Я села за стол и задумчиво посмотрела на одну из картин. Юноша и девушка стояли в какой-то немыслимой позе во дворе. Девушка, неестественно изогнув шею, опиралась головой о стену дома. Одна ее нога была согнута в колене и высоко поднята вверх. Одежда задралась и обнажила нижнюю часть тела. Ее «яшмовые ворота», полностью открытые зрителю, художник изобразил преувеличенно большими. Как, впрочем, и «нефритовый стебель» юноши, стоящего позади девушки на полусогнутых широко расставленных ногах. Его одежда была также поднята, совокупление было в полном разгаре, «нефритовый стебель» наполовину скрывался в отверстии «яшмовых ворот», но лица участников ничего не выражали. Они казались невозмутимыми масками, даже без намека на эмоции. Раньше меня возбуждали эти картины, особенно вид изображавшегося традиционно огромным «нефритового стебля», но сейчас эти произведения древнего японского искусства вызывали скорее раздражение.
Я вздохнула и отвела взгляд. В этот момент в кабинет вошла Лиза, неся поднос с чайным набором.
– А вот и я! – ласково проговорила она. – Ты, наверное, заждалась? И в горле уже пересохло?
– Нет, не особо. Я смотрела на картины.
– А, на эти! – непонятным тоном сказала Лиза и слегка поморщилась. – В принципе, мы можем поменять их на что-нибудь более пристойное. Скажем, на изображения горы Фудзиямы.
– Ты сказала «горы Фудзи горы», – тихо заметила я.
– Что? – непонимающе улыбнулась Лиза.
– «Яма» переводится как «гора», – пояснила я. – Так что ты повторила это слово дважды.
– Ну, я же не обучалась в Японии! – рассмеялась Лиза. – И всех этих тонкостей не знаю.
– Извини, – мягко ответила я. – А по поводу сюнга нужно подумать.
– Что, тебе уже тоже они разонравились? – усмехнулась она. – Хорошо, я поищу в художественном салоне что-нибудь более пристойное.
Лиза поставила чашки на стол и разлила чай. Она устроилась напротив меня и внимательно посмотрела прямо в глаза.
– Танюша, у тебя что-то случилось, – после довольно длительного изучения моего лица констатировала она.
– С чего ты взяла? – спросила я, отпивая чай и опуская ресницы.
– Ни с чего! Просто я чувствую на интуитивном уровне. Ты ведь мне больше, чем сестра, – спокойно ответила Лиза.
– Вчера после концерта я ездила в гости к нашему общему другу господину Ито, – после паузы, чувствуя легкое волнение, ответила я.
– Да? – спросила Лиза.
И одна из ее тонких, красиво очерченных бровей приподнялась.
– Да, ездила, – вздохнула я.
– И что? – подтолкнула она меня.
– Абсолютно ничего!
Я встала и отошла к окну, повернувшись к Лизе спиной. Так мне, несомненно, легче было говорить с ней на эту тему.
– Хотела у тебя спросить, Лизавета, – чуть тише начала я, – а как у тебя с Павлом Николаевичем складываются интимные отношения?
После продолжительного молчания я обернулась. Лиза сидела, нахохлившись, как озябший воробей, и неподвижно смотрела в пол. Я подбежала к ней, села на корточки и попыталась заглянуть в глаза, ругая себя за бестактность. Лиза посмотрела на меня пристально, но ее глаза оставались сухими.
– Прости меня, девочка, – тихо произнесла я. – Просто у меня жуткая проблема с интимной жизнью. Я не знаю, что мне делать!
– Для тебя это так важно? – спросила Лиза.
Ее лицо разгладилось и приняло успокоенное выражение. Я встала и вернулась за стол. Отпив уже теплый чай, устало проговорила:
– Я ведь все-таки гейша. Это, конечно же, ни в коей мере не проститутка, но без секса моей карьере конец. Даже господин Ито вчера отметил, что я утратила эротическое обаяние и от этого словно погасла. Мы-то с тобой знаем, отчего это происходит со мной. Но другим невдомек. Вот я и решила спросить у тебя об этой проблеме. Может, ты нашла какой-то способ справиться с этим?
– Я и не искала, – сказала Лиза. – Мне это не нужно. Я прекрасно живу без секса и считаю, что ничего более отвратительного, чем акт совокупления, и быть не может. Я ненавижу даже вид члена, и Павел Николаевич, по моему требованию, всегда при мне ходит в короткой юбочке в складку, типа клетчатого килта[5], которую я ему сама сшила. Скорее не ходит, а ползает на четвереньках в голом виде и в этой юбочке, – неожиданно добавила она и расхохоталась.
