей над головой, между светящимися витринами, бутылкообразными стволами пальм, сотнями черноволосых голов.
— Вам никогда не казалось, госпожа де Соза, — продолжал щедро лечить меня словами господин Верт, — что нам несказанно повезло, что мы попали в эту страну? И возвращаясь к Голливуду. Мне думается, что это они, люди оттуда, приехали сюда десантом, поставили декорации какого-то дешевого мюзикла, сняли его. Уехали. А декорации и статисты остались. И живут в этой ненастоящей стране, где все страсти смешны и выспренни, даже когда тут льется настоящая кровь. Если это, конечно, страна. После инаугурации здешнего выдающегося президента нас пытаются убедить в том, что страна тут все-таки будет, но сами в это слабо верят. Да?
Он был абсолютно прав, но мне следовало хоть на время выйти из сказки.
— Какими словами благодарят тех, кто спас вам жизнь, господин Верт? У меня всегда с этим были трудности.
И тут я наткнулась на острый взгляд этих светлых глаз:
— Я заметил это «всегда», но оно лишь подтверждает вашу репутацию, госпожа де Соза. Вам в данном случае трудно потому, что мне еще надо доказать, что это не я нанял того апаша за пять песо, чтобы он помахал перед вашим носом своим лезвием, а я бы появился как раз в нужный момент и спас вас.
Я кивнула:
— Но тогда вы запаслись бы оружием, господин Верт. А так вы начали делать что-то несусветное.
— Заставить вашего противника засмеяться — тоже оружие, а местные жители очень подвержены такому соблазну. На самом деле я же видел, что вы ищете что-то в сумочке. Требовалась лишь чуточка терпения.
Тут он сделал небольшую вкусную паузу.
— И должен вас поздравить, это было быстро, мне не пришлось долго клоунствовать. Ведь обычная женщина долго бы искала свой пистолет среди всех этих пудр и помад, я же знаю, что это и вправду нелегко.
— Обычная, — повторила я, откидываясь на сиденье.
— Да-да. Вы необычны и склонны к неосторожности, сказал мне один наш общий знакомый. Люди считают, что он просто-напросто хороший писатель и драматург. А мы с вами знаем, что не только это.
— Так, господин Верт. Все убедительно, но не очень доказательно.
— А давайте пока не будем ничего друг другу доказывать. Давайте танцевать. Ведь еще совсем недавно, кроме того что меня просили присматривать за вами… что я в данный момент и исполняю… каждый из нас занимался своим делом. Вы — своей коммерцией, а я…
— Да, чем занимаетесь здесь вы?
Он вздохнул и чуть нахмурился.
— С этим небольшие проблемы. Вообще-то я здесь профессор. Смешно было произносить это слово еще пару месяцев назад, но вот — это случилось, я профессор старой Сорбонны в новом Университете Филиппин.
— Боже мой, я же там училась, как это приятно! В Сорбонне, я хочу сказать.
— Я знаю, что вы там учились. А я в Париже прожил много лет, и не так трудно было телефонировать, уговорить кое-кого сделать мне пару нужных бумаг. Местные жители все равно не знают, как такие бумаги должны выглядеть. А если они захотят проверить, кто такой господин Верт, то в Париже все предусмотрено. Найдется даже пара как бы помнящих меня студентов.
— И что вы здесь делаете?
— Приехал на деньги Сорбонны изучать новый политический феномен. Колония, которая уже не совсем колония. А «содружество». Что за чертовщина? Да, вдобавок учу местных умниц французскому.
— Ну, если мы так откровенны, то намекните — чем вы заняты на самом деле.
— Намекну: до Манилы я провел две недели в Токио. В том же качестве.
— С вашим французским?
— Ни малейших проблем. Им почти все равно, английский это или французский. А еще там тучи немцев, и я с моим немецким вполне обходился. И дальше я должен был ехать сюда и, как видите, приехал. Но!
Он сделал паузу.
Японцы. Вот как. И если этому человеку можно верить…
— Договаривайте, господин Верт. Что же не так?
— Я должен был в определенный момент получить от нашего с вами общего знакомого телеграмму, письмо, — чуть раздраженно сказал он. — Или хоть что-то. Намек на то, что мне делать дальше. Вместо этого я сижу здесь в некотором недоумении. Мне кажется, что-то не сработало. Писем нет. Ничего нет.
Огни Эскольты летели мимо нас и над нами, впереди вырисовалась площадь Санта-Крус с конусом собора, украшенного странной, похожей на китайскую пагоду колокольней.
— Я начинаю вам верить, господин Верт, — сказала я, наконец. — Потому что у меня, в общем… Примерно то же. Что-то случилось. У него что-то произошло, важное. Иначе бы… Это что же — нас здесь забыли? Как тех самых статистов, оставшихся от уехавших голливудцев?
— Ну и прекрасно, — сказал он. — А раз так… мы будем танцевать!
2. Отец мой, я согрешила
Начиналась эта история несколько недель назад более чем мирно. Забытая на краю света голливудская декорация вместе с продолжающими что-то играть статистами? Хорошо, очень хорошо, господин Верт, но в те первые минуты на твердой земле после лайнера из Гонконга я воспринимала все очень всерьез. Никакой декорации. Просто сказка наяву.
Сначала было разочарование — не должен легендарный отель даже не то чтобы стоять так близко к порту, но быть, фактически, частью порта. Всего несколько минут по раскаленной светло-серой полосе пристани, среди толпы, на замечательной повозке (у лошади на голове подрагивают выкрашенные в красное перья) — и тебя по кругу подвозят обратно, к зданию, или нескольким слепленным вместе зданиям, которые чуть ли не на самой пристани и стоят. Если бы не чемоданы, то это напрямую пять минут пешком.
Но внутри… ах, внутри.
Двойной ряд белых колонн, мощные арки. Огромные люстры тяжелого металла. Зыбкое, безграничное пространство — это даже не зал, это… мир? Ну да, в его центре все как всегда — твердый мрамор пола, плетеные кресла с подушками, диваны, погашенные сейчас электролампы на столах и пальмы в горшках рядами, везде, везде. Но по краям — что за разбегающиеся в стороны колоннады и проходы? Сюда войдет полгорода, подумала я. Войдет — и растворится в этом нереальном мире, потому что по всем стенам тут зеркала за деревянными решетками от пола до потолка, зеркала, уничтожающие пространство и затягивающие в бесконечность движущиеся фигуры в белом и шляпки дам.