– Лиза! – немного укоризненно сказала я и нахмурилась. – Я всегда уважаю мужчину, который рядом со мной, каким бы он ни был странным в своих сексуальных пристрастиях.
– Так это ты! – посмеиваясь, ответила она. – А я считаю, что мне повезло и судьба предоставила мне игрушку для моих прихотей в лице одного из этих мерзких представителей класса самцов. И я мучаю его в свое удовольствие. Хотя и у моего раба бывают минуты наивысшего блаженства.
– Да? – оживилась я.
– Я иногда под настроение позволяю ему поцеловать, но только поцеловать и ничего больше, то, что у меня между ног, – шепотом сказала она. И громко добавила: – Он потом неделю счастлив, идиот!
Мы замолчали. Я задумчиво вертела карандаш в пальцах и не сводила глаз с раскрасневшегося лица Лизы. Сейчас я понимала, что дельного совета от нее ждать нечего. Видимо, придется обратиться к врачу, чего мне делать совсем не хотелось.
Из черной записной книжки с изображением красного дракона на обложке:
«Можно освободиться от горя, волнения, тоски и даже от жизни и смерти. Надо отбросить все различия и раствориться в мире. Дао – это и есть я, и по этой причине все существующее является мной. Дао неисчерпаемо и безгранично, оно не рождается и не умирает, и поэтому я также неисчерпаем и безграничен, не рождаюсь и не умираю. Перед смертью я существую, и после смерти я также существую. Скажете, что я умер? Ведь я не умираю. И огонь не сжигает меня, и в воде я не тону. Я превращаюсь в пепел, и все же я существую. Я превращаюсь в лапку бабочки, в печенку мыши, но все же я существую. Сколь же я свободен, сколь долговечен, сколь велик! …Все различные признаки являются моими признаками, и все различия отбрасываются. Все вещи со странными и необычными признаками – все слилось воедино. Все является дао, все является мной. Это и значит, что Небо и Земля рождаются со мной, а все вещи составляют единство с «я».
Чжуан-цзыНа следующий день я вновь попыталась поговорить с Лизой на эту тему. Но она упорно твердила, что чувствует себя прекрасно и абсолютно здорова. Я хотела, чтобы мы обратились к врачу вместе. И потом мне крайне не нравилось, что ее отношения с Павлом Николаевичем так стремительно развиваются. Человеческая психика всегда загадочна и непостижима. И я опасалась, что подобные отношения приведут Лизу к печальным последствиям. Ей явно доставляло наслаждение издеваться и унижать. И я стала замечать, что в ее глазах иногда появляется какой-то нехороший блеск.
– Да все нормально! – твердила Лиза, отмахиваясь от моих предостережений. – Не понимаю, чего ты так беспокоишься? Ведь это всего лишь забавная игра и ничего более!
– Я беспокоюсь только о тебе. Такая игра может завести бог знает куда, ты должна это понимать! – начинала я сердиться.
– Таня! Я вполне взрослая женщина и отдаю себе отчет! – так же сердилась Лиза.
Ей было всего 18 лет.
«А может, на самом деле организовать проведение настоящих чайных церемоний, а Лизу попросить стать тядзин?[6]» – подумала я после одного из таких споров.
Когда я жила в Токио, то несколько раз присутствовала на подобных мероприятиях.
Тядзин играла на них главную роль. Она была ведущей всего действа и задавала тон.
«Попрошу Лизу внимательно изучить искусство традиционной церемонии. А это очень сложное и интригующее по своей сути дело, – думала я. – Это вам не наши «шесть стаканов чая с малинишным вареньем» после бани. Это целый обряд. И у нас мало кто с ним знаком. Лизе будет интересно, возможно, отвлечет ее. Да и помещение нужно будет полностью переоборудовать».
Приняв это решение, я немного успокоилась.
Горный поток!
Волны ударят о камень,
Выбьют огонь.
Искрами разлетаясь,
Сыплются светляки.
Господин Ито в конце недели все-таки устроил вечеринку и пригласил меня выступить в качестве гейши Аямэ. Я обрадовалась и решила не ударить в грязь лицом.
– А мои девушки Идзуми и Сакура? – поинтересовалась я.
– Не стоит их брать, – нехотя проговорил господин Ито. – Они, несомненно, прекрасны, но пока абсолютно не гейши. А мне очень важно впечатление господина Миуры, я же тебе говорил. Если он сочтет возможным, то подпишет с нами очень выгодный контракт. Пойми, Таня, сложность ситуации. Ведь я практически один олицетворяю здесь всю нашу фирму. Идзуми и Сакура – отличные подделки, вернее, сырые работы мастера, – поправился он, – а мы, японцы, ценим только законченные произведения искусства, – добавил он. – Работай и преврати их в таковых.
